Катали мы ваше солнце
Шрифт:
— Выбивай клинья!.. Па-берегись!..
Вразнообой забухали молоты, и чёрная округлая громада дрогнула вновь. Кудыке даже померещилось в темноте, что качнулась она в его сторону. Отпрянул, треснулся затылком о камень волнореза, лязгнул зубами. По счастью, за скрипом щебня, стонами дубовых рёбер и людскими криками, звук этот остался неуслышанным. Огромное ядро двинулось по короткой поперечной канаве, которой Кудыка поначалу даже не приметил, и кануло в гулкой дыре, где сразу зашумело, заревело, загрохотало… Казалось, рычит сама преисподняя.
— Ну вот и закатили… —
Глава 9
У Завида Хотеныча
Разбудила Кудыку проснувшаяся до света Чернава, угрюмая и озабоченная.
— Бежать отсюда надо, берендей, — садясь в лубяном коробе, решительно, как и подобает супруге, заговорила она. — Жить нечем, воровать нечего — зола кругом да окалина… А то я этой золы в землянках не видела! Ворожить… — Тут она призадумалась, должно быть, вспоминая лица возчиков, потом досадливо тряхнула головой. — Да и ворожить некому. Ничего не боятся, ни во что не верят… Выворожишь тут, пожалуй… у кукиша мякиш… А солнце! Это оно каждый вечер на нас падать будет?..
Содрогнулась и умолкла. Кудыка покряхтел. Давненько ему бабы не указывали…
— Так а назад-то… — проговорил он, тоже выглянув из-под тулупчика. — Назад-то куда? В слободке — поймают, в развалинах — тоже… Ты-то — ладно, а я-то!.. Смутьян ведь…
Однако, честно сказать, лукавил древорез, хитрил. После того, что он увидел вчера на Теплынь-озере, собственные его беды не то чтобы забылись, но как-то съёжились. Бежать ему не хотелось совсем по другой причине. Неисправимого Кудыку вновь разбирало любопытство. Чувствовал: пожалеет ещё, если сбежит, не досмотрев всех здешних чудес.
Посветлело, верх правой стенки лубяного короба прояснился, порозовел… Правый-то почему?
— Сани, что ли, другим боком поставили? — недовольно сказал Кудыка и приподнялся.
Ничего подобного. Сани как стояли, так и стояли — оглоблями ко рву. А вот заря занималась на западе. Жиденькая розовая полоса, обозначилась над невидимым отсюда греческим берегом, отразившись в озёрной глади. А на востоке пока по-прежнему было черным-черно.
— Наше-то где же? — всполошился древорез, поднимаясь в рост.
Чернава смотрела на него снизу вверх с безнадёжной усталой усмешкой.
— Ты лучше скажи, почему от тебя жена с греками сбежала, — спросила она. — Бил?
Древорез очумело посмотрел на погорелицу и не ответил. Тут солнце не с той стороны восходит, а она про жену…
— Чего молчишь?
— Да наоборот… — нехотя, с досадой ответил он. — Поколочу — аж расцветёт вся. Так и говорила: милый ударит — тела прибавит… А когда мне ей тела прибавлять-то? Начнёшь по дереву резать, а она в слёзы: не любишь-де, не ревнуешь, пальцем-де не трогаешь…
— А зуб куда дел? Вышибла?
— Да… Кочергой… — процедил Кудыка, выбираясь из короба. Вот привязалась чумазая… Ну ничего, приструним, дай только срок…
— Слышь, берендей… — задумчиво, с сожалением сказала ему в спину Чернава. — Ты — как хочешь, а я с обозом обратно пойду…
Кудыка сделал шаг, другой — и
— Ну ты… того… этого… — Обернулся, моргая. — Воли-то много не бери! Поклялся, чай, что женюсь…
— Ты-то поклялся, — с вызовом ответила она, разлокотившись поверх стенки лубяного короба и склонивши набок отмытую со вчерашнего утра курносую рожицу. — А я-то тебе ни в чём не клялась… Думаешь: пошутили в санях негораздо — так мне уже теперь по одной половице перед тобой ходить?.. Да на кой ты мне ляд сдался? Ни кола ни двора… Ловят вон повсюду…
Будь в руках у Кудыки тележная ось — огрел бы не колеблясь. Древорез настолько смирился со всеми своими напастями, что взять да и утратить хотя бы одну из них показалось ему вдруг за обиду.
— Никак прибить хочешь? — нимало не забоявшись, ласково осведомилась погорелица. — Смотри, берендей… С чем нагрянешь, с тем и отпрянешь!..
Кудыка мигом припомнил, что имеет дело с ворожеей, посопел разгневанно и, не сказав в ответ ни слова, отвернулся. Ой, наверное, не девка она была… Наверное, всё-таки баба… Ни стыда, ни совести…
В санях ворочались, просыпаясь, возчики. Плескалось за камнями волнолома светлое Теплынь-озеро. Из-за округлой груды щебня, в которую въехало вчера лохматое от окалины солнышко, показался Ухмыл с охапкой деревянных лопат. Шёл, взглядывая то на чернеющий восток, то на розовеющий запад.
— Слышь, Ухмыл! — разом забыв про свежую сердечную рану, кинулся к нему Кудыка. — А у нас-то что ж не разгорается?
Прежде чем ответить, Ухмыл вручил ему лопату.
— Рано ещё… — безразлично пояснил он. — Пока выкатят, пока раздуют…
— Так это что ж выходит?.. — обомлев, вымолвил Кудыка и оглянулся на светлеющую водную гладь. — Солнышко у греков раньше нашего встаёт, а в озеро падает позже?..
— Так и выходит! — бросил Ухмыл, направляясь к саням. — Сутки-то почти одинаковые, а вот ночь у нас длиннее…
Обронил с дробным грохотом всю охапку и зычно гаркнул:
— А ну-ка продирай, продирай ясны очи! Солнышко вот-вот взойдёт!..
— Вона как… — заробев, пробормотал Кудыка.
Дивные творились дела на Теплынь-озере. Вскоре, словно бы откликнувшись заморскому утречку, затлела заря и в стране берендеев — за чёрно-сизыми отчётливо проступившими на бледно-розовом небе зубчатыми хребтами.
Ухмыл тем временем поднял обозников и, раздав лопаты, велел выбирать золу слева от великой дыры, куда уводил поперечный ров. Пока запрягли лошадок, пока подволокли сани поближе, золотом брызнуло из-за моря. Змея подколодная Чернава, судя по быстрым взглядам исподлобья, всё-таки малость сожалела о содеянном. Была бледна, дичилась, на шутки не отвечала. Видя такое дело, обозники тоже поскучнели и перестали её задирать…
Кудыка вновь почувствовал обиду и больше на бывшую суженую не смотрел. Хотел ещё кое о чём расспросить Ухмыла, однако уже замелькали широкие желобчатые лопаты, в новенькие короба саней полетела зола. Очень скоро древорез снова стал похож на погорельца. Да и остальные тоже…