Карта неба

Пальма Феликс Х.

— Зачем? — Керли недоверчиво взглянул на агента. — Вы хотите убить Его за то, что он с вами делает?

— Убить? Ну конечно же нет, Керли, — ответил агент и невольно замахал здоровой рукой. — Как тебе только такое в голову пришло?

— Тогда зачем?

— Чтобы поговорить с Ним, Керли. — Агент пожал плечами, показывая, что не придает этому большого значения. — Только для этого.

— Чтобы поговорить о чем?

— Ну… в общем, о взрослых вещах… — заколебался Клейтон. — Вам они в любом случае неинтересны.

— Вы думаете, мы ничего не поймем? — спросил Керли тоном, в котором угадывалась легкая угроза, показавшаяся мне особенно неприятной в сочетании с нежным детским голоском.

— Я этого не сказал, Керли…

— Потому что я думаю, мы прекрасно все поймем…

— Одного ребенка не хватает… — вновь услышал я тихий испуганный голос Эммы за моей спиной.

Я вгляделся в маленькую группку, застывшую на месте и дожидавшуюся окончания разговора между Керли и агентом Клейтоном. В ее сосредоточенности было что-то такое зловещее, такое бесчеловечное, что поневоле становилось жутко.

— Понятно,

понятно… — успокаивал Клейтон Керли. — Я уверен, что так оно и есть, однако…

— Мы умнее, чем вы думаете… — негромко твердил мальчик, устремив взгляд своих темных, до ужаса пустых глаз на агента, который вдруг зашатался, едва не потеряв равновесие, — и разбираемся в вещах, которые вы никогда бы не смогли постичь…

— Ради всего святого! Хватит! — вскричал Мюррей. Он сунул руку мне в карман, выхватил оттуда пистолет и, прежде чем я успел среагировать, в два прыжка оказался перед Керли и приставил ему оружие ко лбу. — Слушай меня хорошенько, сопляк: я не знаю, что ты там понимаешь и вообще что ты за птица, но, честно говоря, это меня абсолютно не интересует. Единственное, что я сейчас хочу узнать, это кто несет ответственность за проклятое вторжение и как нам до него добраться. И вы, дорогие детки, поможете нам его найти… Иначе можешь не сомневаться: я выстрелю. Если я что-то и ненавижу больше, чем марсиан, так это детей.

Откуда-то из глубины комнаты послышался смех. Потом чей-то голос произнес:

— Вы способны разрушить самое святое — невинность ребенка? Разве не сказано в вашем Священном Писании: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне, ибо таковых есть Царство Небесное» [10] ?

Мы вглядывались в окружавшую нас тьму, пытаясь увидеть того, кому принадлежал этот голос. Но тут мрак еще больше сгустился, и мы со страхом обнаружили, что окружены более чем двумя десятками людей. Это были по большей части мужчины среднего возраста, принадлежавшие, судя по их одежде, к самым разным слоям общества. Не успели мы опомниться, как дети мгновенно спрятались за ними, и оказалось, что Мюррей целится в воздух. Тот, кто заговорил с нами, стоял шага на два впереди остальных. Это был величественный старец, носивший черные одежды с брыжами. В отличие от других, поглядывавших на нас с откровенной неприязнью, старый проповедник довольно улыбался. Я заметил, что он держит за руку маленького Хобо, который в какой-то момент, очевидно, побежал предупредить взрослых, пока остальные нас отвлекали. Своими песнями и прыжками эти проклятые дети завели нас в ловушку. Краем глаза я увидел, что Мюррей направил пистолет на говорившего, и тут же Клейтон, Гарольд и Шеклтон последовали его примеру. Я же всего лишь придвинулся к ним поближе, ругая себя за то, что так глупо лишился своего оружия и теперь не мог участвовать в активных действиях.

10

Мф. 19: 14.

— Какая трогательная, истинно человеческая жестокость, — похвалил старик, заметив, что все наши пистолеты направлены на него. — Вы что же, всерьез думаете, что чего-нибудь добьетесь, если откроете по нам огонь?

Те из нас, кто был вооружен, переглянулись, не зная, что делать, но пистолеты не опустили. Наше упорство позабавило старика, и он умиротворяюще воздел кверху морщинистые руки.

— Прошу вас, джентльмены… Не вынуждайте нас перейти к вашему уничтожению, вы же знаете, что мы можем это сделать. Предлагаю вам сложить оружие и сдаться, — посоветовал он медоточивым голосом. — Тот, кто это сделает, заслужит Его милосердие: «Остановитесь и познайте, что Я Бог», псалом 46, стих 10 [11] , — продекламировал он с бесконечно благочестивой улыбкой. — В конце концов, я всего лишь собираюсь отвести вас туда, куда вы желаете попасть: Он так же хочет познать вас, как вы его. Особенно одного из вас… — Он сделал несколько шагов по направлению к нашей группе и протянул вперед руки ладонями вверх. — Отправимся к Нему с миром, братья и сестры: «В Твоей руке дни мои; избавь меня от руки врагов моих и от гонителей моих. Яви светлое лице Твое рабу Твоему», — отчеканил он, с непонятной нежностью глядя на Уэллса, а в конце шепотом добавил: — Псалом 31, стихи 15 и 16 [12] .

11

В русских переводах Библии эти строки соответствуют псалму 45, ст. 11.

12

В русском издании псалом 30, ст. 16–17.

XXXVII

Проснувшись на следующее утро, Чарльз обнаружил, что лежит лицом в луже крови. Должно быть, ночью произошло носовое кровотечение, догадался он по толстому струпу, образовавшемуся на губах и во рту и имевшему непонятный металлический привкус. Когда он попробовал вытереться рукавом пиджака, два из немногих сохранившихся во рту зубов отделились от десен и прикрепились к ткани диковинными украшениями. Он с трудом поднялся, ощущая холод и одновременно страшную духоту. Обычный процесс дыхания превратился для него в пытку: горло было воспалено, а легкие, казалось, начинены раскаленными углями.

После завтрака марсиане опять повели их в глубины пирамиды. По всем членам его группы было заметно, что накануне они находились под воздействием зеленого излучения. Почти не глядя друг на друга, возможно, потому, что они стеснялись своего плачевного вида, или же оттого, что

никто из них не желал убедиться в том, что он такое же страшилище, как и остальные, они шагали по уже знакомому длинному туннелю, хотя в какой-то момент Чарльзу показалось, что они пошли по другому ответвлению, прорытому глубже и ведущему в недра земли. Он чувствовал ужасную слабость и головокружение, но знал, что это связано не только с потерей крови или колющей болью, сотрясавшей время от времени его потрепанные легкие. В воздухе пирамиды было растворено что-то ядовитое не только для тела, но и для души. Оно иссушивало ее и разлагало. Если бы у него хватало сил для поэтических сравнений, он сказал бы, что этот воздух способен заставить увять любую память о счастье, какое могло бы расцвести в нашем мире. Но, возможно, вы сейчас не расположены к поэзии, так что считайте, что вам повезло: жалкие силенки, какие у него еще оставались, он должен был потратить на то, чтобы шагать, по очереди переставлять ноги и не отставать от горстки изнуренных людей, которые едва тащились, словно накрытые мрачным саваном безмолвия. Куда их ведут на сей раз? — подумал он. После ужасного вчерашнего зрелища Чарльзу было трудно поверить, что его глаза могут увидеть что-нибудь более жуткое. Что еще могли продемонстрировать сегодня марсиане? Какие новые кошмары, какие изощренные уродства, какие отвратительные зверства могли изобрести они, чтобы потрясти его и без того израненную и оцепеневшую душу? Никаких, сказал он себе, абсолютно уверенный, что не существует на свете ничего ужаснее зрелища вчерашних новорожденных, погруженных в забвение.

Разумеется, он ошибался.

Как только они вошли в зал, располагавшийся в конце туннеля, заливавшее его зеленое сияние вновь заставило их зажмуриться. Когда же они смогли открыть глаза, прикрывая воспаленные веки ладонями, то увидели резервуары, выстроившиеся вдоль стен. Они уходили вверх, в темноту недостижимого свода, и тоже содержали тела, но не новорожденных.

В этих высившихся ровными рядами резервуарах, из которых, как из кирпичей, состояла стена, плавали тела сотен обнаженных женщин. По большей части они были молоды и располагались очень тесно друг к другу, составляя ужасные ряды, когда их головы почти касались ног женщин из соседней колонны. Казалось, все они спят, впав в тревожное оцепенение, глаза у них были закрыты, и только волосы чуть шевелились, словно водоросли в мутной жидкости, сквозь которую виднелась бледная размягченная плоть. Чарльз заметил, что рот у всех был чуть приоткрыт, но никаких признаков дыхания, свидетельствовавших, что жизнь в них еще теплилась, не обнаружил. Но с еще большей гнусностью он столкнулся, когда увидел провода, начинавшиеся у них между ног. Это были те же самые провода из кожи, которые он видел у новорожденных на месте пуповины и которые сквозь сливные отверстия в дне аквариумов достигали, как теперь он знал, интимных мест женщин, проникая в их спящую утробу. Сотни и сотни проводов спускались сверху, извиваясь в адском океане, словно ужасные морские змеи, и в конце концов скрывались в безмолвном чреве этих уснувших весталок. «Боже, почему ты нас покинул?» — прошептал Чарльз. Неверными шагами подошел он к жуткой витрине, прижался к стеклу, или чем там был странный материал, из которого она была сделана, и стал наблюдать за плавающими внутри неподвижными телами, вытянутыми и белесыми, словно подготовленными для бальзамирования, и рисующими на фоне зеленого потока пустую пентаграмму. Тут он почувствовал, что ноги его не держат, и сделал нечеловеческое усилие, чтобы выправиться и не потерять сознания. Он не допустит, чтобы его отправили в воронку, прежде чем он закончит свой дневник или, по крайней мере, прежде чем взорвется его душа, не в силах вынести столько ужаса. С большим трудом ему удалось унять головокружение, а тем временем в его голове, сквозь шум, производимый стучащей в висках кровью, уже раздавались приказы, отдаваемые охранниками.

Насколько он понял из долетавших до его смятенного сознания слов, работа, которую им надлежало выполнять сегодня, была той же самой, что вчера: менять жидкость в аквариумах. Подстегиваемые окриками марсиан, узники унылой вереницей двинулись в сторону склада, где хранились бочки. Казалось, они шагают под водой, настолько замедленными были их движения. Так же раздражающе медленно тянулось и время. Чарльз работал как автомат в течение всего дня, показавшегося ему нескончаемым. Он был настолько обессилен, потрясен и подавлен, что ему не раз казалось, будто он видит себя со стороны, а в какой-то момент на него напал такой кашель, что глаза у него затуманились, и он подумал, что сейчас потеряет сознание и грохнется наземь. Когда приступ прошел, он заметил на земле, возле своих ног, лужицу зеленоватой крови, в которой плавали еще два зуба.

Один из охранников приказал ему продолжать работу и при этом резко толкнул, так что он чуть не упал. Упершись в свою бочку, Чарльз покатил ее по туннелю, однако после приступа кашля сделался таким слабым и в то же время возбужденным, что его начали одолевать бессвязные мысли, проблески воспоминаний, обрывки снов, абсурдные образы, проносившиеся в его воспаленном мозгу, как это часто бывает в полусне. По прихоти его подсознания один из них перенес его на Всемирную выставку в Чикаго, на которой он побывал семь лет тому назад. Там решился исход так называемой «войны токов» — борьбы за первенство в сфере электроэнергии между эдисоновской «Дженерал электрик», отстаивавшей преимущества постоянного тока, и «Вестингауз электрик», чей основатель ратовал за переменный ток, который впервые применил Никола Тесла. «Вестингауз» представила в два раза меньшую смету расходов по освещению выставки, чем «Дженерал электрик»: в итоге Тесла получил наконец свой главный шанс, и тысячи посетителей, а среди них и зачарованный юный Чарльз, смогли восхититься генераторами, динамо-машинами и двигателями переменного тока, которые в будущем должны были осветить весь мир, навсегда победив царство тьмы.