Каурай. От заката до рассвета. Часть 2
Шрифт:
Но упрямый Кондрат лишь искоса поглядел на одноглазого и упер глаза в книгу. Его низкий голос вознесся под потолок, сливаясь с колокольным боем в бушующем гуле. Стены затрещали еще сильней, а колокол ударил с новой силой, едва не припечатав упертого попа к полу. Тот схватился за края аналоя, набрал в грудь побольше воздуха, распростер над головой руки, сложенные Пылающим знаком, и начал во весь голос протяжно читать молитву, пытаясь перекричать треск, грохот и вой ветра. Одноглазый силился образумить дурака, но его крик быстро разметало по углам. Кондрату было все нипочем — поп только сильнее драл глотку в бездонный потолок, с которого на них поглядывало нечто голодное.
Тьма
Надрывное пение Кондрата все гремело, порываясь сладить с вторгнувшимся в церковь безумием. Но вскоре мрак затопил пухлую фигуру попа, хищно напрыгнув на него со всех сторон и смачно клацнув зубами. Голос святого отца резко сорвался и перешел в жуткий крик ужаса, который резко оборвался.
Колокол ударил раз и оставил церковь в тягучей, мертвой тишине, где время от времени болезненно выли деревянные стены.
Каурай поднял повязку на лоб и тут же разглядел попа — тот оставался на прежнем месте, но почти лежал на аналое, обхватив стенки и едва держась на ногах. Медленно голова Кондрата приподнялась и мерцающие, ледяные глаза сверкнули через тьму. Почерневшее, треснувшее лицо разошлось в отвратительной гримасе, когда он оторвал крючковатые пальцы от аналоя, схватил требник и принялся напевно зачитывать молитвы, выговаривая слова задом наперед, вырывая и разбрасывая страницы. Потом он жутко расхохотался, одним махом порвал толстую книгу надвое и швырнул в темноту. Звука падения одноглазый не услышал, всецело занятый снаряжением арбалета — натянутая тетива скрипнула, когда рычаг встал на место, а болт покинул колчан. Бородатое нечеловеческое лицо медленно повернулось к гробу, но слепые глаза проплыли мимо. Мертвец сделал шаг, поднял руки, открыл зубастую дыру, которую уже сложно было назвать ртом, и церковь задрожала от его душераздирающего стона, переходящего в настоящий рев.
Оно сделало второй шаг, третий и с каким-то тупым стуком влетело лбом в невидимый барьер — поднявшийся грохот мог бы поспорить с раскатом грома, когда тьму на мгновение разорвала яркая вспышка, и опаленное тело отбросило прочь. Мертвец грохнулся о доски, несколько раз перевернулся, скакнул и приземлился на все четыре конечности. Голова мертвеца стояла торчком, борода лезла во все стороны, глаза горели яростью.
Одиноко свистнул болт и прошил мертвецу грудь, заставив его на мгновение рухнуть наземь. Тот зарычал, заскреб когтями по полу, пытаясь подняться, и бросился в сторону, стоило только новому болту нацелиться ему промеж глаз. Тетива щелкнула, но болт впустую прошел мимо мертвеца, который крупными скачками несся на одноглазого. Разделяющее их расстояние он покрыл за какие-то пару ударов сердца, и вновь оскаленная морда ударилась о барьер — грохнула вспышка и мертвец отлетел в стену, словно черный, дымящийся снаряд. Не успел грохот пророкотать эхом, как мертвец снова вскочил и полез на стену. На пол сыпались опилки, когда он драл деревянную стену когтями, поднимаясь все выше.
Не успел одноглазый пустить в него еще один свистящий гостинец, как мертвец в два прыжка забрался почти под самый потолок, прополз вдоль карниза, и с мерзким рыком сиганул в круг, но барьер вновь взорвался искрами и отбросил мертвеца прочь. На пол рухнул изуродованный кусок мяса, отвратительно корчась и исходя пахучим дымом. Его мучения прервал болт — острие пробило рычащую глотку, заставив мертвеца подавиться и упереться затылком в пол. Скрюченные пальцы еще силились дотянуться до одноглазого, который осторожно переступил барьер и приближался к чудовищу с обнаженной саблей, надеясь на этот раз покончить с ним одним ударом.
Но стоило ему покинуть круг, как с пола тут же поднялись две мертвые женщины, точно ждавшие, когда же одноглазый покинет укрытие. Они приближались не проронив ни единого звука, еле слышно переставляя босые ноги. Их глаза были плотно сомкнуты, лица ничего не выражали.
Ничего, кроме тупой решимости разорвать Каурая на части.
Первую одноглазый продырявил штыком. Клинок прошил ей глазницу и увяз в черепе, мигом оборвав ее вторую “жизнь”. Она рухнула на пол как подкошенная. Вторая, жутко вереща, попыталась расцарапать одноглазому лицо ногтями, но росчерк сабли срубил ей две кисти разом. Бледная плоть зашипела от соприкосновения с имлианской сталью, Каурай оттолкнул мертвую сапогом и снова взмахнул саблей.
Рассеченное надвое тело еще дергалось, когда он переступил через него. Но вскоре его тоже взяла упрямая смерть.
Поп умирал тяжелее всего.
В этом прогоревшем до костей чучеле уже мало что напоминало прежнего отца Кондрата — мантия превратилась в клочковатое, плешивое рубище, кожа полностью сошла с пухлого лица, мясо медленно расползалось и маслом стекало на пол, открывая бледную кость. Глаза полопались, и на их месте зияли две черные дырки, заполненные кровью и гноем.
Одноглазого передернуло, когда существо дернулось, перевернулось на живот и медленно поползло к его ногам, щелкая челюстями. Каурай взмахнул саблей, и отрубленные кисти мертвеца заскакали по полу. Взмахнул другой — и черная голова с тлеющей бородой покатилась в угол. Тело задергалось, потрясая культями, и затихло.
И тут снова — от ворот до алтаря — долгим, могучим колесом прокатился колокольный звон. И церковь словно взбесилась.
Одноглазый выругался, перехватил саблю двумя руками и закрутил головой, вглядываясь в самые темные закоулки, откуда разило гнилью и слышались недовольные шепотки. Каждый удар колокола звучал с такой яростной силой, что едва не сшибал с ног. Глаза темных святых и смелых двигались, стены стонали, а деревянный пол бился в такт подземному звону, утробными толчками выдавливая из себя острые гвозди, словно нечто большое и жутко злое просилось на свободу.
Каурай попытался вернуться к гробу, но едва не рухнул, когда снизу отошла доска и наружу полезла длинная кривая рука. Тускло блеснула сталь — когтистая кисть отлетела в сторону, брызгая черной кровью, а из-под полов полился жуткий, жалобный вой. Рядом раскололась другая половица — дыра породила бледную рыбью физиономию. Плоскую морду скосило на бок, выпученные глаза уставилась на одноглазого с каким-то отрешенным выражением. Каурай выхватил штык — чудище взвизгнуло и скрылось, но на его месте тут же выросли два других рукастых монстра.
Не теряя ни мгновения, одноглазый помчался обратно в круг, огибая мычащих горбунов и перепрыгивая рычащих карликов, один за другим вылезающих из-под полов. Сабля сверкала в его руке, наповал разя каждого, кто вставал на его пути. Каурай несся со всех ног, оставляя за собой дорожку из отрубленных рук, клешней и плешивых голов.
Но не успел он добежать до гроба каких-то десятка шагов, как вокруг его сапога сомкнулись костлявые пальцы.
Одноглазый упал на бок, сильно приложившись плечом, и едва не упустил саблю. Вырваться и вскочить не удалось: хватка у упрямого мертвяка оказалась железной. Над ним уже зависала волосатая тень — тяжелая, бугристая стопа держала клинок сабли.