Катализатор
Шрифт:
Я смеюсь.
— Поверь, пап. Не думаю, что мне грозит забыть это.
Я наклоняюсь к нему и обнимаю за шею. Как обычно, папа пахнет смесью кожи и кедра. Он напоминает мне о классе, но также и о доме.
— До вечера.
Когда я направляюсь к двери, он окликает меня.
— Сиенна?
Я останавливаюсь и оборачиваюсь, опираясь рукой на деревянный косяк.
Отец улыбается, в его волосах седина, а руки слегка сжались на столе.
— Я так горжусь тобой. Я знаю, что тебе нелегко… — он жестом обвёл комнату. — Быть здесь, я имею в виду. Я горжусь, что
Я улыбаюсь в ответ.
— Спасибо, пап.
Вот что я люблю в своём отце. Он всегда знает, как подбодрить, когда я в этом нуждаюсь.
***
Когда я приезжаю позже вечером домой, внутри горит свет. Мамы и Эмили там нет, потому что по четвергам — а сегодня был четверг — у Эмили уроки танцев.
Я не понимаю, зачем маме заставлять четырёхлетнюю Эмили заниматься танцами. Это же просто уроки, где она учится крутиться и наклоняться до пола. Я бы могла этому учить её дома совершенно бесплатно.
— Пап? — кричу я, заходя в прихожую. — Ты дома?
В ответ тишина.
Я прохожу через гостиную, чтобы добраться до кухни. Экран транслирует местный новостной канал. Я захожу на кухню и вижу его. Распластавшегося на спине на кухонном полу с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.
Моё сердце обрывается, и я падаю на колени рядом с телом отца, судорожно пытаясь нащупать пульс. Коснувшись его кожи, я передёргиваюсь: такая холодная, чертовски холодная.
— Нет, — шепчу я, слёзы обжигают глаза. — Нет, нет, нет, нет.
Я вытаскиваю из кармана линк и набираю службу спасения. Сотрясаясь от рыданий, я пытаюсь выдавить из себя слова. Не уверена, что они понимают хоть что-то из того, что я пытаюсь сказать, но мне обещают выслать подмогу.
Следующие несколько минут проходят как в тумане. Я держу его за руку, потому что не знаю, что ещё делать, а слёзы капают на рубашку и шёлковый галстук — его рабочую одежду. У него даже не было возможности переодеться, когда он вернулся домой.
Медики врываются в парадную дверь и начинают оказывать помощь, но я всё понимаю по их глазам. По их движениям, их перешептываниям между собой. Слишком поздно. Никто не хочет мне об этом говорить.
И всё же они говорят.
***
Позже тем вечером, после того, как мы притащились домой из больницы, без отца, потому что папа больше никогда не войдёт в эту дверь, я сижу в кухонном кресле и смотрю на то место, где я его нашла. Мама и Эмили уже легли спать, но мамины рыдания разносятся по коридору.
Как мне теперь заснуть, после того как нашла папу в таком виде? Как я могу закрыть глаза и видеть сны?
Глаза наполняются слезами, когда я смотрю в угол комнаты. Только утром папа стоял там и готовил овсянку с шоколадом для меня и сестры. Как наяву я слышу сейчас его фальшивое пение, чувствую запах какао и арахисового масла. Я уже скучаю по нему. Я скучаю по жизни, в которой он мог бы быть с нами. Я скучаю по годам, которые украли у нас. А Эмили? Моё сердце разрывается при мысли о ней. Она слишком маленькая, чтобы всё это осознать, и это самое печальное. Она даже не понимает, что потеряла.
Солёные слезы бегут по щекам и попадают в рот, но я не хочу
Я смахиваю ладонью слёзы с лица и поднимаю его, прижимая к груди. С каждым вдохом отчётливый запах кожи наполняет мои ноздри и вызывает тысячи воспоминаний. Это запах моего отца. Запах старых книг, классных комнат и крема для обуви. И это всё, что мне осталось от него.
Я не могу удержаться и расстёгиваю отделения портфеля в поисках чего-то — чего угодно! — что я смогу подержать. Что-нибудь, что напомнит мне о нём.
В маленьком внутреннем кармане я что-то нахожу. Фото. Но когда я смотрю на него, я понимаю, что это совсем не то, что я надеялась найти. Странно. На фотографии два человека — мужчина и женщина, оба улыбаются, руки мужчины обнимают женщину за плечи. Этот человек — намного более молодая версия моего отца, но женщина с её длинными тёмными волосами и красивой улыбкой никого мне не напоминала. Как ни странно, подпись на обратной стороне фото гласила, что это Митч и Пенелопа.
Что еще за Митч и Пенелопа?
Каждый нерв в моём теле покалывает от истощения, а голова раскалывается от слёз. Слишком вымотанная, чтобы продолжать дальше рассматривать фото, я засовываю его в карман и на цыпочках иду по коридору в мамину комнату. Её прикроватная лампа включена, словно она не планирует ложиться спать. Свет отражается в её волосах, рыжих, как у меня, диких и неуправляемых. Я тихо проскальзываю к ней в постель, как делала это много раз, будучи маленькой девочкой, в поисках её материнской нежности.
Но теперь я обнимаю её, пытаясь дать эту нежность ей. Тепло маминого тела ощутимо сквозь тонкую ночную рубашку; я вдыхаю запах лаванды. Аромат, который возвращает меня к воспоминаниям о маме, папе, Эмили и мне, о нас вместе, о семейных пикниках летом, совместных обедах и ночных посиделках, когда мы наблюдали за звёздным небом.
Я никогда не понимала, насколько хорошо у меня всё было. Откуда мне было знать, что у меня больше не будет этих дней, месяцев или лет подобной жизни? Я и не подозревала, что всё изменится так резко.
Если бы я знала… если бы я только знала…
Возможно, я была бы готова.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Я продала свою душу всего через несколько недель после смерти отца. Неудивительно, что спустя год я иду в подземную бильярдную, чтобы потребовать встречу с Дьяволом.
Воздух густой от сигаретного дыма и резкого запаха мужского одеколона. Я явно в меньшинстве со своими огненными волосами и светлой кожей, не говоря уже о груди.
Одетая в самую короткую и обтягивающую юбку, которая у меня есть, я петляю между бильярдных столов, за которыми играют мужчины с липкими взглядами, пока не добираюсь до Виктора в задней части бильярдной. Со скрещенными на груди руками и зализанными гелем волосами, он выглядит как среднестатистический преступник. И я снова задаюсь вопросом, как связалась с подобным типом.