Кавалер Сен-Жюст
Шрифт:
В речи Сен-Жюст намекает на Дантона, «лелеющего замыслы заставить патриотов отступить», на Демулена, «менее занятого победами республики, чем своими памфлетами», укоряет революционеров, которые, «сделав революцию лишь наполовину, сами роют себе могилу». Так постепенно он подменяет тему, навязанную Конвенту дантонистами, противоположной: вместо осуждения революционного террора показывает его спасительность, подчеркнув, впрочем, что террор террору рознь:
— Террор — обоюдоострое оружие; одно его лезвие служит народу, другое — тирании; террор наполняет тюрьмы, но далеко не всегда наказывает виновных…
Это
И наконец, ловким приемом Сен-Жюст объединяет обе фракции в «секту, играющую всеми сектами» и попеременно показывающую то одну, то другую из своих ипостасей:
— Когда вы говорите о терроре, она плачет о милосердии, но попробуйте проявить милосердие, и она завопит о терроре…
«Секта, играющая всеми сектами»… Но кто же играет ею самой? Кто направляет ее коварные выпады? Как бы походя он бросает:
— Это Иностранец, разными средствами защищающий преступных…
Он не называет имени, не останавливается на этом предмете; быстро пройдя мимо «иностранца», спешит сказать о главном:
— Мы имеем правительство; мы имеем и власть, и административный аппарат; нам недостает одного: институтов, учреждений, которые должны составить самый дух республики…
Проблема поставлена; теперь, однако, не время ее разрешать; сосредоточив внимание депутатов на общем зле и в общей же форме коснувшись средств к его исправлению, докладчик сейчас укажет только одну, но остро необходимую меру:
— Я полагаю, что сила вещей приведет нас к результатам, о которых мы сейчас и не помышляем… Революция с неизбежностью внушает нам, что тот, кто является врагом родины, не может быть собственником. Неужели народ, проливающий свою кровь на границах, должен быть несчастнее тиранов, которые одевают в траур его семьи? Вы обязаны признать принцип: только те имеют права в нашей стране, кто объединился, чтобы ее защищать. Покончим же с нищетой, которая позорит свободное государство; собственность патриотов священна; собственность врагов народа должна служить всем обездоленным. Бедняки — это соль земли; они имеют право по-хозяйски говорить с правительствами, которые о них забывают!..
Последние слова оратора потонули в рукоплесканиях. Аплодировали кто искренно, кто потому лишь, чтобы не быть заподозренным в иных убеждениях, но аплодировали все. Под гром аплодисментов был принят декрет, предложенный Сен-Жюстом: арестованные патриоты подлежали освобождению; собственность врагов революции объявлялась секвестрованной, сами же они оставались в тюрьмах до конца войны, а затем обрекались на вечное изгнание.
Сен-Жюста не обманул видимый энтузиазм: он прекрасно понимал, что на этом останавливаться нельзя. Декрет 8 вантоза был недостаточен; каждая фракция постаралась обратить его в свою пользу. В то время как Клуб кордельеров — становище ультра — прислал делегацию к Якобинцам для «установления единства», друзья Дантона бурно приветствовали обещанное освобождение «утесненных патриотов». Учитывая это и желая поставить все точки над «и», ровно через четыре дня он снова выступает в Конвенте, чтобы доложить депутатам о «способах исполнения декрета против врагов революции».
Это уловка. Меньше всего оратор расположен говорить о декрете 8 вантоза.
Итак, кто же они, эти «утесненные патриоты»? Прежде всего — опозорившиеся крупные чиновники административного аппарата. С талантом сатирика дает он портрет одного из них:
— На следующий день после получения высокого поста сей муж занимает реквизированный дворец и заводит лакеев. Его жена, жалуясь на тяжелые времена, скупает меха и бриллианты и устраивает роскошные приемы. Муж спешит вытребовать для себя казенную карету и ложу в театре. Когда эти равнодушные подлецы убивают время в наслаждениях на деньги республики, народ пашет для них землю, изготовляет обувь и оружие для солдат, которые должны их защищать. Они же не только кутят, но и всячески критикуют правительство. «Если бы я был министром…» — говорит один. «Если бы я возглавил государство, — вторит другой, — наши дела шли бы куда лучше!» Вчера эти воры покрыли себя бесчестьем, сегодня в качестве «утесненных патриотов» молят о сострадании!..
Докладчик меняет тон. От сатиры он переходит к устрашению. Он призывает депутатов понять величину опасности и полную невозможность щадить подобных людей.
— Что же происходит с нашим обществом? Оно узурпировано функционерами. В бюро они располагают заместителями и служащими, в народных клубах спешат овладеть общественным мнением. Они стремятся захватить власть под предлогом, что действуют революционно, словно в них сосредоточилось Революционное правительство. Это прямой возврат к федерализму. Чиновники всех мастей и рангов должны беспрекословно подчиниться правительству, иначе они превратятся в узурпаторов, тиранов и утеснителей народа…
Рядом с функционерами Сен-Жюст помещает эгоистов и тунеядцев, равнодушных к общему делу.
— Это класс, который ничего не производит, но желает жить в роскоши и неге. Он должен быть подавлен в первую очередь… Обяжите всех чем-то заниматься, выбрав профессию, полезную обществу. Разве мы не нуждаемся в строительстве кораблей, устройстве мануфактур, распахивании целинных земель? Какое право на родину имеет тот, кто ничего для нее не сделал?..
И наконец, докладчик вспоминает еще об одной, хорошо известной ему категории «утесненных патриотов» — о дельцах и банкирах.
— Посмотрите на этих господ, — иронизирует Сен-Жюст, — они надели длинные брюки [32] и вырядились под санкюлотов. Как революционны их предложения! Как пекутся они о защите отечества! И как ловко нас продают! Они не станут противиться нашим мерам, они мягко сведут их на нет и погубят родину, не произнеся бранного слова…
Докладчик замолчал. Вероятно, вспомнил старика Мейно из Страсбурга и гильотину на Мезон-руж… Но нужно было привести в чувство сникших депутатов, чтобы безболезненно вырвать у них готовое решение.
32
В отличие от бывших дворян, носивших короткие штаны (кюлоты).