Катерина
Шрифт:
Парень мигом смолк и уставился в пол.
– Собирайтесь, казачки-разбойнички, – Никанор особого значения не придал выходке мальчишки. – Лесом пойдем, а как доберемся до берега, там хлопцы Драгина одежей подсобят.
– Это ж столько верст по холодной земле, – скривился самый пожилой. – И так радикулит одолел.
– А кто сказал, что ты с нами пойдешь, Михей, – загоготал Никанор. – С тебя пса старого проку уже никакого. Сиди на печи, лапы грей.
– Вот спасибочки, – у того аж отлегло.
– Остальные готовьтесь, в ночи выступаем.
Когда
– Не нравишься ты мне. Давай к ведунье отведу, она тебе травок каких насоветует.
– Не помогут мне травки, Никанор. Чую, близится день.
– Не наговаривай на себя лишнего.
Но Михей словно и не услышал, свое продолжил:
– Хорошо упырям этим, все им ни по чём, а вот наш век короток, – потом помолчал и добавил со злостью в голосе. – А ведь предки наши грызли гадов, а теперича что? Службу им служим, спины гнем, да лапы в кровь стираем. И кого ради?
– Ты давай, свои мысли при себе держи. Нынче у нас не то положение. Помнишь, как при татарине Кариме было? Жили как собаки облезлые, разбойничали, за что и дохли. Пол стаи потеряли. Этот хоть платит. Плохо разве, что отцы в семьи вернулись?
– Прав ты, прав, – отмахнулся Михей. – Потому и выбрали тебя вожаком. С тобой у стаи будущее есть. А я уж так, по-стариковски.
– Ладно, иди-ка ты домой. А к ведунье все ж свожу тебя.
– Благодарствую за заботу.
С наступлением ночи мужики под началом Никанора снова собрались, только на этот раз в амбаре, там поскидывали с себя одежду, убрали куда подальше с глаз. Ни одного дохлого али жирного не было, все подтянутые, крепкие, разве что ростом отличались. Вожак вышел чуть вперед, глаза закрыл, а спустя секунду глядел уже по-звериному – волчьи глаза светились в темноте, тогда же тело начало шерстью зарастать, и когти черные полезли. Не прошло и минуты, как в центре амбара стоял огромный волчище, два аршина в холке.
Лязгнул он зубами, тогда и остальные подтянулись. После вереницей пошли вон из амбара, а дальше в лес устремились.
Глава 4
Катя который раз сникла… Спасали только хлопоты по хозяйству, да прогулки со Стешей, та уж очень забористо рассказывала о своем женихе, мол извелся весь, до чего хотелось будущую жену ощутить.
Сидели они на лавочке у дома Стеши, семечки кушали, шептались и то и дело смехом заливались.
– Я тут давеча баб Вере рассказала о Кольке, думала совета спросить какого, а то ведь снасильничает ирод, совсем проходу не дает, – Стефания подсела к подруге поближе.
– А она чего? Небось, шум подняла?
– Ага, как же. Она мне поведала свою историю. Вот уж никогда бы не подумала, что наша баба Вера такая лихая искусительница была, – и снова захихикала. – Дед чуть ли не на стенку лез. Она то возьмет и как бы невзначай к нему на коленки ухнется, да еще и поерзает, тот аж испариной покрывался, а когда вместе на речку ходили, так вообще творила срам, дед бывало не выдерживал, бежал в кусты пар выпускать.
– Даже думать боюсь, что после свадьбы было.
– Что, что… свекры аж из дому уходили, лишь бы не слышать стонов да воплей.
– Видно, это у вас семейное, – улыбнулась Катя. – Ты тоже своему покоя не даешь. Жопой-то крутишь, а потом еще жалуешься.
– А чего бы и не покрутить? После свадьбы уже неинтересно будет.
– Ох, Стешка. Вы друг друга стоите.
– Тут не поспоришь, все ж каждой твари по паре. Вот мы и нашлись с Колькой. А к тебе кто-нибудь сватался? Ходил же вроде один…
– То давно было и, кажется, не правда.
– Вот заберет тебя дядька в столицу, а там от женихов отбоя не будет.
– Чтобы забрать, ему для начала приехать надо. Мне уже и не верится. И знаешь, если не приедет, переживу. Лидия Васильевна с Семеном Владимировичем очень хорошие люди, меня не гонят, заботятся. Я им очень обязана.
– А я прямо вижу тебя в Петербурге, да в роскошном платье в карете. И едешь на бал, где до утра кружишься в вальсе с гусаром, али князем каким. Твоя матушка сил на ученья не жалела, вон какая умная получилась. Это ж как принято говорить, – задумалась. – А! Утонченная, вот.
– Выдумщица ты… Какие балы? Какие гусары?
– А про князя не сказала, – засмеялась белобрысая и конопатая Стеша. – Тогда отметаем гусаров и балы, с молодым князем гуляешь по мостовой.
– Все-то ты об одном…
– Ну, извини… У кого, что зудит…
Катя вернулась к Киртановым к обеду, сменила платье, после пошла к Марьяне, чтобы помочь собрать на стол. И пока они расставляли тарелки, кухарка все охала:
– Ну, совсем исхудала, голубушка. Кожа да кости. Тебе еще замуж выходить, детей рожать. А для того силы нужны.
– Да ничего не исхудала, – посмотрела на себя в отражении подноса.
– Исхудала, говорю, – и поставила на стол плошку со сметаной. – Вот кушала бы сметанки побольше, хлебушка.
– Согласна я с Марьяной, – вошла хозяйка.
– Лидия Васильевна, и вы туда же? – нахмурилась Катя.
Вдруг раздался громкий стук в дверь. Женщины спохватились, побежали, Марьяна так вообще запуталась в подоле и наступила на кошачий хвост, отчего животина заорала да вцепилась когтями в юбку кухарки.
Но не успели они за ручку взяться, как дверь открылась. Вошли в дом Киртанов и еще трое, двое работяг несли под руки какого-то господина. Тот всем видом указывал на то, что находится в почти бессознательном состоянии. Стонал, бормотал что-то невнятное, глаза жмурил, за сердце то и дело хватался. Усадили мужики его в кресло и тут же покинули хозяйский дом.
– Семен, кто это? Что случилось? – засуетилась Лидия Васильевна.
– Это, Лидушка, многоуважаемый Мокий Филиппович, дядя нашей Катерины.