Картель
Шрифт:
– А говоришь, что из тюрьмы, – с интересом посмотрела на него красотка.
– Была тюрьма. Но без конфискации имущества…
– И много имущества?
– Много. А сегодня стало еще больше. Если вместе с тобой.
– Хочешь сказать, что я твое имущество?
– Сама напросилась, – усмехнулся Егор.
Он умел любить женщин. Умел делать их счастливыми, но при этом с ними особо не церемонился. Каждый сверчок знай свой шесток…
– Жестоко.
– Зато справедливо. У меня нет бабы, у тебя мужика, но мы это исправим.
– А кто тебе сказал, что у меня нет мужика? – удивленно повела
– Вижу. Я все вижу… Или есть мужик?
– Ну…
– Я очень не люблю, когда меня обманывают.
– Нет у меня никого… Был, но вчера сплыл…
– Вчера?
– Ну да, мы с ним ко мне домой ездили. Я ему говорила, что я в Нижнем живу, а у нас там деревня под Нижним… В общем, он решил, что я его обманываю. Психанул и уехал…
– А какая разница, где ты живешь, в городе или в деревне?
– Ну, для Миши это повод… Уехал повод, вместе с подводой, – усмехнулась девушка. – Я вот на перекладных в Москву добираюсь. Козел какой-то попался, давай, говорит, натурой расплачивайся. Ага, счас! Высадил меня здесь, хорошо, что вы появились… Или нехорошо?
– Хорошо. Очень хорошо. И подводу нашла, и мужика.
– Да, но мы даже не знакомы.
– Потом. Все потом…
Егор взял девушку за предплечье, потянул на себя, взглядом внушая, что ей нужно делать.
– Мы же договорились, только по взаимному согласию, – слегка заупрямилась она.
– Ты предложила, я согласился.
– Я предложила?
– Да какая разница?
Шатенка с недовольным видом, но послушно забралась к нему на колени и, закрыв глаза, часто и тяжело задышала. А когда он вжикнул «молнией» на джинсах, как бы нехотя задрала нижний срез платья до пупа. Резинку ее трусиков он оттянул сам…
Глава 10
Понедельник, планерка, задачи на текущий день и на всю неделю. А работы у майора Глушкова немало – доведение до самоубийства гражданина Вареницкого, на чем настаивает его мать, изнасилование несовершеннолетней, умышленное нанесение тяжких телесных повреждений… Работы полно, и ею нужно заниматься. А тут еще дела в Москве.
Но именно эти дела и не нравились Турыгину, поэтому он попросил Севастьяна задержаться после планерки.
– Что-то я тебя не понимаю, Севастьян Юрьевич. Следствие по делу ты провел, преступник задержан. Дальше ты устанавливаешь, что девчонку похитили. Хорошо, правильно, так и надо. Но кто занялся этим делом? Следственное управление по Москве? Ты правильно сделал, что спихнул это дело на них, нам этот геморрой ни к чему. Пусть московские этим делом и занимаются. А у тебя своей работы хватает… Ты что, сегодня с утра не зарядился? – Турыгин многозначительно втянул ноздрями воздух.
– Так в Москву ехать надо.
– А вчера закладывал?
Севастьян многозначительно промолчал. Ни в субботу он не пил, ни в воскресенье. Времени не было.
Турыгин понял все правильно.
– Значит, в наркологии твоя Василиса, – подобрел он.
– Хочу сегодня забрать.
– Матери нет, отца убили, нянька сидит. Интересная история… Ты что, удочерить ее собрался?
– Историю?
– Нет, Василису.
– Да нет, это слишком, – покачал головой Севастьян. – И очень сложно. Да и ни к чему это мне, да и Василисе тоже… Дело не в том. Дело в том, что память к ней возвращается. Она уже вспомнила, как от одноклассников убегала, как Стоянова ее в свою машину посадила. Она думала, что они домой едут, а кто-то приложил к ее носу тряпочку с хлороформом… Это я так думаю, что с хлороформом. Ну, а потом уже укол с морфином… И это не Стоянова сделала. Кто-то у нее в машине находился… Кто там был, Василиса не помнит. Но может вспомнить…
Василиса уже отошла от последнего укола, и на морфин ее вроде бы не тянет. Организм у нее слабый, неокрепший, поэтому наркотическая зависимость уже должна была возникнуть. Но пока ничего такого вроде бы не наблюдается. Василиса и в чувство пришла, и воспоминания к ней возвращаются.
– Сорокина может вспомнить, подельника Стояновой, – уточнил Севастьян.
– И что?
– Не нравится мне этот Сорокин. Как бы он за Василисой не пришел.
– Да ладно тебе, Севастьян Юрьевич, страсти разводить, – иронично усмехнулся Турыгин. – Этот Сорокин сейчас наверняка с поджатым хвостом где-нибудь сидит, носа не высовывает.
У Севастьяна зазвонил телефон. Начальник отдела согласно кивнул, и он взял трубку.
Звонил Шепенков.
– Стоянова сегодня ночью вскрылась, – сухо, без всяких предисловий сообщил он.
– Как вскрылась?! – похолодел Севастьян. – Сама? Чем?
– Маникюрным ножом. По косой вены резанула, так, чтобы наверняка. Соседки утром проснулись, а она уже не дышит…
– Думаешь, сама вскрылась или, может, соседки помогли?
– Не исключено, что помогли. Будем с этим работать.
– Может, к этому Сорокин как-то причастен?
– Ищем его, ищем. Только никакой он не Сорокин. «Липу» он консьержке показал. Пальчики мы его в квартире Мелихова сняли, Козинцев его настоящая фамилия. Козинцев Тимофей Алексеевич, восемьдесят четвертого года рождения, в две тысячи третьем году был осужден на три года за ограбление… Никуда он от нас не денется.
– Хочется верить.
– Ты с Василисой поговори, может, она еще там что-нибудь вспомнила. Козинцева мы за поддельные документы взять можем, но этого мало. Надо, чтобы Василиса его опознала… Извини, некогда мне!
В телефоне послышались короткие гудки, и Севастьян вернул его на место.
– Стоянова вены себе вскрыла. Возможно, убийство, – вслух предположил он.
– А если нет? – парировал Турыгин.
– А если да? Если Василиса вспомнит ее подельника? Георгий Данилович, мне к ней надо ехать. Заберу, и у себя дома спрячу. Пусть у меня пока живет, а там видно будет…
Севастьяна сейчас меньше всего интересовало, что о нем подумают. Над Василисой нависла угроза, и он должен вывести ее из-под удара, а кривотолки – дело десятое…
– Я смотрю, ты с головой ушел в это дело, – в раздумье проговорил Турыгин.
– Ну, так вышло…
– Да ты не оправдывайся, я тебя понимаю. Но если личные обстоятельства мешают работе, нужно бросать работу. Хотя бы на время отпуска… Когда там у тебя по плану? В сентябре?.. – Турыгин заглянул в график отпусков. – Стыкалов пойдет в сентябре, а ты вместо него. Дела ему сдашь… Рапорт сейчас напишешь или спешишь?
– Спешу, – кивнул Севастьян.
Нехорошее предчувствие растягивало душу, будто гармонные меха. И Турыгин, спасибо ему, его понимал.