Карпов
Шрифт:
Герасимов недобро посмотрел на Клыкова и отчеканил:
— Ульянов почти ежедневно выступает на конспиративных совещаниях в Петербурге. Скрывается в Финляндии, куда нам заглядывать не велено. В прошлом месяце ездил на партийный съезд в Стокгольм. Каждый день печатает статьи в большевистских листках.
Шеф явно благоволил Герасимову, надеясь на его тайных агентов и филёров больше, чем на полуграмотных и тупых жандармов Клыкова.
— Полковник знает об Ульянове все. Почему же вы, генерал, на основании его донесений не арестовываете Ульянова?
Клыков уловил недоброжелательство к себе
— Полковник знает об Ульянове все. Он знает, где Ульянов был вчера, где находился два часа назад, а вот где он находится в эту минуту и где будет ночевать сегодня — этого-то полковник не знает.
Герасимов даже не повернул головы в сторону генерала.
— Ульянов весьма и весьма опытный конспиратор, ваше превосходительство, и тем не менее мои филёры видят его почти ежедневно и тотчас докладывают в жандармское управление.
— А что толку? — раздраженно спросил Клыков. — Что толку в их докладах? Это все равно что извещать, что в стоге сена спрятана иголка. Мы не можем задерживать лиц, разыскиваемых судом.
— Господа, я призываю вас к благоразумию! Ленин доступен тысячам черни и недосягаем для нас с вами. Да возможно ли это? Что у него есть: деньги? солдаты? У него, если хотите знать, нет даже собственной квартиры, и все его имущество можно уложить в солдатский сундук. Почему же сегодня сто двадцать тысяч рабочих Петербурга подчинились ему? В чем его сила? В чем, я вас спрашиваю?
— Ульянов сумел внушить рабочим, что они могут быть вершителями судеб всего человечества, — попытался оправдаться Герасимов.
— Нужно сделать так, чтобы у рабочих не было этого талантливого адвоката, а у нас с вами подобного прокурора. Запомните, господа, ваша честь, ваша карьера поставлены на карту. Пока существует социал-демократическая партия и Ленин на свободе, нам непозволительно спать спокойно. Я даю вам право арестовать его в любом месте. — Шеф отдавал себе отчет, что его собственная карьера зависит от усердия жандармерии и охранки, и поэтому был милостив к генералу и полковнику. — Пора снять голову с революционного туловища, — многозначительно заключил он.
Клыков и Герасимов поднялись.
— Будет исполнено, ваше превосходительство, — щелкнули они разом каблуками.
— И, кстати, — остановил их шеф, — кадеты затеяли умное и полезное отечеству дело. Девятого мая в доме графини Паниной собирается народный митинг. Вы, генерал, своих жандармов туда не посылайте. Вам же, полковник, не мешало бы самому побывать там и поучиться, как вести борьбу с социал-демократами. В Народном доме есть телефон, будете держать связь с генералом. Действуйте!
Клыков и Герасимов откозыряли.
ПО ДУШАМ
Наступил день 9 мая.
Моросил дождь, лохматые тучи низко ползли над Питером, задевая за шпиль Петропавловской крепости, Адмиралтейскую иглу, купол Исаакиевского собора. После полудня тучи разошлись, оставив на голубом небе клочья серых облаков.
К вечеру питерская окраина за Обводным каналом преобразилась. По Лиговке, как по Невскому проспекту, ехали экипажи с нарядными барынями и господами. Конки были переполнены. По панели густо шли рабочие. Все спешили в Народный дом графини Паниной. Лиговские обыватели сидели на скамеечках под акациями, которые даже в этот майский день выглядели чахлыми, и с любопытством наблюдали за необычным шествием. К митингам и манифестациям люди за последние полтора года привыкли, но вот чтобы господа и рабочие собирались вместе — такое видеть еще не приходилось.
В Народном доме шла подготовка к собранию: скатывали ковровые дорожки в коридорах, на втором этаже в вестибюле раздвигали в стороны белые мраморные фигуры и кадки с шуршащими пальмами, в зрительном зале задергивали тяжелые портьеры на стрельчатых окнах, чтобы белая питерская ночь не смешивалась со светом огромной люстры. На сцене поставили в ряд столы и покрыли их зеленой плюшевой скатертью.
Митингбыл назначен на девять часов, но уже к восьми часам публика заполнила зрительный зал.
За кулисами в актерской комнате собрались деятели кадетской партии. Панина приехала последней. Миллионершу приветствовали стоя. Софья Владимировна была хороша собой и одета нарочито скромно, под народную учительницу.
— Я еле пробралась в собственный дом, — оживленно рассказывала она. — Тамбовская и Прилукская заполнены народом. Рабочие в праздничной одежде. Волнующее зрелище. Народ тянется к нашей партии, господа.
— Народ вручил свои судьбы партии Народной свободы, — высокопарно отозвался Огородников.
Панина вынула из-за пояса крохотные часики:
— Девять часов. Пора открывать.
Руководители кадетской партии двинулись в зал. Огородников заметил за кулисами маленькую фигуру меньшевика Дана.
— Пожалуйста, присоединяйтесь к нам, Федор Ильич, — пригласил он.
— Благодарю, — ответил Дан, — я пойду в массы, к рабочим, там мое место, — и стал пробираться в зрительный зал.
Зал гудел.
Народу набилось так много, что не только сесть, но и встать было негде.
Надежда Константиновна пришла задолго до начала митинга и заняла место поближе к сцене и к проходу. Неприметным кивком головы она здоровалась с товарищами по партии, осматривала зал. Рабочих большинство, и среди них, как цветочные клумбы, питерские барыни в модных шляпках с цветами. Жандармов не видно. Из-за тяжелой портьеры на окне выглядывает смышленое лицо Ромки, значит, и Ефим Петрович должен быть где-то поблизости.
Графиня Панина в сопровождении свиты деятелей кадетской партии вышла на сцену, благосклонно приняла аплодисменты. Дамы занялись обсуждением покроя платья графини и внешности мужчин. Рабочие смотрели выжидательно.
— О чем говорить-то будут? — спросила громко пожилая работница.
— Байки сказывать про хорошую жизнь! — ответил рабочий в кумачовой рубашке.
— А будет она — хорошая жизнь-то? — допытывалась женщина. — Всё для господ. Они хорошей жизнью распоряжаются.
В левом проходе, забитом людьми, началось какое-то движение. Группа рабочих-дружинников энергично прокладывала себе путь. Среди них — Владимир Ильич. Он одет в синюю косоворотку и рыжеватый двубортный пиджак, который ему широковат. Надежда Константиновна увидела его, и знакомый страх сжал сердце. Она бросила украдкой взгляд направо, налево. Нет, появление этой группы в зале не привлекло внимания, взоры всех устремлены на сцену.