Карта времени
Шрифт:
Гиллиам Мюррей, толстяк в элегантном лиловом костюме, ответил на иронический выпад Уинслоу многозначительной улыбкой игрока, у которого припасено в рукавах немало козырей.
— Для столь блестящих молодых джентльменов у меня всегда найдется время, — заявил он, поднимаясь на ноги.
Едва Гиллиам Мюррей встал во весь рост, Эндрю и Чарльзу стало ясно, что перед ними поистине незаурядная личность. Владелец фирмы был настоящим гигантом с головой Минотавра и такими мощными ручищами, что казалось, ему ничего не стоит жонглировать быками. Несмотря на внушительные габариты, двигался предприниматель легко и плавно. У него были аккуратно зачесанные назад соломенные волосы и огромные синие глаза; горящий в них огонь выдавал неуемную натуру честолюбца, привыкшего прятать гордыню за любезными улыбками, привычными для гибких, чувственных губ. Хозяин конторы широким жестом пригласил гостей к письменному столу, ловко прокладывая путь среди бессчетных глобусов и тумбочек, заваленных тетрадями и книгами. И здесь всюду
— Надеюсь, вы извините меня за неприятный инцидент у подъезда, — произнес Мюррей, поморщившись. — Наш фасад уже второй раз пачкают навозом. Не исключено, что это заговор, чтобы таким отвратительным способом помешать нашей работе, — предположил он, недоуменно пожав плечами. — Как видите, далеко не все считают, что путешествия во времени благотворны для нашего общества. А между тем после выхода в свет романа Уэллса это самое общество буквально помешалось на подобных путешествиях. Как бы то ни было, мне трудно извлечь из актов вандализма какие бы то ни было выводы, ибо вандалы до сих пор не сделали никаких заявлений. Они ограничиваются тем, что пачкают нам фасад.
После этих слов Гиллиам Мюррей замолчал, уставившись в пространство. Несколько мгновений он оставался погруженным в собственные мысли, потом, будто вспомнив, что он в кабинете не один, перевел взгляд на гостей.
— Итак, джентльмены, чем я могу вам служить?
— Мне бы хотелось, чтобы вы частным порядком переправили меня в осень тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, мистер Мюррей, — выпалил Эндрю, обрадованный тем, что ему наконец предоставили слово.
— В Страшную осень? — удивился Мюррей.
— Да, в ночь на седьмое ноября, если быть точным.
Гиллиам внимательно оглядел молодого человека. Затем, не пытаясь скрыть разочарования, залез в ящик стола и вытащил большую стопку бумаг, перевязанную лентой, небрежно швырнул на стол, будто нечто в высшей степени отвратительное, к чему было до крайности неприятно прикасаться.
— Знаете, что это такое, мистер Харрингтон? — спросил Мюррей со вздохом. — Просьбы о частных экскурсиях, которые мы получаем каждый день. Люди мечтают побродить среди висячих садов Вавилона, познакомиться с Клеопатрой, Галилеем и Платоном, увидеть собственными глазами битву при Ватерлоо, строительство пирамид и распятие Христа. У каждого есть любимая историческая эпоха, и он думает, что туда можно отправиться, назвав кучеру адрес. Люди полагают, что мы распоряжаемся прошлым. Вам зачем-то понадобился восемьдесят восьмой год. Не сомневаюсь, что у вас, как и авторов всех этих писем, есть на то веские основания, но, боюсь, я ничем не могу вам помочь.
— Но я хочу вернуться всего на восемь лет назад, мистер Мюррей, — возразил Эндрю. — Я заплачу вам, сколько вы попросите.
Мюррей горько усмехнулся:
— Дело не во временных отрезках. И не в деньгах. Будь оно так, мистер Харрингтон, мы с вами уж как-нибудь договорились бы. Нет, здесь проблема, если позволите, технического характера: мы не можем разгуливать по прошлому и будущему, как нам вздумается.
— Получается, вы можете отправить нас только в двухтысячный год? — спросил расстроенный Чарльз.
— Так и есть, мистер Уинслоу, — подтвердил Мюррей, устремив на Чарльза печальный взгляд. — В самое ближайшее время мы планируем расширить предложение, но пока единственная доступная нам дата — это двадцатое мая двухтысячного года, день решающей битвы между машинами коварного Соломона и воинством людей под командованием доблестного капитана Шеклтона. Разве это было не увлекательно, мистер Уинслоу? — спросил хитрый предприниматель, демонстрируя отличную память на лица.
— Да, мистер Мюррей, — поколебавшись, согласился Чарльз. — Весьма увлекательно. Просто я подумал…
— …Что мы можем отправиться, куда захотим, — закончил владелец фирмы. — Да, я понимаю. Но, увы, это не так. Боюсь, прошлое пока не в нашей компетенции.
Произнеся эти горькие слова, Мюррей поглядел на посетителей с искренним сочувствием, давая понять, как тяжело ему их разочаровывать.
— Дело в том, господа, — вздохнул он, выпрямляясь в кресле, — что мы движемся не в потоке времени, как персонаж Уэллса, а вне его. По его коре. Не внутри, а снаружи, если можно так выразиться. — Гиллиам смотрел на гостей не моргая, словно кот.
— Я не понимаю, — заявил Чарльз.
Гиллиам Мюррей кивнул, будто и не ожидал другого ответа.
— Я позволю себе привести простой пример: можно подняться и обойти дом от первого этажа до мансарды изнутри, по лестницам. А можно облазать снаружи по карнизам.
Эндрю и Чарльз неохотно согласились: им не нравилось, что этот Мюррей разговаривает с ними как с умственно отсталыми детьми.
— Что бы там ни говорили, — продолжал владелец фирмы, — задуматься о путешествиях во времени меня заставил вовсе не роман мистера Уэллса. Если вы читали книгу, вам должно быть известно, что автор бросает вызов научному сообществу, предлагая новое бескрайнее поле для исследований, но, в отличие от своего собрата по перу Жюля Верна, избегает подробного рассказа о том, как действует изобретенная его героем машина, оставляя простор для читательского воображения. Пока учеными не будет доказано, что машина времени может существовать в реальности, ее будут воспринимать как выдумку. Изобретут ли такую машину когда-нибудь? Хотелось бы верить, что да: научные достижения нашего века делают меня оптимистом. Давайте признаем, джентльмены: мы с вами живем в уникальную эпоху. В эпоху, когда человек день ото дня становится все могущественнее, соперничая с Богом. Сколько чудес продемонстрировала наука в последние годы! Одни изобретения, такие как калькулятор, пишущая машинка или электрический лифт, призваны облегчать нам повседневную жизнь, другие раздвигают границы возможного и делают нас всесильными. Сегодня мы в мгновение ока преодолеваем огромные расстояния благодаря локомотивам и очень скоро сможем незримо переговариваться со знакомыми на другом конце страны при помощи устройства, которое американцы называют телефоном. И хотя среди нас еще остаются те, кто считает прогресс святотатством и полагает, что человеку негоже выходить за рамки, установленные Создателем, я лично убежден, что, покоряя природу, наука, наряду со вкладом в образование и мораль, смягчает нравы, заставляет нас преодолевать врожденное варварство. Взгляните на этот хронометр. — Гиллиам взял с края стола маленькую деревянную коробочку. — Их давно пустили в серийное производство и устанавливают на всех без исключения судах. Однако этот простейший, казалось бы, прибор существовал не всегда; в свое время британское Адмиралтейство пообещало премию в двадцать тысяч фунтов стерлингов тому, кто изобретет устройство для измерения протяженности морских путей, ибо ни один часовщик не мог создать часовой механизм, неподвластный качке. Премию получил некий Джон Харрисон, который бился над решением этой проблемы сорок лет. За причитающейся суммой он пришел восьмидесятилетним стариком. Звучит вдохновляюще, не правда ли? За каждым открытием стоят человеческая воля, решимость сделать жизнь лучше, создать нечто, что переживет века и станет привычной вещью для будущих поколений. Пока среди нас есть люди, не готовые вечно собирать плоды с деревьев и вызывать дождь боем тамтамов, те, кто готов использовать свой интеллект по назначению и никогда не удовлетворится примитивным паразитическим существованием божьих тварей, прогресс не остановить. А потому я ни на миг не сомневаюсь в том, что очень скоро мы будем летать в небесах на крылатых повозках и свободно перемещаться во времени, подобно героям Уэллса. Наши потомки смогут вести двойную жизнь: в течение недели они станут работать в своих банках, а по воскресеньям предаваться любви с прекрасной Нефертити или помогать Ганнибалу покорять Рим. Представляете, как изменится наше общество после такого изобретения? — Гиллиам лукаво взглянул на собеседников и вернул хронометр на место, оставив крышку приподнятой, как у шкатулки с обручальным кольцом или как створка открытой раковины. — А пока наука бьется над тем, как воплотить наши мечты в реальность, мы нашли иной способ передвигаться во времени, который, увы, не позволяет нам самим выбирать направление.
— Что вы имеете в виду? — заинтересовался Эндрю.
— Я имею в виду… магию, — глухо произнес Гиллиам.
— Магию? — тупо переспросил Эндрю.
— Да, магию. — Мюррей с таинственным видом сложил ладони и негромко присвистнул, изображая шум ветра в печной трубе. — Но не той, что показывают в театрах, и не той, которой нас потчуют проходимцы из ордена Золотой Зари. [6] Я говорю о настоящей магии. Вы верите в нее, джентльмены?
6
Герметический орден Золотой Зари —эзотерическая организация, действовавшая в Великобритании в течение второй половины XIX — начала XX века.
Эндрю и Чарльз неуверенно переглянулись, смущенные столь странной переменой темы, однако Гиллиам вовсе не ждал ответа.
— Разумеется нет, — сказал он печально. — Вот почему я решил хранить все в тайне. Пусть клиенты думают, что мы пользуемся достижениями науки. В науку верят все. В современном мире она выглядит куда респектабельней колдовства. Времена изменились. И все же магия существует, поверьте мне.
И тут, к удивлению молодых людей, Мюррей поднялся на ноги и издал пронзительный свист. Пес, все это время мирно дремавший на ковре и не проявлявший к людским делам никакого интереса, немедленно вскочил и радостно бросился к хозяину.