Казачий дух
Шрифт:
— Решение Генерального секретаря нашей партии идет вразрез с партийными инструкциями, — попытался Суслов вновь обрести хищный облик, но застарелая болезнь не дала ему этого сделать, вернув в прежнее полусогнутое состояние. И все-таки он сумел вздернуть острый подбородок. — Ты правильно подметил, Андрей Андреевич, политическая обстановка в стране накаляется с каждым днем, сионисты не дремлют, они потихоньку прибирают к рукам наши средства массовой информации. Ты не слышал о последнем их изобретении в этой области?
— Нет, Михаил Андреевич, после предательства этого негодяя Нечипуренко у меня не осталось ни одной свободной минуты.
—
— Это невероятно, — у министра иностранных дел рот еще больше съехал на бок. — А куда смотрит Андропов со своими подчиненными? У него в руках сосредоточена такая власть, что сам Рональд Рейган позавидует.
— Юрий Владимирович старается как может, но со своей почкой он тоже не вылезает из кремлевки. Вдобавок, анкета у него, как ты знаешь, у самого подмоченная, он сам из тех же жидов, — Суслов облизал синюшные губы. — Я подозреваю, Председатель КГБ готов пойти на решительные меры, но только в отношении взяточников и чинодралов. А это не совсем то, что надо. Наши люди давно заслужили некоторого послабления, и в этом Леонид Ильич абсолютно прав.
— Взяточничество в России всегда занимало первое место, это повелось еще от татаро-монгольского периода, — согласился с собеседником Громыко. — Но я на его месте обратил бы внимание на другое. На Калининский проспект, к примеру, возведенный под руководством градостроителя из евреев.
— Что ты имеешь ввиду, Андрей Андреевич?
— В народе ходят слухи, что высотки на этом проспекте построены с таким расчетом, что между ними создается аэродинамическая труба.
— Вот как, никогда об этом не слышал, — Суслов все-таки сумел на мгновение обрести хищную позу. — И что-же делает эта труба?
— Она постепенно разрушает Кремль, потому что в ней создаются вихревые воздушные потоки, — приподнял одно плечо вверх министр иностранных дел. Со значением добавил, — Проспект имени Калинина имеет направление на Красную площадь.
Партийный функционер долго молчал, видно было, что он с удовольствием опустился бы в свое удобное кресло. Заостренное лицо его стало еще уже, вместе со впалыми щеками оно походило на колун, готовый обрушиться на головы виновных. Но мысль в глазах стального цвета давала о себе знать короткими пульсирующими отсветами:
— Ты знаешь, Андрей Андреевич, мне в эти россказни не очень-то верится, — наконец улыбнулся он своей неприятной улыбкой. — Просто эти высотки появились у нас впервые, вот и произвели они на людей такое негативное впечатление. Американцы застроили небоскребами весь свой континент. И ничего страшного.
— Я точно такого же мнения, Михаил Андреевич, — чуть наклонил голову Громыко. — О слухах, бродящих в народе, я рассказал тебе совершенно в другом смысле, ты меня понимаешь?
— Да, да, теперь я понимаю, — встрепенулся собеседник. — Эти слухи пора прекращать. Надо доложить об этом Брежневу.
— Вряд ли Леонид Ильич что-то предпримет, как я понял, сейчас ему только до себя. Когда я вошел к нему, он спал за столом и не обратил внимания на сведения, за которые раньше Сталин сослал бы в лагеря, — министр иностранных дел переложил папку с бумагами из одной руки в другую. — Я имею ввиду Ростиньякова, кандидатуру которого на должность посла в Соединенных Штатах Америки он даже
Суслов передернул плечами, словно его обдала волна холода:
— Ну что-же, тогда пусть все остается так, как есть, заменить Генерального секретаря нашей партии нам сейчас некем, — со вздохом констатировал он.
— Давай признаемся хоть раз самим себе, Михаил Андреевич, — Громыко приблизил свое лицо к собеседнику. — Всем нам, его старым соратникам, это невыгодно.
Главный инквизитор Советского Союза вскинул водянистые глаза на партийного функционера сталинской эпохи, затем отвернулся и пожевал синюшными губами. Не проронив больше ни слова, он зашаркал по коридору, переставляя как костыли негнущиеся свои ноги.
Глава седьмая
Лавина сошла, подняв тучи пыли и песка, которые скрыли из виду солнце, уже цеплявшееся за ледяной зубец далекой горы. Все вокруг заволокла непроглядная темень, не видно было собственной вытянутой руки, не то что тропы под ногами. Последний каменный рык прокатился вниз по склону и все стихло, лишь на дне ущелья продолжалась усадка нового фундамента, да ревела река, пробивая с удвоенной энергией второе русло. Панкрат оторвал голову от земли и попытался сесть. Ноздри забила грязь, на зубах скрипел песок, но первая мысль у него была о том, что абреков, блокировавших наверху тропу, нужно уничтожить во чтобы то ни стало, иначе они дойдут до стен крепости и защитники поймут, что лавина могла пощадить и казаков. Тогда разбойничью цитадель взять с этой стороны не удастся никогда, если бы даже дядюке Савелию и Никите Хабарову сопутствовал успех и они сумели бы со своими сотнями прорваться к главным воротам. Нужен был отвлекающий маневр, который принудил бы абреков воевать на два фронта, тем самым распылив их силы. Об обратном пути войска терцов теперь не могло быть и речи, обвал стер со склона все очертания единственной дороги, по которой они пришли сюда. Панкрат пошарил рукой вокруг, наткнулся пальцами на голову своего коня. Он положил лошадь рядом с собой, как только камни устремились вниз, и послушное животное лежало все это время не шевелясь. Затем поднялся, всмотрелся вперед и увидел просветы между косматыми клубами пыли, продолжавшими оседать. Значит, солнце еще не успело зайти за гору и оставалась возможность довести дело до конца.
— Николка, — негромко позвал он лучшего своего друга, который всегда старался держаться при нем.
— Здесь я, Панкрат, — донесся снизу голос подъесаула. — Погоди маленько, ногу чем-то придавило.
Рядом зашевелился станичник, за ним еще один и еще. Вокруг закачались неясные тени, взявшиеся поднимать за уздечки своих скакунов. На тропе послышалось шумное дыхание и замерло возле атамана:
— Попали из огня да в полымя, — прогудел подъесаул Николка, отряхивая черкеску. — Что ты хотел, Панкрат?
— Надо идти Захарке на помощь, — продолжая всматриваться по направлению к вершине горы, сказал полковник. — Абреки, что засели наверху, не должны добраться до крепости.
— Ясное дело, — согласился станичник. — Если ее защитники почувствуют, что мы остались живы, то другой лавины нам уже не выдержать.
— Мы тогда и без всяких лавин никакие стены не одолеем.
— Про что и разговор, — прочистил горло подъесаул. Повернувшись туда, откуда пришел, он отдал тихую команду. — Тимошка, кликни свое отделение и вместе с ним на одной ноге ко мне.