Каюсь. Том Второй
Шрифт:
– Как и твой вкус, - не остался Олеженька в долгу.
– Он ничуть не изменился за пять лет, - елейно оповестила, смерив его недвусмысленным взглядом.
– Поразительная верность, - бросил Гладышев со смешком, отчего у меня внутри все похолодело. Я резко взглянула на него, но он уже направился к двери, наказав напоследок, - Через полчаса начало, не опаздывайте. Как только за ним закрылась дверь, я с шумом втянула воздух, охреневая с такого приема. Обычно Гладышев был отстранен и вежлив, поэтому я растерялась, не зная, как реагировать на его колкости, но сын не позволил погрязнуть в размышлениях о6 этом. Коснувшись ладошкой моей щеки, он как котенок стал ластиться, требуя ласки. Улыбнувшись, я потрепала его по темным волосам и сев с ним в кресло, прижала к груди.
– Соскучился, сынок?
– прошептала, целуя его в макушку. Саша закивал головой, обняв меня еще крепче.
– Я тоже безумно по тебе соскучилась.
– Мы же теперь долго будем вместе?
– взглянул он с такой надеждой, что у меня защемило внутри.
– Да, сыночка, у мамы отпуск. Поедем с тобой в дисней, будем кататься на скейте, смотреть фильмы… -Ужастики?
– с энтузиазмом откликнулся он.
– А ты не боишься?
– лукаво уточнила, зная, что ужастики повод, чтобы спать вместе.
– Ну, ты же будешь у меня спать?
– уточнил этот хитрец, невинно хлопая своими длинными ресничками.
– Ая-я-яй, такой взрослый парень, а спать один боится,- подразнила я его.
– Ну, и что! Все взрослые парни спят не одни!
– бросил он с вызовом, я же едва со смеху не покатилась с такого аргумента.
– Ну, не с мамами же.
– Ну, мам!
– не найдя достойный ответ, протянул совершенно по-детски взрослый парень, и конечно, мама растаяла.
– Ладно -ладно, уговорил, - рассмеявшись, согласилась я. Так, строя планы и обсуждая последние события, прошло время до праздника. А потом началась вся эта суета с наплывом гостей,приветствиями, поздравлениями, вручением подарков. После же практически всю вечеринку я провела с детьми, Саша не отпускал меня ни на минуту, прося участвовать с ним в конкурсах и играх, что было для меня только в радость, компания взрослых в большинстве своем не прельщала. В такой день совершенно не хотелось, чтобы портили настроение. А его обязательно испортят: Шувалова своими едкими фразочками,Гладышевская сестра презрительными взглядами, Лесенька «остроумными замечаниями, Антропов дебильными шутками и конечно, Гладышев полнейшим игнором.Естественно, мама, Вера Эдуардовна, Крис будут пытаться разрядить обстановку, но моему настроению это уже не поможет. И все же ближе к вечеру, когда аниматоры уехали, а дети занялись своими делами, пришлось присоединиться к гостям постарше. Все уже были изрядно навеселе, поэтому разговоры стали откровенней, смех громче, а шутки непристойней.
– Доня, ну, ты чего так долго? Гости тебя потеряли, - укоризненно прошептала мама.
– Да неужели, - хмыкнула я, подзывая к себе официанта, чтобы принес мое любимое вино, но тут в поле зрения попала Вера Эдуардовна, что-то объясняющая другому официанту, и у меня внутри ёкнуло, стоило только на него взглянуть. Мужчина стоял
– Кто это такой?
– спросила охрипшим от волнения голосом, указав на него.
– Официант, - недоуменно ответила мама, посмотрев на меня, как на сумасшедшую.
– Ну, это я и без тебя поняла, мам, - раздраженно парировала я, продолжая вглядываться.
– Откуда мне знать, кто он. Да и какая вообще разница?
– Такая! У меня здесь ребенок!
– повысила я голос и подскочила, когда официант направился в сторону дома.
– Сядь!
– тут же рявкнула мама и схватив меня за руку, усадила на место.
– Прекрати цирк устраивать! Ты не хуже меня знаешь, что служба безопасности проверяет каждого, кто попадает в этот дом. Я знала, но нехорошее предчувствие не давало мне покоя, поэтому решила, как только официант вернется, подойди к нему и разглядеть поближе, дабы окончательно убедиться, что это просто игра воображения. Вот только официант все не возвращался, что поначалу нервировало, но постепенно вино расслабило меня и приглушило беспокойство, а разговоры и вовсе заставили выкинуть из головы всякие глупости. Пожалуй, вечер можно было 6ы назвать приятным: я от души натанцевалась с Димкой, Лёней и Айзеком, наплевав на недовольный взгляд Лесеньки; продлила свою жизнь лет на двадцать, нахохотавшись до слез с Александром Степановичем; насплетничалась с Крис и Верой Эдуардовной, немного переборщила с вином в компании Мачабели и тети Кати, и даже перебросилась парой вполне миролюбивых фраз с Шуваловой, но конечно, не обошлось без проклятущего «нов, И это «нов было не ново, Гладышевское присутствие всегда выбивало меня из колеи, вот только раньше Олег делал вид, что меня попросту не существует, сегодня же не отводил задумчивого взгляда, и этот взгляд душу вынимал, переворачивал все с ног на голову, сводя на нетнаведенный внутри меня порядок, вызывая месиво дичайших эмоций. Я не понимала, что это значит, а спросить или как-то отреагировать отчего-то не хватало смелости, но с повышением градуса в моей крови оковы страха и волнения постепенно спадали, поэтому ближе к ночи, не выдержав, я направилась к нему. Десять метров, отделяющие нас, были подобны восхождению на эшафот. Меня трясло, как в лихорадке, я снова почему-то чувствовала себя какой-то маленькой дурочкой, прокричавшей на всю толпу « Эй, блондине, он же лежа на шезлонге, наблюдал за моим приближением с какой-то скукой, словно смотрел до невозможности предсказуемый фильм. И этот его совершенно невозмутимый вид взбесил меня настолько, что от страха не осталось и следа, зато всколыхнулось все, что накопилось за эти пять лет, точнее то, что мы до сих пор так и не высказали друг другу. Где-то на краю сознания, конечно, билась мысль, что не надо лезть в бутылку, но я так устала молчать, что было уже все равно. В конце концов, это он начал заводить меня, и уверенна, не спроста. У Гладышева вообще просто так ничего не бывает, и я собиралась выяснить, что ему нужно. Поэтому с каждым шагом становилась все решительней. Гладышев же был расслаблен, спокойно попивая вино в компании своих дорогих друзей. У них, как всегда было шумно, Дима травил очередную байку, поэтому гогот стоял такой, что поверить в то, что это серьезные, взрослые люди было невозможно. Но бенефис Вторникова играл мне на руку: пока все внимание было приковано к нему, я надеялась незаметно увести Гладышева для разговора, но планы мои пошли по одному месту, стоило только подойти.
– Янка, - с пьяным энтузиазмом вскричал Димка, отчего я вздрогнула и едва не сматерилась вслух, когда все взгляды обратились на меня. Вторников же, не обращая внимание на мое недовольство, выдал.- А вот ты знаешь, где щас Сталинград? От столь бредового вопроса я растерялась, не понимая, в чем прикол, но судя по едва сдерживаемым улыбкам Гладышева и компании, подвох все же в вопросе был, и меня это разозлило еще больше.
– Там же где и всегда, - раздраженно отрезала я.
– Ну, 6л*дь, ясен перец, - подал голос Антропов, закатив глаза.
– Сейчас какой город ты знаешь или нет?
– Знаю, конечно. Любой десятиклассник знает, что это Волгоград. К чему вообще этот идиотский вопрос?
– завелась я, прекрасно понимая, что это стадо высокомерных придурков решило поугарать,выставив меня дурой.
– Ну, не скажи, Янка, - протянул Вторников, игнорируя мой вопрос.
– Вот моя подружка, ей восемнадцать и она, между прочим, студентка МГУ! Так вот она сказала, что Сталинград - это Питер и что Сталинградская битва, и снятие блокады с Ленинграда - это одно и тоже, просто в то время не могли определиться, в честь кого город назвать, - пояснил Дима и я, как и все, не смогла сдержать смех, вот только веселье мое тут же закончилось, стоило Антропову открыть рот.
– Диман, восемнадцатилетних студенток надо трахать, а не разговоры о Великой Отечественной с ними вести,- снисходительно заявил он, вызывая смешки одобрения, я же от этой циничной мерзости просто озверела, особенно, когда заметила понимающую ухмылку на лице Гладышева. Внутри все в узел скрутило от застарелой боли и унижения, ибо я когда-то тоже была глупенькой восемнадцатилетней студенткой, которую просто трахали и то, над чем сейчас потешается это сборище хозяев жизни, искалечило мне всю жизнь, поэтому промолчать при всем желании не смогла 6ы.
– Фу!
– выплюнула, окатив Антропова взглядом полным отвращения.
– И это говорит мужчина, у которого подрастает дочь.
– Ой, вот только не надо… -Вот только не надо что?
– набросилась с еще большей яростью, не позволяя закончить фразу.
– Сравнивать,читать нотации или что? Думаешь, твоя дочь особенная? Ты вроде немаленький, Антропов, должен понимать, что особенная она только для тебя, а вот для таких видавших виды, сорокалетних волков она будет всего лишь восемнадцатилетней студенткой, которую надо просто трахать. И не дай бог ей с таким связать свои первые чувства, потому что потом от особенной девочки ничего особенного не останется. Этот взрослый, обиженный судьбой мальчик все извратит, сломает, уничтожит и лишь потому, что она чего-то не понимает. И нет 6ы рассказать, научить и показать этот мир с его лучшей стороны, раз такой умный и знающий. Но что вы?! На это почему-то ни силенок душевных, ни мозгов у него не хватает, а вот в грязи искупать - это пожалуйста. Это он может, в этом он мастер! Знает, как наивную девчонку превратить в такую же озлобленную и обиженную на жизнь тварину, как он с… -Яна, - властно осадил Гладышев, обжигая диким взглядом, от которого меня насквозь прошило. Вокруг повисла напряженная тишина, она давила, но мне было наплевать. Я хотела бури, хотела уже услышать все то, что этот мужчина годами таил за маской безразличия и холодной вежливости. Я хотела его эмоций, как пересушенная земля воды. Но он в очередной раз не дал мне ни единой капли, холодно процедив,- успокойся. У меня вырвался невольный смешок, сглотнув подступившие вдруг слезы, я отвела взгляд и с горькой усмешкой заверила: -Не волнуйся, я спокойна. Давно уже спокойна, как труп.
Гладышев побледнел и приподнялся, но я не стала дожидаться ответа, развернулась и пошла прочь. Меня колотило, как в лихорадке, в голове был какой-то сумбур, а внутри ныло от тоски и пустоты. Все пять лет я отчаянно боролась с ней, но чем больше старалась, тем отчетливей понимала, что без Гладышева, что 6ы я не делала - все пустое, ненужное. И это злило, вызывало отчаянье. Наверное, поэтому я и сорвалась: страшно провести еще пять лет, ощущая себя мертвой. Плюс алкоголь. Точно. В нем всё дело, всегда он, проклятый, меня толкает в пропасть. На трезвую голову винить кого-то в собственных проблемах даже в мысли не приходит, а как выпью - так начинаю выдавать короткими очередями да по тем, кого люблю. И вот знала же, что не надо пить, но когда я слушала разум? А говорят, меняются люди. Ни хрена! Подавляют просто дурные наклонности или всего себя, но внутри-то все те же. Вот и я подавляю, только они, твари, все равно нет-нет да найдут лазейку. Усмехнувшись, трясущимися руками пытаюсь подкурить сигарету, но зажигалка, как назло только искрит, а я все равно продолжаю настойчиво чиркать, пока Гладышев не забирает ее у меня из рук. Я ошарашенно замираю, он же небрежно отбрасывает ее куда-то в кусты.
– Вообще-то это подарок, - спокойно сообщаю, сминая сигарету.
– Плохой был подарок, - невозмутимо отзывается Гладышев и делает глоток вина, облокотившись на перила террасы. Только сейчас замечаю, что с гостевого дома открывается великолепный вид на океан.
– Ну, тебя забыла спросить, - огрызнулась скорее для вида, на подарок мне было насрать.
– Вот поэтому херню всякую и цепляешь, - не остался он в долгу, устремив взгляд в даль. Я же повернувшись, стала рассматривать его профиль. Годы Гладышева щадили, за семь лет он практически не изменился: что в тридцать восемь, что в сорок пять все тот же охренительный мужик. Ну, может, немного морщинок появилось, но они лишь добавили солидности.
– Ты не меняешься, - заключила, возвращаясь к теме «подаркав.
– Ты тоже, - с усмешкой парирует Олег и переводит на меня взгляд, отчего в горле пересыхает и переворачивается все внутри. Странный вечер, странные чувства, странные мы - вроде 6ы давно чужие друг другу и в тоже время бесконечно родные, словно и не было этих пяти лет отчуждения. Смотрю на Гладышева, вдыхаю аромат его парфюма, и чувствую такую привычную боль, понимая, что он больше никогда моим не будет. Эти руки, эти губы, глаза, тело, а главное сердце и душа - все это давно принадлежит другой женщине. Втягиваю судорожно воздух и чтобы занять чем-то дрожащие руки тянусь к бокалу с вином, но Олег тут же убирает его.
– Это Шираз, у тебя аллергия будет, - поясняет, а мне еще больнее от того, что он все помнит.
– Антигистаминными напичкаюсь, - отмахиваюсь и вновь протягиваю руку, Гладышев передает мне бокал. Делаю глоток и прикрыв глаза, пытаюсь вернуть себе самообладание, но ни черта не получается. Под кожей зудит от того, что он так близко и впервые за пять лет между нами не стоит стена отчуждения. Гладышев немного ослабил броню, а потому есть шанс поговорить, наконец, откровенно, не скрываясь за масками.
– Что это сейчас за спектакль был?
– начинает он вполне ожидаемо.
– А на что это было похоже?
– На то, что ты пыталась обвинить во всем меня.
– Нет. Во всем не пыталась, но отчасти - да. А ты не согласен?
– Ну, почему же? Согласен, и гораздо больше, чем отчасти. Только какой уже смысл?
– признается он с невеселой усмешкой и забрав у меня бокал, делает глоток, касаясь губами того же места, что касались мои губы.
– Не знаю, может, чтобы хоть раз поговорить по-человечески, - пожимаю плечами, понимая вдруг, что действительно смысла ворошить прошлое уже никакого нет.
– И о чем мы будем по-человечески говорить?
– иронизирует он, но как-то так по-доброму. Я вновь пожимаю плечами и протягиваю руку к бокалу, Гладышев же хмыкнув, вдруг спрашивает.
– Хочешь втянуть нас в скандал?
– В смысле?
– замираю в недоумении, пока не замечаю его взгляд, направленный на пронинское кольцо, которое я забыла снять с безымянного пальца. Мысленно простонав, переодеваю кольцо на средний палец и демонстративно вытягиваю руку.
– Еще вопросы есть?
– Главное, чтобы у Прониной не было вопросов, а меня твоя личная жизнь не касается,- снисходительно заметил он, задевая меня за живое этой абсолютнейшей незаинтересованностью.Где-то в глубине души я до сих пор надеялась, что ему не все равно.
– Не ври, тебя касается каждая секунда моей жизни, иначе ты 6ы не приставил ко мне Мачабели, -сьязвила я, выкладывая главный козырь, чтобы пробить брешь в очередной маске, если это она.
– Она все-таки растрепала,- ухмыльнулся Олег.
– Ой, я тебя умоляю, Гладышев, - закатила я глаза и забрала -таки у него бокал.
– Тут и трепать не о чем - секрет Полишинеля.
– Ну, для тебя в самый раз, - насмешливо заключил он, заставляя меня скривиться. Мало приятного быть для кого-то наивной дурочкой, тем более, для любимого мужчины.
– Ну, так что? Будешь утверждать, что не контролируешь каждый мой шаг?
– проглотив обиду, поинтересовалась с усмешкой.
– А что ты мне предлагаешь? В очередной раз пустить все на самотек, а потом выгребать за тобой дерьмо? Нет уж, увольте, я по два раза на одни и те же грабли наступать не стану. А ты непременно 6ы во что-нибудь втюхалась, и твоя связь с Прониным это доказала, - высказался он без обиняков.
– А что же ты тогда профукал-то эту самую связь? Как это тебе не доложили?
– съязвила я, начиная заводиться.
– Ну, 6л*дь, мне что еще тебе мужиков подбирать?! Я перед тобой открыл двери невероятных возможностей, дал тебе все, к чему ты так стремилась. Живи и радуйся, нет же, тебе надо залезть по самые уши в какую-нибудь грязь. Что, мать твою, с тобой не так?
– Всё. Но это уже не твоя забота, Гладышев. Не переживай, скандала не будет, можешь быть уверен, -заверила я его с горькой усмешкой и сделала глоток вина, чтобы протолкнуть колючий ком. На несколько минут воцарилась тишина и эта тишина была такой всеобъемлющей, что казалось, затихло даже сердце, чтобы в следующее мгновение сорваться с петель, когда Гладышев вдруг спросил: -Ты его любишь? Я заглянула ему в глаза, не в силах поверить, что мы действительно говорим о6 этом. Олег был спокоен и даже безмятежен, что отзывалось тупой, ноющей болью. Тяжело вздохнув, качаю головой и устремляю взгляд вдаль - туда, где океан сливается с небом, лаская звезды.
– Если 6ы любила, был 6ы скандал, а так… не вижу смысла претендовать на что-то большее, - признаюсь и помедлив, тихо спрашиваю.
– А ты?
– Что я?
– Любишь ее?
– выдыхаю едва слышно, выворачивая себя наизнанку, сама не понимая, зачем. Ведь на самом деле не хочу знать ответ на этот вопрос.
– А это важно?
– парировал он с ухмылкой и резонно заметил.
– Много нам счастья было от этой любви?
– Не много, - согласилась я, улыбнувшись сквозь слезы.
– Но это лучшее, что было в моей жизни, а за лучшее нужно соответственно платить. Мы же с тобой хотели сэкономить и в оконцовке остались ни с чем.
– Ну, почему ни с чем, - возразил он.
– А что, ты со своей Алиской счастлив?
– Вполне, - пожал он плечами и со смешком добавил.
– Как говорил Уальд: «Мужчина может быть счастлив с любой женщиной - при условии, что он ее не любит.» С Алиской я спокоен: знаю, чего ждать от нее, а главное - от себя. Это ли не счастье?
– Ах, ну да, покой, - насмешливо протянула я, закатывая глаза, ибо это была известная песня.
– Да, Чайка, покой,- назидательно повторил Гладышев и для большей убедительности добавил.-Покой -это мудрость, а мудрость нужна, чтобы не вляпываться во всякую херню.
– Мудрость, Гладышев, синоним печали. «Кто умножает познание, тот умножает скорбь.я Слышал такое изречение? Так что, исходя из этого, в херню вляпываешься в любом случае, - поумничала я, разбив напрочь Гладышевские аргументы, И он это признал, разразившись веселым смехом. Я же не могла насмотреться
– Ну, против Соломона не попрешь, - кивнул Олег, просмеявшись, и мы снова погрузились в молчание, слушая шум прибоя и думая, каждый о своем. Я лично, размышляла о том, был ли у нас шанс на
совместное будущее и если да, то в какой момент мы его упустили.
– Как думаешь, у нас могло 6ы получится?
– высказала я свои мысли вслух. Гладышев хмыкнул и помедлив, задумчиво произнес: -Если 6ы я знал ответ на этот вопрос… -И что тогда?
– Рискнул 6ы, пожалуй, - шутливо парировал Олег.
– Это уже был 6ы не риск, Гладышев.
– С тобой, Янка, всегда риск, а я, как ты знаешь, рисковые предприятия не люблю. И!
– повысил он голос, словно зная, что хочу сказать.
– Предопределяя твой ответ, шампанское я тоже не люблю, башка от него трещит.
– Ну, Алиску ты тоже не любишь, но тем не менее, женишься, - сьехидничала я, не сразу поняв, что сказала. Когда же дошло, едва язык себе не прикусила. Что же он у меня, зараза такой, за зубами не держится?! Как пьяная вечно - что думаю, то и говорю.
– А ты сплетни взялась собирать, - снисходительно заметил Гладышев, но я ничуть не смутилась.
– Да они как-то сами меня находят. И потом, дыма без огня не бывает, поэтому и уточняю.
– Зачем? Неужто все еще ждешь?
– насмешливо поинтересовался он, и это был удар ниже пояса, на мгновение я растерялась, не в силах справиться с эмоциями, но все же взяла себя в руки и выдавив улыбку, пожала плечами. Говорить, что несмотря ни на что, я буду продолжать ждать его, нужды не было. Он и сам все понимал, о чем свидетельствовала следующая фраза.
– А говорят, время лечит, - задумчиво произнес он и устало вздохнул.
– Ест оно, а не лечит. Сжирает что-то внутри, оставляя огромную дыру, которую невозможно ничем заполнить: ни ребенком, ни успехом, ни кем-то другим, - призналась я и тяжело сглотнула. А в следующее мгновение и вовсе забыла, как дышать, когда Гладышев коснулся моего плеча, разворачивая меня к себе. Наши взгляды встретились и все вокруг исчезло, кроме нашей всепоглощающей тоски, застарелой боли, задушенной любви и отчаянного бессилия что либо исправить. И наверное, этот эмоциональный коктейль подтолкнул 6ы к чему-то, о чем я даже мысли не допускала, если 6ы за спиной вдруг не раздался испуганный голос Сашки, зовущий меня. Мы с Гладышевым сразу же пришли в себя и одновременно повернулись к сыну, да так и застыли. У меня внутри все заледенело, стоило только увидеть, кто держит его за руку. Сердце ухнуло с огромной высоты и воздуха стало отчаянно мало. Если еще первые секунды можно было поверить, что этот официант просто очень похож на Пластинина (борода свое дело делала), но как только раздался голос, все сомнения тут же отпали.
– Ну, вот малой, нашли мы твоих маму и папу, - сладко пропел Пластинин и оскалившись, устремил на нас с Гладышевым ликующий взгляд, полный жутких обещаний. Я неосознанно дернулась вперед, но Гладышев тут же удержал меня, сжав мое плечо, и не зря. Пластинин достал пистолет и приподняв весело бровь, медленно, как 6ы играючи направил его на Сашу, с наслаждением следя за нашей реакцией. И реакция была неописуемая. До этого момента мне казалось, что я в жизни повидала все самое страшное, но теперь понимаю, что тюрьма, насилие, побои и тяжелая болезнь - ничто, когда жизнь твоего ребенка находится в опасности.
– Мама, - испуганно всхлипнул Сашка, у меня же в глазах потемнело и я пошатнулась, судорожно хватая воздух, не в силах ни закричать, ни что-либо сказать от захлестнувшей паники. Вцепившись в предплечье Гладышева, подаюсь вперед к нашему сыну, но Олег резко задвигает меня к себе за спину. И звенящим от напряжения голосом цедит: -Ты… , - проглатывая мат, втягивает он с шумом воздух. И я кожей, каждой своей клеткой ощущаю его не меньший ужас и отчаянную работу мысли. Мне кажется, я даже слышу, как крутятся шестеренки в его голове в поисках выхода, и он наверняка есть, просто нужно потянуть время, что Гладышев и делает, вступая в переговоры с Пластинином, стараясь сохранять спокойствие.- Убери от ребенка пистолет. Давай, все обсудим.
– И что же мы будем обсуждать?
– веселился Пластинин.
– Твои условия, - терпеливо пояснил Гладышев, сдерживаясь изо всех сил.
– Я готов выполнить любое, только убери чертов пистолет!
– Да неужели, - съязвил Пластинин и дернув Сашку, подошел ближе, отчего зайчонок сжался и заплакал еще громче, глядя на нас с Олегом таким беспомощным взглядом, что я не выдержала и зажав рот рукой, тоже не смогла сдержать слез.
– Зайчоночек, не бойся, мама здесь, мама с тобой, мой любимый, - попыталась я его успокоить, но голос настолько дрожал, что звучало это крайне жалко.
– Я хочу к маме, - осторожно взглянув на Пластинина, попросил мой малыш, вытирая слезы, и это окончательно подкосило мою выдержку.
– Отпусти ребенка! Мы сделаем все, что ты скажешь, заплатим любую сумму, только отпусти его, ради бога! Пожалуйста, я умоляю тебя! Он ведь ни в чем не виноват, - тараторила я, захлебываясь слезами.
– Ах, вы сделаете все, что я скажу, - издевательски протянул Пластинин, а потом с него будто сползла маска, открывая истинное лицо: озлобленное, безумное, жаждущее отмщения.
– Ну, что ж, давайте проверим ваши возможности. Как насчет того, чтобы вернуть мне мое здоровье?
– с наигранным весельем поинтересовался он и я поняла, что этот человек на грани и пришел он не торговаться, он пришел убивать. Что с ним сделал Гладышев, мне было не известно да я и не хотела знать, но по той злобе и дикой ненависти, что бушевала в Пластининском взгляде, это было что-то поистине ужасное. И я до безумия боялась последствий.
– Вы не можете, - продолжал меж тем Пластинин, Гладышев же потихонечку стал двигаться в его сторону, едва заметным жестом показывая, чтобы я следовала за ним и держалась строго за спиной. Сжав несколько раз его руку, я дала понять, что все сделаю. Что он задумал, догадаться было не сложно, вариантов всего два: либо атаковать, либо дождаться, пока этот псих расстреляет нас. Еще, конечно, можно было понадеяться на охрану, камеры ведь повсюду, но учитывая, что Пластинин как-то затесался в наши ряды, я уже ни на кого не надеялась. Риск безусловно был громадный: один неверный шаг и нам конец. Но собственная судьба в это мгновение нисколько не волновала, главное было уберечь нашего ребенка, а ради этого мы готовы были на что угодно, поэтому продолжали осторожно приближаться, пока Пластинин разглагольствовал, немного ослабив бдительность.
– А может, вы вернете мне мое потерянное время, а вместе с ним и мои шикарные перспективы?
– начал он заводиться и повышать голос, отчего у меня внутри все обмирало. Я не сводила взгляд со своего перепуганного малыша и умоляла высшие силы только о6 одном - чтобы не выписывали нам с Гладышевым такой жестокий счет за все наши проступки и грехи. Знаю, мы совершили их не мало. О Гельмс и проклятьях ее матери я ни на минуту не забывала, но надеялась, что все же расплата не коснется самого дорогого в моей жизни.
– Вы не можете, - резюмировал в очередной раз Пластинин и ухмыльнувшись, покачал головой.
– О чем же мы тогда договариваться будем?
– Послушай, ты получишь такую сумму, которая подарит тебе еще массу перспектив и ….
– Думаешь, я на это куплюсь?
– выплюнул Пластинин, перебивая Гладышева.
– Ты за какие-то тридцать штук испоганил мне жизнь, а теперь рассчитываешь, что твои чертовы миллионы смогут что-то исправить. Них*я подобного! К тому же, не ты ли мне говорил, что смерть - не самое страшное, что может случится с человеком? Или что, все зависит от того, чья это смерть? Да-а, - гадливо протянул он и потряс рукой с пистолетом, отведя его чуть в сторону. И этого хватило, чтобы Гладышев сорвался с места и с размаха пнул его по руке, выбивая оружие. Я тут же бросилась к Саше, но прежде, чем мы успели сбежать с террасы, Пластинин ударом опрокинул Гладышева и снова схватил пистолет. В ту секунду, когда он направил его нас и нажал на курок, я ни о чем не думала, просто ведомая инстинктами, продолжала бежать, закрыв сына собой и сжав его плечики с такой силой, что он закричал от боли, но его крик потонул в моем, когда в спину врезались одна за другой несколько пуль. Парализованная разрывающей болью, я застыла, широко открыв рот, а потом начала медленно оседать.
– Мама?
– вскрикнул Саша, глядя на меня огромными, испуганными глазами. Я же облегченно улыбнулась сквозь слезы, убеждаясь, что с моим ребенком все в порядке и теперь он в безопасности, так как навстречу бежала охрана. Оставался лишь Гладышев, но судя по звукам борьбы позади нас, ему удалось
обезвредить ублюдка, так что волноваться больше было не о чем, кроме, пожалуй, того факта, что мир с каждой секундой становится каким-то далеким. От боли и слез перед глазами расплывалось, я чувствовала, как вместе с кровью утекают мои силы, и мне было страшно. Очень страшно и холодно. Так холодно, что я начала дрожать, чем еще сильнее напугала Сашу.
– Мамочка, вставай, - заплакал он, гладя меня по лицу своими крошечными ладошками.
– Вставай, пожалуйста.
– Сынок, - всхлипнула я, целуя его ладошку и тут же задохнулась от накатившей боли.
– Уведите ребенка! И быстро сюда машину, в скорую звоните, чтобы встречали нас по дороге! Живо!
– кричал где-то Гладышев задним фоном, и тут же Сашку кто-то подхватил, уводя от меня, а его место занял Олег, рухнув на колени и также, как сын несколькими минутами ранее заключил мое лицо в ладони, лихорадочно всматриваясь диким, горящим взглядом.
– Чайка, - дрожащим голосом позвал он, осторожно переворачивая меня на бок, чтобы осмотреть спину, я застонала от прошившей меня боли.
– Твою мать!
– заключил Гладышев, втягивая с шумом воздух и проорал кому-то, чтобы шевелились, у меня же в глазах потемнело, дыхание сперло, будто грудную клетку стиснули. Приоткрыв рот, я хватала жадно воздух, но его все равно было мало. И мне стало понятно, что еще чуть-чуть и сознание уплывет от меня, а с ним, возможно, и моя жизнь, но как не странно, это не вызвало панику, только лишь желание не тратить время понапрасну, поэтому собрав последние силы, приподняла руку и дрожащими пальцами осторожно коснулась разбитой губы Олега, стирая кровь. Он вздрогнул и посмотрел мне в глаза. И столько в этом взгляде было паники, столько ужаса, что мне все стало ясно.
– Гладышев, - сглотнув, прохрипела я, сама не зная, что хочу сказать, все слова вылетели из головы. Да и зачем они уже нужны, когда любимые руки обнимают так бережно, а глаза сморят с такой лаской, как только они умеют, заставляя мое скачущее на адреналиновом коне сердце, замирать?
– Шш, потерпи, моя девочка, сейчас мы отвезем тебя в больницу. Врачи все сделают, малыш, все будет хорошо, - приговаривал он, гладя меня по лицу и укачивая, словно маленькую. У меня же слезы покатились по щекам.
– Мне уже хорошо, - улыбнулась я, обессиленно прикрывая глаза.
– Одно твое «малыше,,, один проблеск чувств в твоих глазах стоят всего в этом мире. Жаль только… - замерла я, морщась от очередного приступа адской боли.
– Жаль, что это лишь проблеск жалости… -Нет, малыш, не жалости. Я тебя никогда не жалел. Любил, ненавидел, презирал, восхищался, но не жалел. И сейчас не буду!
– признался он и замолчал, словно ему было тяжело говорить. Я подняла отяжелевшие веки и увидела, что Гладышев едва держит себя в руках: на окаменевшем от нереальных усилий лице предательски блестели глаза, выдавая отчаянное бессилие.
– И правильно, я все это заслужила, - ухмыльнулась я и сжала его сбитую о6 Пластинина руку.
– Это справедливо.
– Да нет никакой справедливости в этой сраной жизни!
– зло выплюнул он и высказал, наконец, то, что накипело за пять лет.
– Разве это будет справедливо, если сука, испоганившая мне жизнь, отмучается, а я останусь подыхать здесь без нее? Разве это, 6л*дь, справедливо?!
– По-моему, вполне, - кивнула я и со смешком добавила, - любая бы сдохла после такого кошмарного признания в любви. Мы засмеялись, но смех тут же сошел на «нет». Боль стала просто невыносимой.
– Не смей закрывать глаза! Слышишь, Яна? Яна!
– вскричал Гладышев, паникуя, потому что я начала задыхаться и хрипеть. Пока длился приступ, Олег перенес меня в машину, кому-то что-то крича по дороге. Перед глазами мелькали перепуганные лица наших гостей, видимо, сбежавшихся на шум. Где-то неподалеку в истерике билась мама, я слышала ее крик, но все это было от меня слишком далеким. Вцепившись из последних сил в поло Гладышева, я молила дать мне еще хотя 6ы парочку минут, чтобы насладиться мгновением, которого я ждала шесть проклятых лет.
– Малыш, как ты?
– погладил меня по щеке Олег, уложив к себе на колени. Ладонь у него была горячей и липкой от моей крови.
– Холодно, - разлепив ели как губы, прошептала я.
– Потерпи еще немного, скоро будем в больнице, врачи все сделают, - попытался он успокоить меня. Я согласно кивнула, так как ничего другого мне не оставалось. В конце концов, нельзя было списывать со счетов мое невероятное везение, но если все же оно решило взять отпуск, я хотела 6ы прояснить вопрос, который Гладышеву удалось проигнорировать.
– Так что?
– выдавила я из себя, посекундно сглатывая.
– Ты женишься? Гладышев усмехнулся сквозь слезы и покачав головой, сказал: -Мы с тобой обсудим это потом, когда поправишься.
– Даже так, - протянула я и слегка улыбнулась, не способная на что-то большее, хотя внутри разлилась отчаянная радость. Возможно, Гладышев просто пытался скрасить мои последние минуты, а может, все еще не отошел от шока, но сейчас это не имело значения. Сейчас хотелось просто верить и я верила. Верила всей душой, как и в восемнадцать лет, что наша сказка могла быть со счастливым концом.
– Только так, - мягко согласился Олег. Его голос уже слышался издалека, а перед глазами становилось все расплывчатей.
– Попахивает клише, - слабо отозвалась я и стиснула Гладышевскую руку, хватаясь за нее, как за спасательный круг.
– А тебе не все равно?
– тихо уточнил он дрожащим голосом и склонившись надо мной, заключил мое лицо в ладони, всматриваясь лихорадочным от страха взглядом.
– Все равно, - выдохнула я ему почти в губы.
– Лишь 6ы с тобой где-нибудь рядом и как-нибудь навсегда. Гладышев усмехнулся, а я залюбовалась им - мужчиной, ставшим любовью всей моей жизни. Любовью, что была подобна дикой лошади, сев на которую, невозможно стало сойти. Она понесла туда, куда мне совсем не хотелось и сбросила на землю тогда, когда я этого не ждала. Могла ли такая любовь завершиться чем-то еще, кроме трагедии? Пожалуй, нет. Но мне хотелось, чтобы эта трагедия была красивой, поэтому нежно коснувшись щеки Олега, я тихо попросила: -Поцелуй меня. Как только слова сорвались с моих губ, повисла абсолютнейшая тишина. Гладышев замер, а с ним замерло и мое сердце, чтобы в следующую секунду сорваться с петель, когда его губы коснулись моих, а язык опалило такой знакомой лаской, что я не смогла сдержать счастливый стон, наслаждаясь вдруг обрушившимся на меня счастьем со вкусом Шираза, крови и слез. И почему только когда умираешь, становишься чем-то по-настоящему значимым, а пока жив, никому нет до тебя дело? Все-таки прав Гладышев, справедливости не существует, иначе я 6ы сейчас не проваливалась в темноту счастливая и спокойная, расплатившись по всем счетам и получив все, о чем только мечтала, пусть и всего на пару секунд. Конец ли это или начало чего-то нового? Не знаю. Но если на этом мой путь обрывается, что ж… Это была безумно - интересная жизнь, полная грандиозных взлетов и чудовищных падений, всепоглощающей любви и невыносимых страданий, дикой страсти и леденящего равнодушия. Правильно это или же нет уже не важно, но знаете, может, все же не зря жизнь на ЭКГ отражается скачками, а смерть - прямой, ровной линией? Может и так… Впрочем, у каждого свой путь важно лишь то, с кем ты шагаешь по нему. Ведь только с любимым человеком все обретает смысл, только рядом с ним по-настоящему живешь. И я сейчас, истекающая кровью в объятиях своего любимого мужчины убеждалась в этом, как никогда, ибо учувствовала себе живее нежели, чем все эти пять лет без него, а потому смерти совсем не боялась, ее для меня больше не существовало. Я жила и буду жить там, где всегда мечтала - в сердце человека, что заменил собой весь мир, что и был для меня всем миром.
Конец.