Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга I, том 1-2
Шрифт:
Ханский дворец и многие другие строения для гарема, придворных и для войск, расположенныя в Нарындж-Кальском замке, истинно недостунном, не имели никакого убранства. Все было увезено. Во дворце поместился Григорий Иванович. Из окон комнат, им занимаемых, были превосходнейшие виды: с огромной высоты замка, господствующей над городом, море, сады, живописныя окрестности открыты на неизмеримое пространство.
Наконец, приводим слова одного из приближенных Григория Ивановича о тогдашнем понятии военной важности завоевания. «В построившем Дербент, кто бы он ни был, – говорит этот участник славнаго подвига, – обнаруживается знакомство с стратегиею тем, что выбран такой пункт, который замыкает путь в Персию; потому что, не взяв крепости, невозможно пройти нигде, кроме по Военно-Грузинской дороге, сделанной нами уже в царствование Императора Александра I-го; но по этой дороге ужасныя горы, а тут равнина по берегу моря. Если стены исправны и вооружены, а гарнизон снабжен боевыми и съестными припасами достаточно, то нет никакой возможности овладеть городом блокадою. Осаду же, хотя какую, Дербент выдержит, потому что, строение все каменное, гореть нечему; а каменистый грунт делает невозможными производить траншейныя работы.
Действительно, строение было в то время все из камня и состояло из зданий высоких, с плоскими крышами, залитыми каким-то составом, устойчиво противившимся мокроте и огню. Что жители не боялись пожару, свидетельствовало обыкновение сожигать сор на улицах, вообще узких и кривых. Все домы были на азиатский образец: окнами обращены на дворы, и во внешних стенах редко имели отверстия, кроме дверей. Высота некоторых домов превышала крепостныя стены. Между строениями не находилось красивых и особенно заслуживавших внимания. Торговлю Дербент производил незначительную, но сбор таможенный, от проходивших караванов, доставлял хану довольно хороший доход. Жители были по виду суровы и менее гибки и просвещенны, чем кизил-баши, но одинаково с ними ревнивы. Жен своих они крепко запирали и зорко смотрели. Наши могли встречать женщин только у фонтана, при проходе их в сады, кругом города раскинутые, и на кладбище, куда целыя семейства ходили для поминовения. Если при них не случалось мужчин, то оне откидывали чадры, затрогивали наших своими приветствиями и похвалами. Хотя некоторые ловеласы в отряде и говорили о своих победах, но это подвержено сомнению, и вернее можно сказать, что женщина в Дербенте была предметом недоступным.
Мужчины были повидимому набожные и охотники до духовных бесед с своими ахундами и муллами: часто, в летнюю пору, в таких беседах на улицах, они проводили время до поздняго вечера, сидя большими группами по прилавкам в непроницаемой темноте; ибо южныя ночи, темныя сами по себе, в Дербенте еще темнее от узких улиц, сверху закрытых, в предохранение от солнечнаго зноя. Не смотря на это благочестие, многие из жителей позволяли себе дикое и отвратительное удовлетворение страстей. Лица, промышлявшия развратом, почти явно торговали собою на улицах. Несколько раз, даже русские подвергались опасности сделаться жертвою общаго развращения. Однажды офицеры собрались, большою кампаниею, из лагеря купаться в садовом бассейне, и отправили, вперед, молодаго деньщика с разными принадлежностями. По дороге его остановили человек шесть персиян и уговаривали на преступление, показывая подарки, и когда не удалось его соблазнить, то хотели достигнуть своего намерения угрозами и стращали кинжалами. К счастию, в самую критическую минуту, когда бедный деньщик с трудом уже защищался тазом – единственным оружием, случившимся при нем, показались офицеры. Негодяи опрометью пустились бежать в густоту смежных садов, и хотя были преследованы, но успели скрыться. Другой раз, еще в большей степени, угрожала такая же опасность одному юнкеру, и он только чудом спасся.
Почетные жители и ученые старались заводить знакомство с нашими офицерами, из которых некоторые занимались даже прениями с стариками философами; последним, обыкновенно, предшествовали слуги, важно несшие на головах огромные фолианты истории и стихотворства. Судили много и долго, но результат всего этого покрыт неизвестностию.
Среди такого препровождения времени, наши с нетерпением ожидали появления Каспийской флотилии с десантом, тем более, что подвижной провиантский магазин и фуры опустели. Нижним чинам уменьшили порции сухарей, от 1 % фунта до одного фунта, а на усиление приварка не было средств. Глазенап постигал, что опасно изнурять людей, долженствовавших еще побеждать многие труды, и потому прибегал к крайним мерам. По его распоряжению конфисковали поля ханския и бежавших его сообщников, на которых, к счастию, хлеб уже созрел. Солдаты сами жали, молотили и мололи пшеницу и ячмень. Из смеси обоих сортов муки хлеб выпекался очень хорошо, но не было возможности довести порций до полнаго количества. Изнурение, а потом разныя болезни подкрадывались незаметно.
Наконец, с высоких стен цитадели, караул дал знать, что далеко в море видны несколько парусных судов. Все бросились смотреть, и долго находились между страхом и надеждою.
Однако, действительно, одно за другим, начали появляться суда, и вскоре насчитали их 18. Вслед за тем появились клубы дыма, вылетавшие, в чем нельзя было сомневаться, из жерла орудий, хотя звука не было слышно за отдаленностию. Это был салют русскому Флагу, гордо развевающемуся на главной башне замка, с бомбардирскаго корабля «Гром», находившагося под командою капитана 1-го ранга Веселаго, начальствовавшаго всею флотилиею. Со стен Нарындж-Кале приветствовали дорогих гостей из 36-фунтовой пушки, оставшейся в Дербенте, кажется, еще от времен Петра Великаго. Вскоре фтотилия бросила якорь; но, по мелководию рейда, не ближе 10-ти верст от берега. Сообщение тотчас открыто: прежде всего перевезли провиант, потом войска десанта, и, в заключение, крепостную артиллерию для вооружения цитадели. До 1000 человек тащили наших «матушек» в гору и ставили на приготовленныя места.
Закипела деетельность приготовлений к походу. Все знали, что покорение Дербента было особенно важно и тем, что, передавая в руки наши остатки исполинской стены, загромождавшей проход между горами и морем, что, делая нас обладателями ключей от железных ворот Персии, открывало возможность проникнуть в Баку, и тем оказать помощь войскам, расположенным в Грузии, развлекая внимание Аббас-Мирзы.
Тотчас по взятии Дербента отправлен был в Петербург адъютант Григория Ивановича – Александр Иванович Кривцов (после в отставке генерал-лейтенант) к Государю Императору с донесением о покорении города и для поднесения Его Величеству ключей. Монарх удостоил высокаго своего благоволения некоторых, – например из Нижегородскаго полка полковника Сталя и адъютанта Глазенапа, прапорщика Броневскаго. Сверх того, в Высочайшем приказе по армии от 21-го августа 1806 года тоже повторено. Орденов никому не было пожаловано, а сам покоритель Дербентской твердыни, Григорий Иванович, получил бриллиантовую табакерку и три тысячи рублей ассигнациями в год пенсии, покуда будет оставаться в службе на Кавказе. «Готов побиться, – прибавляет один правдивый участник похода, – что все были довольны и никто не тужил».
Между тем храбрые отрядные генералы вытеснили персиян из Грузии с большим уроном, а Несветаев и Карягин, поразив находившуюся против них часть персидских сил, прижали неприятеля к горам Дагестана близ города Кубы, где персияне, ограбив жителей и изнурив кавалерию, побоялись встретиться с Глазенапом, несравненно их слабейшим, и бежали в Персию. Города Куба и Баку, устрашенные успехами нашего оружия, прислали своих депутатов с предложением о сдаче и моля о помиловании.
Среди этих блестящих успехов, назначен главнокомандующим на Кавказе генерал-фельдмаршал граф Иван Васильевич Гудович, а командующим войсками на Кавказской линии – генерал от инфантерии Сергей Алексеевич Булгаков. Новый главнокомандовавший поспешил отдать повеление, чтобы отряд из-под Дербента не трогался до прибытия Булгакова, который должен был принять от Григория Ивановича команду. В войске выразилось общее непритворное сожаление, что оно теряло достойнаго, любимаго и покрывавшаго себя важными заслугами старца, остававшагося только при 200 человек своих Нижегородских драгунов. Надобно знать, что граф Гудович не любил Глазенапа, по каким-то частным отношениям, еще со времен Задунайскаго и Потемкина. Почтенный Григорий Иванович был непоколебим в исполнении своего долга и утешался тем, что план его завоеваний утвержден, хотя и не самому ему суждено привести его в исполнение. Наконец и Булгаков приехал, привезя с собою сына фельдмаршала, генерал-майора Кирилла Ивановича. Отряд выступил по дороге к Кубе, оставя в Дербенте надежный гарнизон. Неприятель нигде не показывался, хотя наши проходили леса, занимавшие пространство верст в 60. Это истинный сад, рукою Божиею насажденный. Огромныя шелковицы и грецкой орешник, груши, сливы и другие плодовитыя деревья, увитыя виноградником и обремененныя вкусными плодами, представляли обильное угощение нашему войску, утомленному зноем. Знаменитую реку Самур, имеющую крутые берега, чрезвычайно быстрое течение и чрез которую, весною и летом, когда вода на прибыли, с трудом можно переправиться, – одним словом стоющею ворот Персии, – отряд перешел вброд по убылой осенней воде, т. е. в удобное время; но и тут солдат отрывало от перетянутаго каната и валило с ног лошадей.
Приблизясь к Кубе, сентября 25-го в сумерки, войска остановились, не переходя речку, протекающую у города, в жидовской деревне, которую дограбливал Ших-Али-Хан, а за ним казаки. Жиды везде одинаковы. Они производили гвалт точно на тот же лад, как в каком нибудь польском местечке. Но как эта вечерняя серенада не понравилась начальникам отряда, то были посланы войска выбить грабителей, что скоро исполнено, и отряд провел спокойную ночь. По утру перейдя речку, стали у Кубы, – города тогда небольшаго, обнесеннаго глиняною стеною. Жители разбежались. Незадолго до нашего прихода Шах-Заде, с войском из 35,000 человек, пировал в Кубе с Ших-Али-Ханом; но устрашась преувеличенных слухов о нашей сухопутной и морской силе, он не решился на бой и отступил, оставив хана, укрывшагося в горах. В городе не только не найдено никаких продовольственных припасов, но не было и травы, а конница Шах-Заде съела даже все плетни; наши лошади околевали с голоду на привязи.
Жители были в полном сочувствии с дербентцами относительно своего хана. Ших-Али, будучи в непрерывной горячке от кизлярской водки, которую придворные льстецы подносили ему в изобилии, постоянно вел себя отвратительно неистово, раздражая постепенно лучших граждан. Благонамеренные и истинно хану преданные люди, которые могли ему служить верно и давать благие советы, происками негодяев были отдалены или умерщвлены, и Ших-Али погряз невозвратно в пучину зол. При таком расположении духа кубинцы, видя у себя хана, поддерживаемаго только несколькими кровожадными клеветниками, получив приказание оставить город и со всем имуществом убраться в лес и близлежащия горы, повиновались этому до прибытия наших войск. Но когда сообразили, как наши дружелюбно обходились с дербентцами, как хорошо устроено их положение и притом получив сведение, что хан, под предлогом умышляемой ими измены, собирается сделать на них нападение и ограбить, то прислали просить генерала Булгакова поспешить доставить им защиту и возможность возвратиться в свои дома. Отряд тотчас встрепенулся и, вслед за проводниками, беглым шагом пустился в горы.
Семейства кубинския въючили на ишаков и арбы детей и свои пожитки, распрятанныя в разных трущобах, и встретили наших с хлебом и плодами, уничиженно кланяясь, будучи не совсем чужды страха. Их успокоили и выпроводили в город. Нападения от неприятеля не было, и войска двинулись обратно. Город наполнился жителями; ему дали гарнизон и выступили к Баке.
Море отдалено от Кубы на значительное пространство. В Баку вело две дороги: одна по горам, трудная для обозов, другая степью. Булгаков избрал последнюю. По ней иловатый грунт в мокрую пору непроходим. Ни леса, ни кустарника не находится, и бурьян служил отряду дровами. Кое-где виднелись запустелыя деревни. Сарачинское пшено было уже убрано, а обыкновение напускать воду на пашни, по иловатому грунту, делало их недоступными, потому что можно было формально утонуть. Дорога, оставленная между полями, была узка и чрез канавки не везде находились мосты. Постоянно было много хлопот с артиллериею и обозами, тем более, что лошадей сильно изнурила бескормица. Изредко находили кучи обмолоченнаго проса и набирали его для людей и лошадей. Солдаты толкли зерно, сделав в земле яму, просеевали в руках и варили кашу. Находили также в ямах разные фрукты и овощи, и мигом все съедали. Хозяев даже и не благодарили, и они украдкою, из за гор, с кислыми минами, посматривали на такое распоряжение их запасами. После нескольких трудных переходов, отряд снова приблизился к Каспию, влажным своим дыханием прохладившему уставших людей. Купанье их оживило. К морю прилегают высокия горы Биш-Бармак или пять пальцев; один из них уродливо торчит на суше, а четыре высунулись из хляби морской, как страшилища для мореходцев. На горном пальце, старшим братом называемом, наши осматривали крепость, сооруженную Петром Великим, и дорогу к ней, сделанную также по повелению бессмертнаго Монарха. Все дивились, как деды чудо-богатыри могли туда забраться. Эта крепость оказалась оставленною, и Булгаков также не счел нужным ее занимать.