Кастрация
Шрифт:
Я показываю ей отобранное, она разглаживает страницы рукой и, почти не заглядывая в ноты, начинает быстро и уверенно играть. Замечаю сразу, что она довольно сильная пианистка. Тем лучше, успеваю подумать я, и тоже вступаю мгновение спустя.
– Cortigiani, vil razza dannata, per qual prezzo vendeste il mio bene?..
– Она иногда коротко посматривает на меня, стараясь угадывать мои паузы, мои crescendo и ферматы. Кажется, у нас с ней неплохо получается, видно, что и она тоже довольна нашим исполнением, хотя мы выступаем и без единой репетиции. Ей удается очень точно подстраиваться под меня, она прирожденный концертмейстер, и с легкостью нагоняет меня и осаживает, если я уж слишком вырываюсь вперед. Такая податливость - она, должно быть, в ее природе, думаю я. Наверное, она и в общении, и в постели такая же точно, у меня только, конечно, уже не будет ни времени, ни возможности узнать этого.
– Ah! Ebben piango. Marullo... Signore, tu ch'hai l'alma gentil come il core, dimmi tu dove l'hanno nascosta?.. * la? Non * vero?.. * la? non * vero?.. * la? non * vero?..
Когда
Сдержанная, строгая скорбность бетховенского "Vom Tode" неожиданно совершенно захватила меня. Слова песни как-то странно смешались в сознании с мыслью о предстоящем мне завтра испытании; мое увлечение, кажется, имело отклик и у слушателей, а после троекратного повторения простой фразы: "Denk, o Mensch, an deinen Tod! Sдume nicht denn Eins ist Not! Sдume nicht denn Eins ist Not! Sдume nicht denn Eins ist Not!" - с жесткими внутренними драматическими нагнетаниями - она как троекратный удар судьбы, эта фраза - я вдруг заметил у некоторых женщин проступившие на глаза слезы. Мое волнение, отразившееся от этих людей, возвратилось снова ко мне, создавая, наверное, нечто подобное резонансу. Представители высшего полусвета. Впереди.
Мы закончили под рукоплескания. Я благодарю свою партнершу, целую ее руку и отхожу от инструмента. Блеск его полировки вызывает во мне мгновенный импульс неприязни, как и всякий порядок, ухоженность. Рабы бликов. Девушка остается за роялем и еще некоторое время исполняет пьесы Шумана, но уже соло. Меня окружают, рассыпая неумеренные восторги по поводу моего пения. Весь линялый напыщенный кордебалет. Истинно. Хозяин дома, едва пробившись ко мне, пожал мне руку и сказал, что я превосходно украсил их вечер. Все подобные компании - сокровищницы стиля. Из хранилищ. Вечер содрогания. Он, стоя подле меня, напомнил, что у нас с ним было еще одно пока неисполненное намерение, но тут же добавил, что это можно сделать и чуть позже. Я не сразу сообразил, о чем идет речь, но потом подумал, что, наверное, об осмотре его коллекции сабель. Его жена сказала, что и прежде слышала много лестного о моем голосе, но никак не могла предположить, чтобы у нас с этой девочкой получился такой замечательный дуэт. Я похвалил игру аккомпаниаторши, и было видно, как приятен хозяйке дома успех ее родственницы.
Появился Марк. Он хотел увести меня от толпы моих внезапных и неумеренных почитателей, из-под обстрела назойливых гаубиц восторга, но нам уже, кажется, не суждено было остаться с ним наедине во все продолжение сегодняшнего вечера. Хороводы танцоров благодарности. Мир еще прославится податливостью, принужденный к шествиям в направлениях упадка. Вблизи. Мы выходим на террасу. Смеркается. Небо уже достигло такой степени безнадежной пасмурной синевы, за которой ночь свободно вступает на подготовленную специально для нее почву. Мы с Марком присоединяемся к небольшой компании, в которой моложавый, с энергичными жестами профессор юриспруденции рассказывает о своих впечатлениях после недавней продолжительной поездки по Испании. Пасьянс-повествование. Образы строит из кирпичиков ностальгии и находчивости. Морские камешки во рту. Он оказался превосходным рассказчиком, слушать его было одно удовольствие. Нарцисс-мозг. Я вспомнил о своей художнице, отделился от этой компании, думаю, что увлеченные рассказом профессора не заметили моего исчезновения, и отправился на ее поиски. Я не нашел ее нигде, ни на террасе, ни в гостиной, только недавний собеседник художницы возился с ее хином, а самой женщины не было. Я подумал, что вполне возможно, у нее теперь роман с этим мальчиком, а почему бы и нет?! Гостиная наполнена оживленными голосами. Я встретился взглядом с племянницей хозяйки дома, она все еще сидела за роялем и играла известное шумановское "Warum?" Тень улыбки промелькнула на ее лице. Время в ощущениях украшено ремеслом какого-то трагического маляра. Поимка.
Журналист развалившись сидит в кресле в окружении женщин и двумя пальцами держит рюмку с коньяком около своих губ.
– Вы совершенно правильно сделали, что обиделись тогда на меня, - кричит он мне издалека, подняв рюмку к самым глазам, будто собираясь пить за мое здоровье.
– А я все равно уважаю вас.
– А вы ведь и мне обещали уделить несколько минут своего времени, слышу вдруг возле себя. Стратегическое значение снега. Навсегда. Оборачиваюсь. Хозяин дома стоит и, слегка улыбаясь, смотрит мне прямо в глаза. Чувствую внезапно, что какая-то мгновенная легкая необъяснимая тревога шевельнулась у меня в сердце. Хотя, конечно, вовсе не связанная ни с этим домом, ни с этим человеком, ни с его едва приметной улыбкой. Права бесплодия. Трасса. Может быть, объяснение ее мне бы открылось совершенно внезапно тоже, думаю я, вполне возможно, даже и годы спустя, в том случае, разумеется, если бы мне довелось на такое время запомнить и нынешнюю ситуацию и свое ощущение. Может быть, я бы тогда столкнулся с чем-то похожим, это дало бы мне ключ. Может быть, это что-то такое из детства. Ныне же придется оставить здесь свое "warum?" Я наклоняю голову в знак своего согласия, хозяин дома кивает мне и ведет потом за собой куда-то довольно долго.
Мы спускаемся по парадной лестнице, обходим ее кругом, за высокой дубовой дверью, украшенной свирепыми золочеными масками, начинается небольшой коридор со стенами, облицованными панелями мореного дерева, потом еще за одной дверью коридор вдруг изгибается под прямым углом, а в конце его открывается небольшая лестница, по которой мы спускаемся еще ниже, где уже теперь ощутимо пахнет сыростью и близостью почвы. Спутник мой беззвучно отворяет тяжелую металлическую дверь и пропускает меня перед собой. Рубильник щелкает где-то у меня за спиной, и в помещении, в котором мы оказались, тотчас устанавливается какое-то фантастическое, зловещее, странное освещение. Снопы нерассеиваемого света - красные, синие, желтые оставляют на стенах яркие округлые пятна, располагавшиеся, казалось, беспорядочно и медленно перемещавшиеся по кругу при помощи скрытого бесшумного электрического привода. Иногда полумрак помещения разрезают ослепительные вспышки ртутных ламп, походившие на беззвучные грозовые разряды. Мне сразу же показалось, что кроме нас двоих в помещении кто-то находится еще, от неожиданности я даже вздрогнул, но мгновение спустя догадался, что это всего лишь рыцарские доспехи - полное рыцарское облачение, с первого взгляда совершенно создающее впечатление человеческой фигуры, в особенности в лучах перемещающегося - будто живого - света. Посмотрите, посмотрите, - вдруг сдавленным, каким-то не своим голосом говорил мне хозяин дома, я даже обернулся на него, мне показалось, что рядом со мной находится совсем другой человек, настолько незнакомым и непривычным мне послышался его голос. И звенит ужас мгновение, лишая его настойчивости. Неужели уже происходит?
– Подойдите, рассмотрите все получше, - говорил мне еще.
– Думаю, вам нигде еще не приходилось видеть такого.
– Я шагнул вперед.
На стене, возле которой я стоял, были развешены сотни самых разнообразных формою, размерами и украшением сабель, это был настоящий сабельный лес. Некоторые экспонаты были укреплены полуизвлеченными из ножен, в других случаях ножны висели рядом с оружием, если, наверное, они представляли одинаковый интерес как произведения этого своеобразного искусства, иногда ножны отсутствовали вовсе. Видно было, что устраивавший эту коллекцию чрезвычайно заботился о живописности ее общего впечатления. На стене оказались укрепленными также, например, обрывки рыбачьей сети, павлиньи и лебединые перья, морские звезды, красочные плакаты и еще десятки других вещей, не обладающих, может быть, особенной прагматической ценностью, но лишь - эстетической, и вносящих свой какой-то едва уловимый штрих в эту пеструю разнохарактерную картину. Я заметил, что сабли здесь составляли только ядро коллекции, хотя и значительное ядро, немного в стороне были выставлены также несколько десятков кортиков, кинжалов, кончаров, рапир, палашей, защитное снаряжение - от старинных щитов и панцирей до вполне современных бронежилетов. Возможно, за всем этим скрывается какая-то мания, думаю я, к каковой, впрочем, по-видимому, в той или иной степени можно отнести всякое коллекционирование. Хозяин дома стоит возле меня и с вожделением собственника взирает на свои сокровища.
– За каждым экземпляром, который вы здесь можете видеть, - говорит он, искривив лицо в спокойной усмешке, - стоит своя, подчас многовековая история. И целая ветвь, целое направление культуры оружейного производства, развитие которого целиком диктуется интересами потребителя. Заметьте, в целом никогда не ослабевающими интересами. И в историю всякого государства история оружия может быть вплетена некоей драгоценной нитью.
– Думаю, - отвечаю, обернувшись к нему и разглядывая его сосредоточенное лицо, - что в вас одновременно умерло два противоположных типа деятеля - воина, рыцаря, с одной стороны, и с другой - поэта-летописца.