Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
— А ты? — обратился он к Зябликову.
— Готов поклясться на Библии. Буду служить тебе.
— Значит, впрок пошла порка.
— Вестимо. Заблуждался я. Послушался этого Измайлова.
— Слабак же ты, — сокрушённо сказал Измайлов.
— Тебя не спрашивают, — резко одёрнул его Беньовский. — Ты, Зябликов, молодец. Извлёк урок.
— Ия, батюшка, буду служить тебе верой и правдой. Помилуй дурака, — заговорил Софронов.
— И тебе, видать, ученье впрок пошло. Похвально. А вы, камчатские голубки, что скажете? — обратился Беньовский к Паранчиным.
— Твоя дорога не моя дорога. Зачем забрал нас на корабль? — с горечью сказал Алексей Паранчин. — Пошто моя перед людьми бил больно?
— Ты
Общий возглас изумления раздался на палубе, где собрался весь экипаж. Высадка людей на необитаемом острове казалась многим смертным приговором. Рано или поздно несчастные были обречены на голодную смерть.
— Пошто?! — с неподдельным ужасом воскликнул Паранчин. — Худой остров. Люди нету, лесу нету. Одна камень.
— Ты же сам сказал, разошлись наши дороги. Продолжаю. Штурманского ученика Зябликова и матроса Софронова оставить на судне... Под твоим присмотром, штурман. Коли проявят себя с наилучшей стороны, о старых их прегрешениях забудем.
Измайлова и Алексея и Лукерью Паранчиных с нехитрыми их пожитками и небольшой котомкой с провиантом, выданным боцманом, погрузили в лодку. Произвести высадку осуждённых на берег угрюмого скалистого острова Беньовский поручил Панову вместе с четырьмя вооружёнными матросами. Измайлов проявлял сдержанность и не произнёс ни одного слова. Он вёл себя так, как будто гордился жестоким приговором. Паранчины же жалобно причитали.
Когда галиот, подняв паруса, тронулся в дальнейший путь, чета камчадалов в тоскливом отчаянии бегала по берегу, размахивая руками, и взывала к милосердию. Но на судне уже не слышали их жалоб и причитаний. «Святой Пётр» отдалялся от берега. Измайлов молчаливо следил за удаляющимся галиотом, пока тот не скрылся за горизонтом.
— Проклятый бусурманин, — выругался он и твёрдо сказал себе, что надо бороться за выживание. Камчадал внушал доверие, как человек выносливый и надёжный. С ним он и решил обсудить их нелёгкое положение.
— Мы даже не знаем, обитаем сей остров или безлюден, — сказал Измайлов. — Надо его обследовать, обойти всё побережье.
Паранчин согласился с ним. Быть может, встретится айнское стойбище или судьба пошлёт им корабль купцов-промышленников. Айны постоянно обитают на Южных Курилах, а русские сюда наезжают периодически, для промысла. Айны миролюбивые и отзывчивые люди. На их помощь можно положиться.
— Бородатый айна хороший человек, добрый. Моя встречал айна, — сказал Паранчин.
— Согласен с тобой, Алексей. И я встречал айнов.
Осмотрели свои припасы. Не щедро одарил их боцман, сунув кулёк муки, немного солонины, сахара. Хватит этого на несколько дней, не более. Спохватились, что нет у них ни котелка, ни сковороды, чтобы испечь хотя бы хлебные лепёшки. Нет даже огнива, чтобы высечь огонь и разжечь костёр.
— Дело поправимое. Сейчас будет огниво. А ты, Алексей, собери выкидника.
Измайлов отыскал среди обломков скал два небольших красноватых кремня. С силой постучал одним камнем о другой, высекая искры. Подумал, что кремни вполне годятся в качестве кресала. Осталось лишь найти подходящий трут — сухой воспламеняющийся от искры материал. Для этого вполне годился мох или лишайник, высушенный весенним солнцем, который покрывал скалы. Вскоре нашёлся и трут, и Измайлов высек огонь. Сперва щепотка сухого мха слабо тлела, испуская дымок, но постепенно мох разгорелся. Паранчин тем временем натаскал выкидника, сучья и обломки древесных стволов, занесённых сюда, на голый остров, морским течением. Дерево было белёсым, гладким, отшлифованным волнами и пропитанным солью. Вскоре запылал весёлым трескучим огнём большой костёр.
Паранчин сам предложил отправиться вместе с женой на поиски айнского стойбища или русских промышленников и, если потребуется, обойти для этого весь остров. Он видел, что Измайлов после перенесённого наказания кошками совсем разболелся и ослаб. Вряд ли он выдержит продолжительный переход по скалистому дикому берегу. Значит, судьбе угодно, чтобы поиски взял на себя он, камчадал Паранчин с женой, такой же выносливой, а Измайлов оставался бы у костра и ждал их возвращения. Штурманский ученик пытался было возражать и настаивать на своём. Коли отправляться на поиски, так всем вместе. Но Паранчин твердил своё:
— Куда твоя ходи, Измайлов. Совсем худой, больной...
И Измайлов вынужден был согласиться. Он ходил, пошатываясь от слабости, испытывая сильное головокружение. Нестерпимо ныла иссечённая плетью спина. В таком болезненном состоянии далеко не уйдёшь.
Провиант поделили. Себе Измайлов оставил лишь небольшой кусок солонины, а всё остальное отдал Паранчиным. Алексей натаскал ему выкидника для костра и мха для постели, устроенной в углублении скалы, похожем на небольшую пещеру. Хоть и плоховатое жильё, но кое-как защищает от дождя и ветра. Расстались сердечно.
— Желаю тебе удачи, Алексей, — напутствовал Измайлов Паранчина.
Камчадалы удалялись по прибрежной кромке, пока не скрылись за скалистым мысом.
Итак, Измайлов остался один. В первые дни он питался солониной, экономно расходуя еду. Ходил только к ручью, который неподалёку впадал в море. Вода в ручье была с привкусом и имела неприятный сернистый запах. Но приходилось её пить за неимением другой. Хорошо, что у Измайлова осталась железная кружка. Когда солонина кончилась, он был вынужден выходить на промысел. За эти дни он несколько поокреп, головокружение почти прекратилось, хотя спина по-прежнему болела. Во время отлива, когда море отступало далеко от берега и обнажало каменистое дно, Измайлов выходил на поиски пищи, собирая съедобные водоросли, пахнувшие йодом, ракушки. Однажды ему посчастливилось поймать небольшого осьминога, заблудившегося среди камней. Кроваво-красные щупальца осьминога судорожно извивались, норовя обвить руку человека, ухватившего мёртвой хваткой моллюска за голову. Осьминога он испёк в горячей золе и съел с огромным аппетитом. В дальнейшем Измайлову изредка приходилось ловить этих головоногих чудовищ, и они были хорошим добавком в еде. Как-то он столкнулся лицом к лицу с молодым тюленем, и пожалел, что у него нет никакого оружия, хотя бы копья. Зверь, вероятно, отбился от своего лежбища, находившегося где-то неподалёку. В течение нескольких минут он смотрел на человека большими умными круглыми глазами, в которых мелькнули испуг и тревога. Потом стремительно повернулся к воде и заковылял на своих коротких ластах.
Шли день за днём, а камчадалы не возвращались. Измайлов не на шутку встревожился, но дал себе слово во что бы то ни стало выжить и дождаться людей. Ведь только опустивший руки, безвольный человек идёт сам навстречу своей погибели. Были бы пресная вода и съедобные дары моря.
Измайлов уже настолько окреп, что собирал выкидник и стаскивал к своему жилью. Вход в пещеру он заложил вертикально поставленными лесинами, оставив лишь небольшой лаз. Щели между лесинами законопатил мхом. Из камней соорудил очаг. Во время одного из походов за пищей он добил дубиной выброшенного на берег раненого тюленя и несколько дней питался печёным тюленьим мясом. Поправившись совсем, Измайлов забирался на прибрежные скалы и собирал там птичьи яйца. В расщелинах скал и на берегу ручья росла скудная травянистая растительность. Здесь можно было найти съедобные коренья. Вот так и жил штурманский ученик на острове одиноким робинзоном.