Каролина
Шрифт:
Я то и дело трогала маску, а после проводила пальцами по щекам. Улыбка это или мне чудится?
– Дэзи, скажи, я улыбаюсь?
Рассмеявшись, она стремительно и мимолётно поцеловала меня в губы.
– Ты улыбаешься! Побежали скорее.
Свернув за угол, мы чуть не врезались в шумную группу парней и девушек. Ночь ещё не наступила, а их одежда уже источала лёгкий хмельной аромат. Как же странно, удивительно и прекрасно было видеть всех этих людей, приветствовать их, проталкиваться сквозь них. Маски скрывали лица, но обнажали души. В толпе незнакомцев я осторожно поверила, что больше никогда
Другие девушки потерялись в возбуждённой суете – кто потянулся за музыкой, кого завлёк колокольчик галантерейной лавки, – и до площади мы добрались вдвоём. Здесь приходилось ещё теснее прижиматься друг к другу. Голоса толпы слились в один сплошной звенящий гул. Между торговыми палатками, где раздавали сладости и наливали вино, забавно переступая, бродили акробаты на высоченных ходулях. Они выкрикивали шутки и жонглировали тарелками, засовывали в рот шпаги и горящие факелы, чтобы под восхищённое улюлюканье изрыгать столбы пламени. На темнеющем небе оранжевый пылал всё ярче.
– Персиковое вино для прекрасных девушек!
Стоило нам чуть дольше задержаться у прилавка, как бойкий юноша в смешной шляпе с звоночками протянул нам две чаши.
– Откуда ты знаешь, что мы прекрасные? – Дэзи положила на прилавок монету и кокетливо повела плечиком.
– Я вижу сквозь маску, красавица! – Юноша приподнял свою и подмигнул.
Подобные предложения повторялись часто, и к моменту, когда нас увлёк шумный круговорот танца, Дэзи слегка покачивалась. Грохотала музыка и каблуки по каменной брусчатке, руки сжимали руки – чужие, разные, тёплые и холодные, потные и в перчатках. Мы мелькали зыбким маревом в прорезях масок друг друга. Снова чьи-то крепкие пальцы поймали мою руку – и раскружили. Я почувствовала в ладони что-то маленькое, с заострёнными углами, но вот оно исчезло в чьей-то перчатке. Любовная записка?
– Да здравствует королева Кейлет! – воскликнул вдруг кто-то.
Волна покатилась по толпе, и на несколько коротких мгновений маски будто растворились: тёмными пятнами плесени на золотом полотне вылезли те, кто завтра ночью, после знаменующего комендантский час крика межа, останется дома. Те, кто сейчас промолчал.
– Да здравствует законный король Мидфордии! – прозвучало из другого угла площади.
Ропот смятения нарушил стройный такт шагов. Акробат на ходулях чуть не подавился шпагой, которую глотал. Стало тихо, но вот другой голос подхватил:
– Да! Слава королю Эналаи!
И толпа облегчённо взревела.
Интересно, сколько тут переодетых нуррингорских псов, которые незаметно следят за порядком? Я представила, как того несчастного, который осмелился вспомнить законного короля, уже волокут в боковой переулок. Дурман веселья развеялся.
Дэзи врезалась в меня, повисла на шее и доверительно сообщила на ухо:
– Меня сейчас стошнит.
– Пойдём. – Я взяла её за руку.
Напитавшись музыкой и смехом, мы искали тишину. Короткий переулок без названия, арка Желаний, улица Риккара Великого (её ещё называли «улицей Великой Лужи» – не так из-за ямы прямо в центре, как от недостаточного уважения к рокнурским героям). Ноги сами вели меня по знакомому
– Проклятый дом? – Дэзи остановилась и словно бы протрезвела. – Я туда не пойду.
– Он не проклятый. И там точно никого нет.
Дом Руи сегодня единственный не светился. Высокие стены, хранившие в трещинах трагические истории нескольких семей, сливались с ночным небом.
– Всех, кто жил здесь, настигла ужасная смерть, – зловеще прошептала Дэзи, не нарушая воображаемый купол тишины вокруг дома.
– А с теми, кто приходит сюда в гости, обязательно случается что-нибудь хорошее, – заверила я. – Раньше я часто была здесь в тяжёлые минуты, и что же? Посмотри на меня теперь.
Призыв был риторическим, на комплимент я вовсе не напрашивалась. Дэзи посмотрела. В прорезях маски её глаза странно блестели.
– Ты прекрасна, – произнесла она снова шёпотом, но уже с другим оттенком. – Ну, показывай свой дом.
Как и всегда прежде, входная дверь была лишь прикрыта, но не заперта на замок. Я не хотела угодить в разлом сухих досок между прихожей и гостиной или пугать Дэзи встречей с крысами, поэтому сразу потянула её к лестнице. Ощупывая шершавые обои на стенах – кое-где они свисали жалобными лоскутами, – мы преодолели все пять этажей и выбрались на чердак. Это маленькое помещение с низким деревянным потолком сохранилось лучше всего: здесь не осталось ни мебели, ни воспоминаний… ни углов для залежей пыли. Только пауки чувствовали себя прекрасно, обживая под потолком свои гнёзда, и никакие проклятия их не пугали.
– Мне ещё нравилось на крышу забираться, но сейчас там слишком темно и опасно.
Вместо этого мы подошли к единственному окошку без стекла. Отсюда открывался вид на площадь. Здания вокруг дома Руи жались к земле и не мешали наблюдать за праздничными огнями.
Я сняла маску, подставив лоб и щёки ночному воздуху.
– Как ты? – спросила я Дэзи. – Не мутит от вина больше?
– Прошло, – ответила она. – И ты права была, Каролина, здесь не так уж и страшно.
Дэзи тоже сняла маску и потёрла виски. Она выглядела уставшей.
– Хочешь, отдохнём немного и вернёмся домой? Необязательно ведь всю ночь танцевать. – Я улыбнулась. – Но нужно ещё купить для Мэрг груши в меду.
Отвернувшись от окна, Дэзи прислонилась спиной к стене. Долгожданные гуляния, проводы длинных дней лета уже потеряли для неё интерес.
– Домой, ты всегда говоришь… – она потянулась рукой к моей щеке, но в последний момент передумала.
– Другого дома я не помню, а этот люблю, – ответила я просто.
– Любишь, – Дэзи кивнула. – А своего капитана ты любишь?
Для себя я мысленно ответила однозначно, вместе со спазмом в горле проглотила короткое резкое слово. Вслух я сказала после некоторой паузы:
– Ты так легко произносишь это слово?
– А что в нём сложного? Сложно без любви.
Я помолчала ещё немного.
– Миро говорил, что я холодная. Что Боги создали меня из льда и печали…
– Это неправда, – быстро возразила Дэзи.
– Знаешь, – я виновато пожала плечами, – мне бы хотелось почувствовать. Любить не только наш дом и всех вас, а по-другому, по-настоящему… Но эта пустота внутри меня, она какая-то дырявая. И я не умею её заполнить.