Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
Владимир Петрович хотел было нанять и цыганский ансамбль и духовой оркестр, но Маринка запротестовала, настояв на обычных для таких случаев — баянисте и диск-жокее с дискотекой из «Млечного пути», как было на их выпускном.
А подарки дарили самые фантастические. Маринкины одноклассники оказались молодцами. Скинувшись, они преподнесли видеокамеру, — «деток снимать на память», — хором пропищали обе Наташки — Байховская и Гринько. Но друзья и родственники Владимира Петровича, те просто шокировали своею щедростью. И компьютер, и помповое американское ружье, и огромный телевизор под названием «домашний кинотеатр»,
Платье Марине привезли самолетом из самого дорогого московского бутика. Французское — от Кардена. Оно было просто роскошным. Марина сама не могла час оторваться от зеркала, примеряя фату, и новый атрибут своей новой жизни — настоящие драгоценности.
— Дайамондс — ар зэ бест герлз фрэндз, — сказал Владимир Петрович, застегивая на шейке невесты замочек бриллиантового колье.
Марина сперва чувствовала себя неловко.
Все эти друзья Владимира Петровича со своими такими старыми женами… Мужики явно на нее пялились, завидуя товарищу, отхватившему жинку вдвое моложе себя, а их толстые супружницы — те змеино улыбались, желая счастья так неискренне, что и сами, наверное удивлялись, мол что это на нас такое нашло? Какого ей еще счастья?
Разговаривать с этими старушками Марине было ровным счетом не о чем, и ее все больше тянуло к друзьям — одноклассникам, дружно оккупировавшим отдельный большой стол рядом с местом для танцев.
Но ощущение новых семейных обязанностей заставляло поддерживать разговор, и улыбаться под явно неодобрительными и многозначительными взглядами этих пожилых мужниных друзей, которые теперь нарушая естество природы, должны стать ее новыми друзьями.
Теперь это моя новая жизнь, — решила она для себя.
Пришли и Мишка с толстой Галей.
Мишка смутился, сунул букет и неловко поцеловал в щеку. А Галя, принялась долго и пространно желать семейного счастья и много детей. Подарили они деньгами. Марина не стала считать-пересчитывать, а отдала дружке-свидетельнице Наташке Гринько. Но, как ей показалось, денег в Мишкином подарке было немало.
Отпустили молодых далеко заполночь. И здесь она мужу уступила. В первую брачную, оставила дом и сад на разграбление подгулявших гостей и отправилась с… Владимиром Петровичем… с Владимиром на его квартиру.
— Владимир Петрович, не думайте, что я вас не люблю.
— Молчи
— Или что пока не люблю.
— Помолчи
— Я обещаю, что буду хорошей женой. Во всех отношениях. И вам не придется жалеть.
— Говори мне ты, я прошу тебя
— Я обещаю вам… тебе, что буду очень хорошей женой. Во всем.
— Молчи.
— Вы меня спасли… Ты спас меня и Сережу с Юлькой. Вы заслужили. Я буду любить вас…. Тебя. Буду любить крепко-крепко. Все у нас будет очень хорошо. Ты заслужил. Милый. Ты мой муж.
Проснувшись в полвторого по полудни, молодые отправились на Вторую Садовую, проведать Юльку с Сережей.
Столы уже увезли. И сад прибрали от мусора… И кровать. Папина с мамой никелированная кровать уже стояла вынесенной под вишню.
И пока Маринка ходила по дому, объясняя Сереже и Юльке, что и куда ставить, через открытое окно она вдруг увидела, что на папиной кровати лежит и уже спит он. Ее муж. Владимир Петрович.
Софья Давыдовна умела готовить. Когда Софа была еще девочкой, бабушка Фрида научила ее всем секретам. И фаршировать щуку, и делать их знаменитое кисло-сладкое жаркое. Но с тех пор, как умер ее муж — Николай, а сын Дима, оперившись, начал жить совершенно самостоятельно, она готовить перестала. Так, разогревала что-то себе на завтрак, а обедала и ужинала преимущественно в больнице. Собственно и на пенсию Софья Давыдовна Заманская не уходила не только потому, что ее должность — главврача лучшей в области больницы давала деньги и общественное положение, но и потому, что Софья Давыдовна панически боялась одиночества.
Когда Дима бросив работу в райкоме комсомола вдруг занялся бизнесом, она сперва испугалась. Как же! Опять устроят маленький НЭП, а потом всех кооператоров сошлют в Сибирь. Но потом, когда у сына появились деньги, она поверила. Поверила его чутью и тайным способностям, в наличии которых никогда ни на минуту не сомневалась.
— Мама, потом я тебя к себе в Нью-Йорк заберу. И клинику тебе там открою, если захочешь.
— Болтун, — смеялась Софья Давыдовна, но видя какими деньгами стал вдруг распоряжаться ее Димочка, поверила, и в то что может забрать ее в Нью-Йорк, и в то, что сможет там купить ей если не клинику, то рентгеновский кабинет.
Готовить Софья Давыдовна умела. Но заниматься этим для себя одной — полагала совершенно излишним.
Однако, когда вдруг приехал Дима, Софья Давыдовна решилась испечь пирог с вишнями.
Ее Димочка приехал черный от загара, совсем худой, и еще более поседевший.
— Ну? Ты о матери будешь когда-нибудь думать?
— Мама, я все время о тебе думаю.
— Нет, ты мне скажи, я тебя за тем рожала, чтобы на старости лет сидеть здесь в Новочеркесске совершенно одной?
— Мама, давай я тебя перевезу к дяде Леве. Куплю тебе в Тель-Авиве большую квартиру специально неподалеку от него, будешь видеться с братом и племянницами каждый вечер.
— И зачем я поеду в этот Израиль? Там стреляют — там убивают!
— Мама. Стреляют и здесь.
— А моя больница?
— Ну сколько еще лет ты проработаешь? Тебе моих денег мало?
— Не в деньгах дело, сынок. Я здесь начинала простым врачом — рентгенологом тридцать лет назад. Здесь моя жизнь прошла. Меня в этом городе знает каждая собака! Я их всех лечила! И теперь, я работаю, и в этом смысл моей жизни. И в этом ты виноват.
— Мама?
— Ты виноват. Потому что у меня нет другого смысла жизни — ты мне не дал.
— Мама!
— Не спорь, ты почему не женишься? Почему у меня нет внуков? Если бы у меня были внуки, к чертовой бабушке я бы послала всю эту работу!
— Женюсь, мама. Вот я и приехал, может для того, чтоб жениться.
— И на ком, интересно узнать?
— На Маринке Кравченко.
— На Марине? Долго ты, сынок, по заграницам разъезжал. Опоздал ты. Как раз на прошлой неделе свадьбу у них играли. Меня звали, да не пошла — дела в больнице были.
— Как свадьбу? С кем? За кого?