Карта мира (сборник)
Шрифт:
— …Самая дорогая страна на свете, после Японии, — сказал он и улыбнулся.
Я ответил улыбкой. Здесь было с кем переброситься словом.
— А как реально обстоят на флоте дела?
— Полный порядок. Многие парни боятся. Многие никогда не сходят на берег. Что они в Африке потеряли?
— Но почему все-таки именно солдаты не осмеливаются покидать борт? — спросил я, хотя уже и догадывался об ответе.
— Потому что снаружи ничего нет. Empty. Zero. Zilch [13] .
13
Пусто. Ноль. Ничто (англ.).
— А откуда вы это знаете?
— Потому что я с первого часа — читатель Spex [14] .
— Ах, Spex, — вздохнул я. — Ну, хорошо. Если бы вы могли раз и навсегда поведать миру какую-нибудь цитату из The Smiths [15] — если эта история будет однажды опубликована, — капитан-лейтенант Матиас Альфонс Альтмайер, то говорите сейчас, пожалуйста.
— I’d like to drop my trousers to the queen [16] .
14
Spex — культовый немецкий журнал, посвященный современной музыке и шире — поп-культуре. Задуманный группой журналистов в 1980-м году в Кельне как своеобразный ответ британским New Musical Express и T e Face, журнал освещал немецкую новую волну и индастриал, краут-рок и панк. Несколько раз журнал менял издателя. Сегодня издается в Берлине и уделяет больше внимания электронной музыке.
15
The Smiths — британская indie-группа, представитель так называемой манчестерской волны.
16
Я хотел бы спустить штаны перед королевой (англ.).— Строка из песни ‘Nowhere Fast’ группы The Smiths.
— Вот именно, — сказал я.
Безводная война
Разговор с ветераном «Чако» Бернхардом Фишером. Парагвай.2004
Война «Чако» — почти забытый сегодня военный конфликт 1932–1935 годов между Боливией и Парагваем из-за северной части Гран-Чако [17] . Боливия с 1852 года заявляла претензии на эту ненаселенную область. Еще за десятилетия до начала войны обе стороны начали проникать в здешние степи и болота, строить там форты и создавать укрепленные позиции. Поскольку в этом районе предполагалось наличие значительных месторождений природных ресурсов, прежде всего нефти, и Боливия в сотрудничестве с американской «Стандард Ойл» собиралась провести бурение пробных скважин, а Парагвай, со своей стороны, уступил свои нефтяные концессии компании «Бритиш петролиум», то после множества пограничных инцидентов и перестрелок в 1932 году дело дошло до открытой войны, которая велась обеими сторонами с особой жестокостью и стоила огромных потерь.
17
Гран-Чако (Gran Chaco, от исп.gran — большой и chaco, на языке гуарани — охотничье поле), природная область в центре Южной Америки, в Парагвае и Аргентине. Речная сеть развита лишь на западе и востоке (главные реки Парагвай и Парана), внутренние районы лишены поверхностного стока, в предгорьях, междуречье Пилькомайо — Бермехо и на востоке много болот. Преобладают сухие редколесья (кебрачо, гуаякан, альгорробо) на коричнево-красных почвах, на западе — ксерофитные кустарники.
В этой степной окопной войне в последний раз применялся в бою — обеими сторонами — устаревший арсенал времен Первой мировой: неподвижные пулеметы, ручные гранаты и огнеметы, а также бипланы. Оружие поставлялось из Европы — прежде всего из Франции, Великобритании и Чехословакии, а также из Северной Америки.
В боях парагвайцы сумели одолеть превосходящих их по численности боливийцев и по завершении войны получили большую часть спорной области. Боливия потеряла примерно двести тысяч квадратных километров своей территории. Парагвай удвоил территорию своего государства, впрочем, так и не сумев захватить боливийские нефтяные поля у подножия Анд, в окрестностях Камири. Всего в этой войне погибли пятьдесят тысяч парагвайцев и около шестидесяти тысяч боливийцев.
Бернхарду Фишеру восемьдесят четыре года. Хотя ему никогда не доводилось бывать в Германии, он, кроме местного гуарани [18] , свободно говорит на немецком языке своих предков, окрашенном саксонскими диалектизмами. Он сидит с женой Магдаленой Фишер перед своим деревенским домом на северном краю Такарути — поселения на холмах в восьми километрах от Nueva Gemania, Парагвай. Немногочисленные куры Фишеров копаются в песке у их ног. Бернхард Фишер прослужил два года ефрейтором во время войны с Боливией, с 1933 по 1935 год. Его бабушка и дедушка в 1888 году эмигрировали в Парагвай вместе с Элизабет Ферстер-Ницше [19] .
18
Гуарани (Guarani) — индейский язык, распространенный в ряде стран Южной Америки, один из двух государственных языков Парагвая. Относится к гуаранийской группе (ветви тупи-гуарани) семьи языков тупи.
19
Элизабет Ферстер-Ницше (1846–1935), сестра философа Ф. Ницше; жена Б. Ферстера, вместе с которым в 1886 г. уехала в Парагвай, где основала колонию немецких поселенцев Nueva Germania — Новая Германия.
Кристиан Крахт:Господин Фишер, что было на той войне хуже всего?
Бернхард Фишер:Самым тяжелым испытанием, конечно, была жажда. Позднее эти события даже назвали «безводной войной». Вода не поступала на фронт. Железнодорожные рельсы, по которым нас доставляли к месту боевых действий, обрывались километрах в ста шестидесяти от передовой. Там наверху не было никаких дорог, только кусты да степь. Мы срезали кактусы и высасывали из них влагу, откапывали какие-то круглые корни, но потом и их не стало, тогда мы стали мочиться в походные фляжки и пили это.
Кристиан Крахт:Что входило в ваше снаряжение?
Бернхард Фишер:Мы получали карабин и шерстяное одеяло, которое носили в скатку через плечо, еще боеприпасы на ремне, который проходил через другое плечо и на груди перекрещивался с одеялом — здесь, вот так. Полгода я прослужил в расчете тяжелого пулемета. Мы выдалбливали samu-'u — бутылочные деревья [20] — и сидели внутри их, это были наши пулеметные гнезда, возвышающиеся на два метра над чако, оттуда нам все было видно как на ладони. Каждый из нас имел походную флягу и ранец с продуктами. Еды-то было достаточно, только пить нечего. А еще мы могли охотиться с маузером. Фронт проходил за много сотен километров от Асунсьона, там, где чако переходит в боливийские Анды. Помнится, однажды я увидел птиц, описывающих круги на линии горизонта — тогда я сказал своему офицеру: там, где есть птицы, должна быть и вода. Мы добирались туда, помню, целый день, и там действительно оказалась маленькая грязная заводь. Мы наполнили водой все, что у нас было с собой, все фляжки, свиные пузыри, ведра — все это мы потом на дощатых носилках несли обратно к ребятам, но через два дня все емкости опять опустели, и нас опять терзала ужасная жажда.
20
Анона (Аnоnа Adans).
Кристиан Крахт:Вас ни разу не ранило?
Бернхард Фишер:Нет, у меня же был амулет. Погибли многие, очень многие, а со мной ничего не случилось. Одна пуля попала мне в руку, через рукав униформы, и прошла навылет, вот в этом месте, взгляните. Однажды, в конце войны, я наклонился, чтобы напиться, там было почти высохшее речное русло, до этого места мы гнали боливийцев, потом окружили их и прижали к реке, они падали вниз с откоса, а мы сверху их расстреливали. Река текла сверху, с отрогов Анд. Так вот, я нагнулся, чтобы напиться, — и тут просвистела пуля, коснувшись моих волос, я это кожей почувствовал, она была очень горячей. Не нагнись я в тот момент, она бы угодила мне в лицо.
Кристиан Крахт:Спасибо амулету.
Бернхард Фишер:Он был лишь данью суеверию. Меня хранил Господь.
Кристиан Крахт:Пожалуйста, расскажите об амулете.
Бернхард Фишер:Я носил его на шее, я и два моих брата, которые ушли на войну одновременно со мной, у них тоже было по амулету. Он представлял собой маленький сложенный листок, помещенный в маленькую коробочку, которая висела на шее, вот так. На листке было написано — я точно уже не помню — «Храни нас Бог, да не тронет пуля того, кто это носит», — или нечто подобное. Мы потом на фронте каждому парню, который умел говорить по-немецки, тоже сделали по такому же амулету, мы просто списывали слова и вешали бумажку ему на шею. Мои братья тоже не были ранены. Однажды мы двигались по песчаной дороге, уже на боливийской территории, с дороги можно было видеть горы, вздымающиеся вверх, очень высоко вверх, — туда бежали боливийцы, оставив убитых и раненых. Они лежали по обе стороны трассы, совсем как выброшенные поленья, и один из раненых, молодой боливийский парень, совершенно светловолосый, говорил по-немецки и все время повторял: «Я умираю от жажды. Дайте мне воды». Но я не мог дать ему воды — он же был враг, впрочем, и у нас самих ее не было. Потом он умер у нас на глазах. Много позднее моя мать тоже повесила себе на шею один из таких амулетов. Ей было уже далеко за сто, когда ее схоронили.
Кристиан Крахт:Но она ведь не участвовала в войне?
Бернхард Фишер:Участвовала, участвовала, в последний год войны она стала санитаркой, как только начали поступать раненые. В столицу каждый день прибывали битком набитые ранеными поезда. Мать работала в военном госпитале Асунсьона, зашивала раны солдатам, ампутировала руки и ноги, делала то да се. Наши соседи не верили в амулет, они сказали, что повесят его на собаку, потом в нее выстрелят, тогда, дескать, и посмотрят, на что он годится.