Карта хаоса
Шрифт:
– Господа, думаю, все мы изрядно утомлены последними событиями, что и понятно. – Она говорила с легким французским акцентом, придававшим ее речи прелестную игривость. – Но в любом случае агент Клейтон – мой гость, в честь которого я даю этот ужин, и, боюсь, мы можем неприятно удивить его нашими деревенскими раздорами. Как вы видите, – обратилась она к Клейтону с почти детской горячностью, – я говорю “мы”, потому что, хоть и являюсь иностранкой, приехавшей в вашу страну совсем недавно, уже успела почувствовать себя англичанкой. Не случайно добрые люди из Блэкмура приняли меня, можно сказать, так, как если бы я тут и родилась. – Хотя она старалась говорить самым любезным тоном, от ее язвительного намека гостей словно окатило холодной водой. – Поэтому я хочу еще раз от лица всех поблагодарить вас за то, что вы сделали для нас, для нашего любимого Блэкмура. – Она встала и тонкими пальцами взяла бокал. Движения ее были настолько легки, что, казалось, она одной лишь силой взгляда велела бокалу оторваться от стола. Гости тотчас последовали примеру хозяйки. – Господа, это были мрачные и ужасные для всех нас месяцы. Два года мы прожили в страхе, который внушал нам кровавый зверь, – продолжила она с театральным пафосом, – но кошмар наконец-то рассеялся, и чудовище побеждено благодаря исключительной находчивости агента Клейтона. Надеюсь, каждый из присутствующих на всю жизнь запомнит ночь пятого февраля тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, когда агент освободил нас от этого проклятья. А теперь, господа… – Ее улыбка, лукавая и озорная, сверкнула сквозь стекло бокала. – Выпьем же, черт побери, еще раз за Корнелиуса Клейтона, храбреца, сумевшего поймать человека-волка из Блэкмура!
Все подняли свои бокалы, однако размеры стола не позволили гостям чокнуться. Клейтон кивком головы поблагодарил графиню и одновременно с натугой изобразил улыбку, в которой попытался соединить удовлетворение и скромность. Судья в свою очередь провозгласил еще один тост – в честь хозяйки дома, заставив Валери де Бомпар с милой гримаской потупить взор, от чего у Клейтона затрепетала душа.
Наверное, тут пришло время пояснить, что агент не считал себя большим мастером по общению с дамами, скорее наоборот. Зато он весьма гордился своими успехами в изучении человеческого поведения и потому мог со знанием дела утверждать, что Валери де Бомпар не была похожа на остальных представительниц женского пола, а если выражаться точнее, то, пожалуй, и на представителей рода человеческого в целом. Каждый ее жест, любое выражение лица оставались для него непостижимой загадкой. Например, гримаса, которой она ответила на тост судьи, не была рассчитана на внешний эффект, как это обычно бывает у светских дам; нет, Клейтон распознал за ней ту обманчивую кротость, какую демонстрируют растения-хищники, прежде чем сомкнуть лепестки над попавшим в чашу цветка несчастным насекомым.
Снова садясь на свое место, Клейтон вспомнил ошеломительное чувство, нахлынувшее на него, когда он увидел ее в первый раз. Как ему тогда показалось, перед ним стояло совершенно необыкновенное и совершенно очаровательное создание – настолько невообразимое и очаровательное, что трудно было поверить, будто оно принадлежит пошлому миру, который их окружает. В тот день на графине были шелковое платье небесно-голубого цвета, перчатки ему в тон, а также шляпа с широкими полями, украшенная причудливым букетом из листьев и диких ягод, в который модистка, следуя последним веяниям, поместила еще и чучело ореховой сони, а также несколько бабочек с оранжевыми крылышками – они, вероятно, должны были символизировать непоседливые мысли, порхавшие в голове у Валери. Увидев графиню впервые, агент не знал, что про нее подумать. Не знал он этого и сейчас. Клейтон просто отчаянно влюбился в Валери де Бомпар.
– И все-таки, агент Клейтон, – прервал его мечтательные мысли голос священника, – скажите, вы с самого начала точно знали, каким путем поведете расследование? Я спрашиваю об этом потому, что, как мне представляется, при столкновении с любым сверхъестественным явлением разброс возможных его толкований практически бесконечен.
– Бесконечность сулит не самые удобные рамки для работы, отец Харрис, во всяком случае, до тех пор пока наше жалованье тоже не будет стремиться к бесконечности, – ответил Клейтон, вызвав дружный смех, среди которого ему послышался и нежный звон колокольчика. – Поэтому первое, что мы обязаны сделать, столкнувшись с фактом, который, подобно ужасным преступлениям в Блэкмуре, трудно объяснить, опираясь на установленные природой законы, – это исключить рациональные возможности. Только тогда можно будет отнести то или иное событие к разряду сверхъестественных, а именно такими делами и занимается, как известно, наше подразделение.
– Вот! Так следовало поступить и нам тоже! – посетовал доктор. – Осмыслить все логически. Но как и в любой маленькой деревне, в Блэкмуре живут люди суеверные, и понятно, что…
– Можно подумать, что вы от них чем-то отличаетесь, Рассел, – снова съязвил судья. – По-моему, лично вы перепугались больше всех. Ваша служанка рассказывала моей, что вы принялись плавить серебряные ложки, чтобы отлить из них пули, ведь только такие пули якобы способны поразить человека-волка. Скажите, как вам пришла в голову такая чушь?
Доктор хотел было начать все отрицать, но после минутной паузы расхохотался:
– Вот ведь проклятая сплетница! Да, что правда, то правда! Я расплавил чайные ложки. И если бы вы, судья, хоть раз за эти месяцы удосужились выслушать меня, то не стали бы сейчас спрашивать, как мне такое пришло в голову. – Он отвернулся от Домби и обратился к Клейтону, но уже куда более учтивым тоном, как к ровне: – Должен вам сообщить, что один мой французский коллега, с которым я нахожусь в переписке, рассказал мне, как еще в прошлом веке ужасный зверь долго держал в страхе провинцию Жеводан. Люди были уверены, что речь шла о человеке-волке и прозвали его жеводанским зверем. И что же? Только серебряная пуля сразила его наповал. Поэтому я и расплавил наши серебряные ложки – к большому неудовольствию моей жены…
– Значит, пострадал ты напрасно, Рассел, – засмеялся Прайс.
– Да сам знаю, – с досадой отмахнулся от него доктор. – Но кто же мог подумать, что человеком-волком, державшим в страхе нашу деревню, был Том Холлистер, который вздумал нацепить на себя вот эти шкуры?
Все как по команде посмотрели в угол столовой, куда указывал доктор. И тотчас в зале повисла тоскливая тишина. Клейтон наблюдал за тем, как гости меланхолично покачивали головами и вспоминали каждый свое, не отрывая глаз от огромной волчьей шкуры, растянутой на деревянных козлах. Это капитан Синклер повесил шкуру в качестве трофея, чтобы гости, входя в зал, могли получше рассмотреть ее. Что они и сделали, испытывая страх и восхищение, поскольку видели перед собой истинное произведение искусства, созданное опытным таксидермистом. Судя по размерам, шкура должна была принадлежать гигантскому волку, но на самом деле она была сшита из нескольких шкур. Этот самый Холлистер как следует потрудился, соединяя их, а потом продубил шкуры и набил некоторые части чучела паклей и соломой. В передние лапы просунул гибкие прутья, чтобы они напоминали покрытые густой шерстью человечьи руки, и завершил руки-лапы сделанными из ножей страшными когтями. Венчала все злобно оскаленная волчья голова.
Холлистер набрасывал шкуру себе на плечи, затем кожаными шнурами привязывал лапы к собственным рукам и ногам, а волчью голову использовал на манер шлема. Парень был достаточно сильным, чтобы носить на себе такой наряд, и кто угодно принял бы его за человека-волка, особенно если учесть, что появлялся он лишь в ночи полнолуния, при этом сильно горбился и рычал по-звериному.
Во всяком случае, агент и сам так подумал, увидев издали огромное чудовище. Вместе с помощниками он мчался за ним через лесные заросли, и кровь стучала у Клейтона в висках, а сердце было готово вот-вот выскочить из груди, ибо он свято верил, что они преследуют настоящего ликантропа, и любые другие подозрения он в тот миг с преступной легкостью отбросил. Да, агент преследовал именно ликантропа, то есть человека-волка, ведь, вопреки двусмысленным пояснениям, полученным им от капитана Синклера при поступлении в спецподразделение Скотленд-Ярда, фантастические существа он считал реальностью. Но как раз чудовище из Блэкмура оказалось ловкой подделкой, и это немного омрачало победу Клейтона.
Вот почему сейчас он уже не был так уверен, что поступил правильно, пойдя на службу в спецподразделение. Пожалуй, он все-таки поспешил, приняв предложение Синклера, но тогда его привела в восторг мысль, что перед ним откроется мир, заповедный для прочих смертных. Однако первое же “специальное” дело Клейтона свелось к погоне за деревенским оболтусом, нацепившим на себя волчьи шкуры. А еще он влюбился в женщину, которая жила в замке посреди леса.
– Знаете, как ни странно, он и сейчас внушает мне страх, – вдруг признался доктор, нарушив общее молчание.
Он встал и, расхрабрившись – вероятно, за счет выпитого, – мелкими пингвиньими шажками приблизился к шкуре.
– Погоди, Рассел, прихвати с собой на всякий случай серебряную ложечку! – посоветовал ему вдогонку Прайс, подняв вверх свою ложку.
Доктор с пьяной неуклюжестью отмахнулся от совета мясника и, потеряв равновесие, качнулся в сторону шкуры.
– Осторожно! – крикнул Синклер, быстро вскочив на ноги, словно нянька, которой поручено следить за проказами играющих в парке детишек. При этом его искусственный глаз зажужжал, подавая сигнал тревоги.