Каштаны на память
Шрифт:
— Откуда родом?
— Из Сибири.
— Потомок Ермака! — усмехнулся Перелетный.
— Какого Ермака?
— Покорителя Сибири.
— Нет. Родители в тридцатом году были высланы из Тамбовщины… — соврал Оленев, прикидываясь простачком.
— Как кулака сослали папашу?
— Откуда мне знать, кулак или нет? В первый класс только ходил тогда.
— А сколько всего закончил?
Оленев показал пятерню и загнул большой палец:
— Неполных пять классов. На большее терпения не хватило.
— Документы?
— Да остались
— Пять классов не закончил, а говоришь как профессор: «Государства исчезают…» Не брешешь, что пять закончил? Глаза у тебя вроде тоже неглупые.
— Вот именно. Давно не пил, поэтому и глаза неглупые, — ответил Иван и с ненавистью подумал: «Какой прокурор нашелся! Все видит, все знает. И смотрит, как коршун на цыпленка… Почему я должен быть дурнее тебя?..»
— Выпьем в другой раз! — сказал Перелетный, со злостью вспомнив ужин с Рябчиковым и Мукаговым. — Твоя фамилия, окруженец?
— Лосев.
— А ну подай-ка альбом! — обернулся внезапно Перелетный к Наде.
Надя принесла ему альбом. Перелетный вслух прочитал надпись на фотографии Андрея:
— «На добрую память от Ивана Оленева». Гм! Лесные красавцы. Олень и лось! — Можно подумать, что ты, Калина, женщина легкого поведения. Один присылает тебе карточку, другой ее подписывает, а замуж выходишь за третьего.
— Разве я виновата! Это мой двоюродный брат Терентий подшутил! — сказала Надя.
— О! Еще и четвертый! Двоюродный брат, кузен, как говорят французы! — удивился Перелетный.
Он посмотрел маслянистыми глазами на Надю и неторопливо вышел из хаты. Через минуту затарахтел мотоцикл.
— Ты побледнел, Ваня, — забеспокоилась Надя. — Рука болит?
— Честно говоря, испугался, Надюша. В каком бы положении мы оказались, если бы Колотуха не подменил фото? Да Перелетный с немцами вытянули бы из меня все жилы! Нашли бы газеты с Указом о награждении меня орденом, и тогда конец! — Внезапно он засмеялся: — А как я ругал старшину за его выходку! Переживал, когда с Андреем впервые пришли к тебе. И как все это неожиданно повернулось!
— Может, все обойдется, — вздохнула Надя.
— Слушайте меня, дети! — вмешалась мать. — Очи этого человека завистливые и жестокие. Берегитесь!
10
Ротами, взводами, отделениями, просто группами и поодиночке красноармейцы и командиры выходили из окружения. Четыре пограничника заставы капитана Тулина — Андрей Стоколос, Максим Колотуха, Шмель Мукагов и Василий Рябчиков — соединили свои судьбы с бойцами майора Сильченко. Теперь он командовал уже не полком и не двумя батальонами, а только ротой. Концентрация немецких войск, чем ближе к фронту, тем больше увеличивалась, и это заставило полк рассредоточиться.
Поздно вечером рота майора Сильченко остановилась на привал. За начальника штаба был лейтенант Рябчиков. В обстановке, когда можно
— Теперь и нам можно подремать! — сказал Рябчиков майору.
— Какая гарантия, что охрана не заснет? Люди почти неделю без сна. Валятся на землю, как снопы, — встревоженно сказал Сильченко.
— Чтоб не заснуть, давайте вместе походим, — предложил Рябчиков.
— Хорошо.
Стоколос, Мукагов, Колотуха слышали разговор и остались довольны, что ни Рябчиков, ни Сильченко их не вспомнили. В таких случаях всегда ищут энтузиастов. Да какой там энтузиазм, когда неимоверно хочется спать? Хотя бы часик! Спать. Спать…
Сквозь сон Андрей услышал разговор между Сильченко, вернувшимся с проверки дозоров, и каким-то человеком.
— И далеко вы оторвались, старший лейтенант? — с ударением на слове «оторвались» спросил майор.
— Как сказать! Сейчас все делятся на группы. Так что виноватым себя не считаю. Встретил чекистов. Они в гражданском. Тоже шли группами.
— Я не обвиняю вас. Просто вспомнил вашу фразу: «Оторвемся…»
«Это же Пужай… — подумал Стоколос. — Значит, снова пришлось с ним встретиться…»
— Что это за чекисты? — спросил Сильченко.
— А кто их знает! С ними был и лейтенант Заруба из нашего полка, — ответил с удивлением Пужай.
«Петро Заруба! — вдруг вспомнил Стоколос. — Я же с ним корректировал артогонь под Киевом. Тогда еще про него рассказывал майор Сильченко. Курсанты Зарубы расколошматили танковую колонну противника. Еще сказал майор, что полковник Шаблий пошел с группой бойцов в село Вовчки…» Андрей мгновенно поднялся на ноги и подскочил к Пужаю.
— А вы встречали моего отца? Полковника Шаблия?! Он с лейтенантом Зарубой!
— А ты кто такой? — Пужай вперил глаза в Стоколоса. — Неужели ты, радист?
— Скажите, не видели полковника Шаблия? Скажите же!.. — Андрей положил руки на грудь Пужая. Давняя стычка в это мгновение забылась. Перед Андреем был человек, возможно, видевший его отца. — Ну, скажите же…
Что только не передумаешь в эти минуты! Может, молчит Пужай потому, что случилось несчастье с полковником Шаблием? Может, отец пошел с другой группой? Все может быть. Только не может сказать неправду сейчас старший лейтенант Пужай.
— Он высокий, русый чуб над высоким лбом!.. — вдруг принялся перечислять приметы Андрей.
— Русый чуб?..
«Что же он молчит? Неужели погиб отец? Почему я не там?..»
Пужай не торопился отвечать, так как не знал, что выгоднее — сказать правду или сказать: «Не знаю». Если бы не было Сильченко, можно было бы и утаить, что он видел полковника Шаблия. Пужай нутром невзлюбил Стоколоса еще во время первой, очень памятной встречи. Но все-таки придется сказать правду. Тем самым он выгородит себя. Хорошо, что сейчас ночь, и петлиц, с которых сорваны кубики, не видят ни Сильченко, ни Стоколос, с кем Пужаю не очень хотелось встречаться.