Картежник и бретер, игрок и дуэлянт. Утоли моя печали
Шрифт:
– У меня более нет под рукою полиции, – вспыхнув, сказал Власовский. – У меня – три десятка полицейских на весь город, коими я могу распоряжаться. Толпа попросту смяла их…
– Что же это за полицейские, которых можно смять!
– А что это за народ, который можно затоптать, Ваше высочество?
Власовский сознательно ответил дерзко, чтобы хоть таким образом привлечь внимание великого князя к сути произошедшего. И это ему удалось. Генерал-губернатор нахмурился:
– Известно число… гм… пострадавших?
–
– Считайте только опознанных, родственникам будет выдано пособие. А неопознанных в списки не вносить. Вы поняли меня, Власовский?
– Так точно, Ваше высочество.
– А что это за грохот в городе? – после доброй кружки «виши» и чашки крепкого кофе у генерал-губернатора прорезался слух.
– Я приказал поднять все пожарные команды и послать на Ходынское поле для вывозки раненых и… и трупов, Ваше высочество.
– Вы с ума сошли, Власовский? Это же грохот на всю Европу! Немедленно отзовите, скажите, что репети…
– Но у меня нет под рукою ни подчиненных, ни подвод, Ваше высочество. Прошу разрешения выделить солдатские команды в мое распоряжение.
– Солдаты нужны для парадов! – отрезал Сергей Александрович. – Именно сегодня и именно на Ходынском поле должен состояться смотр частей гарнизона… Нет, не смотр, а народный праздник. И он состоится!
– Но мы не успеем вывезти даже раненых…
– Раненых вывезти! До одиннадцати у вас еще есть время. Но ни в коем случае не везти по Петербургскому шоссе: в Москве иностранцев полно. Везите кругом, через Хорошево.
– Ваше высочество, у меня нет людей. Дайте солдат, Ваше высочество. Умоляю…
– Вот прицепился… – в сердцах сказал генерал-губернатор.
– Умоляю Ваше высочество. Без солдатских команд с подводами мы не в силах управиться. Это – катастрофа.
– Не болтайте лишнего, Власовский! Государю доложу лично, когда изволит проснуться.
– Солдат, Ваше…
Сергей Александрович так глянул, что обер-полицмейстер проглотил половину предписанного обращения. Великий князь пометался по приемной, хмуро, через плечо бросил адъютанту:
– Дежурного офицера.
Адъютант сразу же вышел.
– Установленный порядок не должен быть сорван ни в коем случае, – отчеканил генерал-губернатор. – У государя каждая минута на счету.
– Слухи не остановишь, Ваше высочество, и народ вот-вот двинется к Ходынскому полю. – Власовский лихорадочно соображал, не упустил ли он чего-либо важного. – Дозвольте хоть на час перекрыть Петербургское шоссе…
– Ни на минуту, Власовский! Чего нет в утвержденном государем императором расписании коронационных торжеств, того нет вообще. Не существует…
Вошел адъютант:
– Дежурный офицер по вашему повелению.
Посторонился, и в комнату шагнул дежурный офицер:
– Дежурный офицер капитан Олексин, Ваше высочество! – звякнув шпорами,
– Соберите три роты солдат в распоряжение обер-полицмейстера. Брать только из нестроевых частей, капитан. Только из нестроевых, а парадных расчетов не трогать ни под каким видом. Командовать ими будете лично по указаниям обер-полицмейстера.
– Слушаюсь, Ваше высочество.
– Ступайте, капитан. – Сергей Александрович дождался, когда выйдет Николай Олексин, сурово глянул на Власовского: – Не болтать. Вы поняли меня? Не болтать! Действуйте.
В десять утра хлопнула дверь, донесся не то вздох, не то всхлип, и Василий Иванович Немирович-Данченко понял, что кухарка вернулась с Ходынского поля. Закрыв рукопись статьи о торжественном представлении в Большом театре – писать пришлось допоздна, а доделывать уже с рассвета – и сменив халат на домашнюю куртку, он прошел в кухню. Кухарка готовила завтрак на таганке и – странно – не отозвалась на его пожелание доброго утра.
– Ну что же, получила кружку? – спросил Василий Иванович, когда она стала молча накрывать на стол.
– Какая уж там кружка, барин! – судорожно всхлипнула она. – Не до кружки тут. Еле ноги уволокла, спаси Господи!
– Что ж, давка?
– Господи, Боже ты мой! – Кухарка перекрестилась. – Задавили, батюшка-барин, столько… Царствие им небесное!
– Сама видела?
– Да передо мной, как вот у порога, бабу вытащили, как есть, мертвую, всю, как есть, в клочьях…
– Ну уж…
– Тысячи людей подавили, барин! – выкрикнула кухарка и вновь истово перекрестилась. – Такая свалка, что только и думала я, как бы живой оттудова выбраться…
Она бормотала что-то еще, но Василий Иванович уже не слушал ее, без вкуса прихлебывая кофе. Беспокойное, муторное чувство уже закралось в душу, и он уговаривал себя, что погибшие, по всей вероятности, есть, но есть и обычное преувеличение трагедии, столь свойственное простому народу.
С этим чувством он и вышел из дома. Во двор только что въехал водовоз с большой водовозной бочкой.
– Ты что, не ходил на гулянье?
– Ходил.
– Что ж так быстро вернулся? Или неинтересно тебе?
– Я давно вернулся. А в себя так час назад только пришел.
Водовоз говорил неохотно, каждое слово приходилось тащить из него клещами.
– А что так?
– Так в толпу попал, барин, – вздохнул водовоз. – Понял, что ждать придется долго, решил выбраться, а она вдруг двинулась. Толпа-то. Я назад, я вправо, я влево, ан нет мне места нигде. Да Бог, видно, спас. Уперся я против движения-то и стою. Уж и били меня, и давили, и ругмя ругали, а я все одно – как столб. Вытерпел, а поредело малость, так и в Москву поплелся.