Каштаны на память
Шрифт:
Она шла по ископанному полю. Ноги проваливались в ямки, скользили по ботве.
Но вот и лес. Шумел он тоскливо.
Темно! Девушка остановилась, осмотрелась и подошла к громадному дубу-великану. Около него лежала палка. Надя постучала ею по стволу: «Тук… тук… тук…»
Так они договорились с Иваном. «Тук… тук…»
Прислушалась. Затрещали сухие ветки, зашуршали опавшие листья.
— Ты, Ваня?
— Вот именно! — ответил Оленев. — Что произошло, Надя?
— Нас заметили полицаи! — ответила девушка, взяла его за
Надя рассказала про встречу с Перелетным и про то, как полицай узнал на портрете своего односельчанина Андрея Стоколоса. Что мог посоветовать Иван? Быть осторожной? Но это она и так знала. Кого остерегаться? Чего опасаться? Ухаживаний полицая Перелетного? Но долго ли сможет бороться она одна против начальника управы и его оравы пьяниц?
Оленев думал не о себе. Он как-нибудь перебился бы в лесу. Заживала бы скорее рука, не было осложнения. Единомышленников найти не тяжело. Но Ивана тревожило, что оставшиеся в подполье, в партизанах, часто попадали в беду. Их кто-то выслеживал и предавал. Либо сами нарывались на засады. Это наталкивало на мысль, что беспечности у наших людей хоть отбавляй. Многим еще не верится, что враг такой жестокий, такой хитрый, такой коварный, и многие еще применяют в партизанской борьбе тактику времен гражданской войны, а она не оправдывает себя. Все это познал Иван Оленев, и когда сам был у партизан, и когда шел по оккупированной территории к Наде Калине. Более того, он не хотел партизанить вблизи села, где она жила. Если узнают про их отношения, то беды Наде не миновать.
— Чего молчишь? — наконец не выдержала она.
— Слушаю, что подскажет ветер, — задумчиво ответил он.
— Мне же домой надо. Боюсь, кто-нибудь придет ночью, чтобы проследить за мной. Ваня! Дорогой, что делать? — Она прижалась к его груди.
— А может…
— Что может?..
— Взбрело, как во сне…
— Не жалеешь ты меня.
— Зачем ты так?.. — Он обнял ее и поцеловал в щеку. — Ты меня любишь? — внезапно спросил. Иван надеялся, что не от страха и жалости льнет к нему Надя, а от чистого и светлого чувства.
«Что ответить?» — Надя кусала губы. Она и сама не знает, любит ли Ивана или нет. Знает только, что он добрый, искренний и простой, что такого обязательно надо любить.
— Уже время идти в село, а ты молчишь. Может, все-таки пойдешь со мной? — спросила внезапно.
Оленев молчал.
— Не тронут они тебя. Откуда им знать, что ты пограничник? Просто окруженец, которых тысячи, и все! Так и Перелетный тебя назвал.
— Ты хочешь сказать, что у меня нет выхода?
— Я не об этом… Я бы пошла с тобой, но не могу бросить мать. Ее совсем ревматизм с ног свалил. Да и куда идти?.. — Надя всхлипнула.
— Не нужно слез.
— Ваня, другого выхода нет, для тебя особенно, если ты, естественно, хочешь… Будь моим мужем! Это спасет меня от насильников, а ты подлечишь руку, окрепнешь. Если не то говорю, не обижайся. Прошу тебя. От меня теперь не отстанут
Оленев растерялся. Он не узнавал себя, такой стал нерешительный. Запутался, точно теленок на привязи. Вроде другой Оленев храбро сражался в первые дни войны на границе и потом в партизанском отряде. Ему хотелось еще раз спросить: «Ты меня любишь, Надя?» Без любви он не представлял себе семейной жизни. «Должна любить…» Внезапно ему послышался свой же голос: «Будет сын, назову его Андреем…» И жар стыда залил его лицо: сейчас как испытывает Надю, хотя она и не заслуживает этого. Девушка, возможно, приносит себя в жертву, чтобы вылечить его, спасти от преследований. А он?..
— Надя, милая! Я пойду с тобой! — Он поцеловал ее в щеки, шею, губы.
— Я знала, что тебя мучают сомнения. Но война же завтра не заканчивается. Вспомни, сколько ты убил немцев от границы до этих лесов. Если бы каждый сделал так, ни одного немца не осталось бы на нашей земле. Совесть у тебя кристальная. Разве я бы отважилась на такой шаг, будь ты другим?
— Ты успокаиваешь меня, Надюша.
— Приходится.
— Вот именно. Больше не буду скулить, — пообещал Оленев. — После ранения я стал капризным.
Дорога домой показалась Наде короче. Может быть, потому, что шли вдвоем, держась под руку. А почему им и не жить вместе?
— Скажешь полицаям, что служил на железной дороге, — обратилась Надя к Ивану. — Что-нибудь знаешь в этом деле?
— Как мосты взрывать, знаю, приходилось на границе ставить заряд под лонжероны железнодорожного моста.
— Это не годится, — задумчиво проговорила Надя.
— Вот именно. Тогда я артиллерист. Кашеваром на батарее был. У нас на заставе все умели работать по этой части. Было бы из чего! — повеселел Иван.
— Будешь и дальше Иваном, а фамилия пусть будет Лосев, а? Чтобы свою родную не забыть, — усмехнулась девушка. — И все!
— А документы пропали во время бомбежки, когда и руку потерял, — задумчиво добавил Иван. — Неплохо ты советуешь, Надя.
К хате подошли осторожно. Надя тихонько отворила двери и вошла первая.
— Мама!
— Где ты пропадала?
— Никто не приходил к нам?
— Никто. Ты не одна?
— Со мной друг нашего Терентия. Тот, который письма писал.
— Кто знает, кто тебе их писал, — настороженно сказала мать.
— Ваня Оленев. Он без руки.
— Ты уже на примете у полицаев. Быть беде, дочка!
— Знаю. Поэтому мы и решили с Ваней пожениться, — смело сказала Надя и сама испугалась этих слов.
Мать вроде захлебнулась и замолкла.
— Не сердитесь на нас, мама! — заговорил Оленев.
— Никогда не считала тебя неразумной, хотя ты и забавлялась этими письмами с парнями. Вот и доигралась, привела мужа среди ночи! — с грустью проговорила мать.