Катон
Шрифт:
Наибольшие возможности для присвоения чужого дают деньги, благодаря своей количественной безликости скрывающие следы всех преступлений. Мы с вами были свидетелями тому, как за деньги купили сначала популярность у плебса, потом - консулат у избирателей, далее - легионы и в завершение - безнаказанность за развязывание войны. А в итоге мы получили то, что теперь имеем, а точнее, не имеем: ни свободы, ни Родины, ни народа, ни сената, ни будущего.
Итак, дурной человек тратит жизнь на присвоение чужого достояния, тогда как счастье состоит в реализации своих талантов, следовательно, он не может быть счастлив. Если же мы теперь снова вернемся к понятию свободы и сопоставим его с итогами последних рассуждений, то убедимся,
Я пропускаю промежуточные рассуждения, - перебил сам себя Катон, - потому что тороплюсь, у меня мало времени. Однако, кто хочет знать истину, тому будет достаточно и сказанного, пробелы он может заполнить сам, а бегущему от правды все равно никаких доводов не хватит. Уверяю вас, что Цезарю я никогда бы ничего не доказал, поскольку философия для него - лишь инструмент лицемерия, служащий для изощренного самооправдания.
Итак, дурной человек не знает счастья, не ведает свободы, но что же он имеет, что толкает его на путь порока?
Отвечаю: ложные представления о ценностях. В животном мире господ-ствует стремление взять. Сколько зверь вырвет мяса у соседей, сколько съест, столько и получит силы от природы. Мы тоже нуждаемся в материальной пище, как животные, но людьми нас делают душа и ум. А эти, духовные составляющие противоположны животным потребностям, как небо - земле, они есть проявление божественного начала мира, их функция - создавать, творить. Поэтому, чем больше человек вкладывает души в какое-либо дело, тем большую радость оно ему приносит, чем сильнее мы кого-то любим, тем счастливее. Душа подобна семени: лишь отдавая свои соки, она растет, цветет и плодоносит. Желудь сам по себе - всего только корм для свиньи, но, реализовав свой потенциал, он превращается в огромное прекрасное дерево, рождающее сотни желудей. Однако не все семена прорастают, некоторые попадают в дурную почву, разбухают от нездоровой влаги и гниют.
Так бывает и с людьми. Роль нездоровых соков в обществе выполняет не-справедливость. Пример благоденствия негодяя дурно влияет на молодых людей, извращает их представление о мироустройстве, а следовательно, и о самих себе, о своих путях к счастью, о целях. Видя, как недостойный человек захватывает высокий пост в государстве и использует его в корыстных целях, молодежь делает вывод, будто должности и званья существуют для того, чтобы брать, а не давать. Животная потребность "взять" переносится ими в сферу человеческого, а их творческие способности из господ превращаются в рабов и обслуживают низменные устремления. Здесь мы вновь убеждаемся, что дурной человек не может быть свободным, ибо реализация способностей находится во власти личности, тут личность активна, она - творец, но тот, кто живет ради потребностей, сам подчинен им, он раб своих страстей.
Мы разобрали побудительный мотив, заставляющий дурного человека лезть в петлю рабства. Однако, что его удерживает потом, что заменяет ему счастье и свободу? Оказывается, обман и в первую очередь, самообман. Он думает, будто счастливее тех, кого обворовывает, думает, что обретает больше свободы, ущемляя свободу других. Такой человек постигает жизнь через количество. Престиж для него состоит не в уважении мудрых людей, а в максимальном числе завистников, поэтому он стремится к наращиванию богатства, размеров дома, усадьбы. Не умея зажечь в своей душе факел любви, который воспламенил бы чувства женщины, он человеческую способность тужится заменить чрезмерным количеством животных случек. Выходит, вместо того чтобы один раз зачерпнуть студеной воды со дна колодца, он пытается утолить жажду, хлебая из грязных, хлюпающих под ногами луж и при этом похваляется, рассказывая, сколько раз он сел в лужу. А Цезарь даже славу меряет числом и после каждого сражения пишет, что он убил пятьдесят тысяч человек, против пятидесяти, убитых противником. Заметьте, такие люди всегда хвалятся. Как бы они ни гремели своими подвигами, а душа у них остается пуста, вот они и стараются заполнить ее завистью окружающих. Им нужно постоянно слышать подтверждения собственных успехов от других, им необходимо все время самоутверждаться. Поэтому их порочность не знает удержу и растет по жизни, как снежный ком в Альпах, срываясь вниз по склону".
Катон замолк, как бы провожая мысленным взором обрушившуюся в пропасть лавину, о которой говорил, а потом с чувством произнес: "Что за жалкие существа, вынужденные постоянно гнаться за тенью, выпучив глаза от бессмысленных усилий! И как несчастно общество, чтущее таких людей в героях! Насколько общество в целом бывает глупее своих отдельных граждан и даже животных. И впрямь, ведь ни одно животное не станет любить клопа, сосущего его кровь, или скорпиона, колющего его смертоносным жалом, толпа же восхищается, прославляет и поклоняется тем, кто ее презирает, уничтожает, порабощает, грабит и убивает!
А должно быть наоборот, целому надлежит превосходить свои части. Так устроен Космос, в котором вселенский разум являет собою высший уровень организации. Потому и гибнут цивилизации, в которых общее подчинено частному, что такой порядок противоречит закону мироздания".
Тут лицо Катона утратило философскую самоуглубленность и, как губка - водою, наполнилось эмоциями страдания. Однако он быстро справился с наплывом чувств и обрел свой обычный вид стоической невозмутимости. На том Марк хотел и закончить речь, но не удержал принятый высокий тон и после некоторой заминки заговорил вновь, на этот раз уже совсем не по-философски.
"Какой смрад источают гибнущие цивилизации!
– натужно, словно подавляя приступ дурноты, произнес он.
– Они изрыгают клевету и злобу на все, что еще осталось в мире человеческого, и отравляют атмосферу на многие века после себя. Понятия "идеал" и "принципы" вызывают у их представителей припадки бешенства, они истерически ненавидят правду, достоинство и честь, как буйный сумасшедший - нормальных людей. Потому Сократ и просил перед казнью пожертвовать Эскулапу петуха, что избавиться от этого мира - все равно, что выздороветь... Сколь тяжек труд - пронести человеческое имя через чумное болото такой жизни..."
Он снова замолк, а все присутствующие напряглись, почувствовав, что перед ними вот-вот откроется некая потайная дверь.
"Наградой же является всего только один миг...
– медленно и задумчиво, чуть ли не мечтательно продолжал Марк.
– Вам доводилось восхищаться счастливым спокойствием широкой реки, впадающей в море? На долгом пути она преодолела горы, леса, болота. Ее терзали мутные ручьи, и талые воды несли в нее хлам со всей округи. В бурлящем порыве страсти она пробивалась сквозь пороги, водопадом обрушивалась с высот, захлебываясь брызгами слез. Ее пыталась задержать плотина и поработить тина стоячих вод. Ей преграждали дорогу утесы, она же пробивала в них гроты и неукротимым потоком стремилась вперед. И все это ради одного мгновенья, когда, преодолев препятствия и вырвавшись на волю, на гладкой равнине она отстоит в себе ил и грязь и прозрачною водою вольется в океан".
Катон спохватился, что сказал слишком много, и тревожно посмотрел на друзей. Кто-то из них привстал на ложе, другие, наоборот, приникли к влажным от пота покрывалам. Все светились озареньем от представленного им образа, но это был грустный свет.
– Однако я заговорился, - сказал Марк, - а тем временем пришла пора сменить обеденные ложа на спальные.
– Катон, ты мог бы писать стихи не хуже Катулла, - с удивлением и сожа-лением заметил кто-то.
– Пожалуй, это ближе к Лукрецию, только по-стоически возвышенно, - уточнил его сосед.