Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
На пятый день пребывания в бухте Беньовский приказал подымать якорь. Это вызвало замешательство среди японцев в лодках, окружавших судно. Несколько островитян ещё оставались на борту галиота. Они не спешили уходить, несмотря на предупреждения команды. При первой попытке поднять якорь все они засуетились, замахали руками, загалдели. Один из японцев, более почтенного вида, чем другие, вероятно, какое-то должностное лицо, подбежал к Беньовскому и стал показывать жестами, чтобы якорь не подымали.
— Похоже, пытаются убедить нас оставаться на прежнем месте и не выходить в море, — сказал Беньовский Чурину.
— Это что, арест? — с тревогой спросил штурман.
— Откуда я знаю. Вели-ка команде выпроводить поскорее всех гостей вон.
Японцев
— Это мне совсем не нравится, — сказал Беньовский. — Определённо, японцы имеют против нас дурной умысел.
Он приказал дать из пушки холостой выстрел в острастку японцам. Выстрел откликнулся гулким эхом. Это произвело на всех находившихся в лодках ошеломляющее впечатление. Сперва они упали и притаились на дне лодок, а опомнившись, поспешно поплыли к берегу. «Святой Пётр» поднял якорь и вышел в море.
А японцы повели себя так потому, что мятежный корабль вызвал у них серьёзное подозрение, и они не очень-то поверили в его голландскую принадлежность. Тот самый купец, который, побывал на Мацумае и жил среди айнов, бывал и в Нагасаки и встречал там голландских моряков и торговцев. По своей манере держаться, по одежде и речи эти загадочные люди с корабля никак не напоминали тех голландцев из Нагасаки. Своими подозрениями наблюдательный купец поделился с начальником поселения, знатным самураем, которому подчинялись администраторы соседних, более мелких населённых пунктов. Тот послал уведомление с рекомендацией внимательно наблюдать за чужестранным судном и его командой начальнику поселения соседней бухты, куда галиот как раз и направился, чтобы запастись водой. Информация Беньовского о мнимых агрессивных планах русских только усилила подозрение японцев. Они восприняли предупреждение Мориса Августа по-своему. Этот человек с корабля определённо русский шпион. И предупреждение его сделано вовсе не от чистого сердца в знак признательности за гостеприимство, а с единственной целью припугнуть японцев. Вот и было принято решение задержать русский корабль, чтобы потом поступить с его экипажем по всей строгости закона. Предупредительный выстрел из пушки, вызвавший смятение среди японцев, помешал им осуществить это намерение.
Ещё при подходе к Японским островам среди экипажа и пассажиров корабля открылась повальная болезнь. Этому способствовали скученность в каютах и трюме, плохая пища, несвежая вода и всё усиливающаяся жара. Многие заболели лихорадкой, другие ощущали общую слабость и не могли подняться с постели. Мейдер обходил больных, говорил ободряющие слова, чувствуя своё полное бессилие перед наступающими болезнями. У него не было никаких лекарств, даже нужной в таких случаях хины. Единственное лечение, которым пользовался лекарь, было кровопускание. Он и практиковал свой универсальный метод, подходя то к одному, то к другому больному с ланцетом и тазиком. Но после кровопускания многим из больных становилось ещё хуже — от потери крови люди совсем ослабели. Когда покидали негостеприимные берега Японии, почти третья часть экипажа и пассажиров оказалась лежачими больными.
К югу от Японии протянулась цепь небольших гористых островов и островков с пышной растительностью. Это был архипелаг Рюкю, который русские называли Ликейскими островами. В ту пору они ещё не принадлежали Японии, а составляли королевство, находившееся в вассальной зависимости от Китая.
20 июля галиот подошёл к довольно значительному острову и стал на якорь в удобной бухте. Тотчас к судну подплыло множество лодок с местными жителями, приветствовавшими прибывших дружелюбными жестами и возгласами. Они предлагали мореплавателям картофель, фрукты, свежую рыбу. Свой остров жители называли Танао-Сима. Островитяне не только не препятствовали команде выйти на берег, но оказывали ей всяческие знаки внимания и гостеприимства. «Как бы уже с нами многое время жили», — замечает Рюмин. Они зазывали гостей в свои жилища — лёгкие хижины из бамбука, угощали фруктами, показывали своё немудрёное хозяйство. Жители острова занимались земледелием и рыболовством. Удобных для сельскохозяйственных угодий площадей было мало. Поэтому небольшие возделанные полоски земли ползли по крутым склонам гор и ущелий. Островитяне выращивали рис, сахарный тростник, батат, фруктовые деревья. Скота держали мало из-за недостатка пастбищ.
Лекарь Мейдер позаботился о том, чтобы запастись свежими фруктами для больных. Пополнили запасы питьевой воды. Произвели текущий ремонт такелажа. Десять дней простояли в бухте гостеприимного острова Танао-Сима.
По мере продвижения на юг жара становилась всё нестерпимее. Приближались тропики. Больных на судне становилось всё больше и больше. Уже не треть, а половина экипажа и пассажиров страдала лихорадкой, общей слабостью и тяжёлым нервным расстройством.
Судно приближалось к Северному тропику, когда на горизонте показалась большая земля. На ней вырисовывался горный хребет с высокими вершинами.
— Что за земля? — спросил Чурина Беньовский, поднявшийся к нему в штурманскую рубку.
— Если судить по карте, это Формоза, китайский остров, — ответил штурман. — Невдалеке и Китай, за проливом.
— Формоза? — переспросил Беньовский, вглядываясь в серую громаду хребта. — Читал где-то об этом острове. Помнится, испанцы и португальцы долго оспаривали друг у друга власть над этой землёй. Но хозяевами положения всё же остались китайцы. Кроме китайцев, живут здесь дикие туземные племена, очень воинственные.
— Надо бы, однако, послать лодку за водой.
— Отчего же не послать.
Беньовский хотел было поручить поездку на берег Степанову, да раздумал. Вспомнил о размолвке с ним. Размолвка оказалась серьёзной. Степанов всячески избегал Мориса Августа. О недостойной клевете Беньовского на русских, его стремлении запугать японцев мнимой русской агрессивностью Степанов рассказал Батурину и Хрущову. Те также выразили своё неодобрение Беньовскому и стали избегать его. Хрущов сказался больным и не выходил из каюты. Он в самом деле чувствовал недомогание. Морис сознавал, что на судне, у его ближайших сподвижников, зреет протест. Похоже, что Степанову, Батурину и Хрущову, составившим оппозиционную группировку, молчаливо сочувствовал Винблад.
Пусть отправляется на берег Панов. Дайте ему двух здоровых матросов, — распорядился Беньовский.
— Здоровых-то почти не осталось. Пожалуй, пошлю юнгу Попова и матроса Логинова. Эти ещё держатся.
Галиот положил якорь на недальнем расстоянии от берега. Панов с двумя членами команды съехал на берег. Слова Беньовского о воинственности здешних островитян заставили Чурина с опаской следить в подзорную трубу за лодкой. Как бы не приключилось какой-нибудь беды. Его опасения подтвердились. Едва Панов и два его спутника ступили на берег и прошли по островной земле несколько шагов, из чащи кустарника устремилась на них толпа смуглых полуголых людей, вооружённых луками. Полетела туча стрел.
Панов тотчас упал и остался лежать недвижим на прибрежном песке. Юнга Попов опустился на колено и пытался вытащить застрявшую в груди стрелу, но безуспешно. Логинов, распростёртый на земле, бился в предсмертной агонии. Туземцы подбежали к ним и добили раненых.
Чурин поспешил доложить Беньовскому о разыгравшейся на берегу трагедии. Выслушав штурмана, Морис Август отдал приказание:
— Нацелить пушки на берег.
Послать карательную экспедицию на берег Беньовский всё же не решился без ведома и одобрения главных своих сподвижников. Он пригласил на совещание Винблада, Чурина, Хрущова, Батурина и Степанова, хотя с тремя последними был в размолвке. Хрущов, отговорившись серьёзным недомоганием, на совещание не пришёл. План Беньовского примерно наказать туземцев одобрил один только штурман, вознегодовавший на островитян за убийство членов экипажа.