Казаки-разбойники
Шрифт:
Офицер вдруг дружески положил ему руку на плечо, стал что-то говорить, как показалось Луке, утешительное. Остальные солдаты молча вздыхали, понимая горе утраты. Их поразило, что этот варвар из азиатских степей так убивается над потерей лошади. И они с уважением отнеслись к этому порыву врага.
А со стороны обоза доносились выстрелы и крики, но потом все быстро затихло.
Лука сидел около трупа Нэньки, в голове ничего не было, кроме пустоты, горя и глубокой тоски. И вдруг всплыл образ французской девушки, так же убивавшейся
Лука прислушался. Сражение уже окончилось. Выстрелов больше не было слышно, а со стороны обоза нарастал перестук и скрип колес.
Лука было встал, но его придержали сильные руки солдата. Он обернулся – солдат сделал предостерегающий жест.
Показались фуры. Ими правили французы, а казаки со связанными руками шли следом. Лука жадно всматривался в их суровые лица. Определил, что троих нет с ними, но облегченно вздохнул, заметив Макея и Якима. Последний был ранен и держал руку другой рукой. Рана была наспех замотана окровавленной тряпкой.
Казаки поглядели на Луку, на мертвую Нэньку, а Макей спросил тихо:
– Как там наши, сынок?
– Плохо! Наверное, порубали всех. Слишком много было врагов. А вы?..
– А что мы? Сам видишь, сынок. Я смотрю, твоя Нэнька убита?
– Из-за этого и в плен попал. Что теперь будет?
– На одного Бога надежда, сынок! Будем уповать на него. Больше не на кого. А там посмотрим. Не казнят, надеюсь.
Пленных погнали дальше. Луку почему-то не стали связывать, и он брел вместе с остальными, переговариваясь и охая.
Скоро вышли к месту схватки. Повсюду лежали трупы казаков и французов. Пленных казаков было человек двадцать, остальные погибли.
– Вот так и кончается все, – как-то неопределенно молвил Макей. – Вскоре и нам может быть уготована такая судьба, ох, горе наше, горе!
Лука помог Якиму перевязать рану. Рука ниже локтя была пробита пистолетной пулей и теперь не двигалась. Ее туго замотали, подвесили к шее, и Яким с трудом ковылял вместе с остальными. Были и другие раненые, чьи бледные лица говорили о страданиях и горестях, свалившихся на их головы.
Пленных развязали и заставили рыть могилу и хоронить своих убитых. Казаки смешались, рассказывали один другому весь ужас неожиданного нападения большого отряда французов.
– Смотрю, нас осталось человек сорок, – заметил Лука, оглядев казаков и повздыхав. – Хоть похоронить разрешили по-человечьи.
– И сотники полегли, – сокрушался Макей, орудуя лопатой.
К вечеру похороны завершили. Пленных опять повязали и погнали на запад. О кормежке никто не заикался, и казаки довольствовались лишь тем, что было в карманах да что нашли у убитых товарищей.
– Хорошо, что хоть пить дали, – ворчал Омелько Гащ. – А без харча отощаем.
– Молчи лучше и шагай себе! – зло буркнул Лука.
– Чего ты ругаешься! –
Поздно вечером пленных пригнали в деревню, где им дали воды и моркови. Загнали в сарай, заперли двери и поставили охрану.
Утром выпустили по десятку к колодцу попить, дали еще по морковке и небольшой луковице, а о хлебе никто больше и не мечтал. Луке повезло поднять два не совсем целых яблока. Одно он отдал Якиму, и они быстро проглотили эту скудную еду.
– Лука, я не выдержу, – тихо говорил Яким, сдерживая стон, рвущийся с его потрескавшихся губ.
– Крепись, хлопец! Мы поможем тебе. Может, не так далеко нас погонят. И я буду просить дать тебе место в фуре, если такая будет.
– Да кто бы тебя послушал, Лука.
Пленных согнали в колонну и под окрики солдат охраны погнали дальше. Лука поддерживал друга, ему помогали и другие казаки. Но были и еще раненые, и Лука долго просил солдат помочь им, пока те не сжалились и не разрешили трем раненым сесть в одну из трех фур.
Лука прислушивался к разговору солдат, пытаясь уловить знакомые слова. У него почти ничего не получалось. Было тоскливо, голодно, в животе сосало, в голове гудело, а в ногах ощущалась слабость и дрожь. Потом слабость стала распространяться и на все тело. Оно требовало отдыха и еды.
– Хоть не связали, – бубнил Яким Рядно. – И когда же хоть немного дадут в рот положить? Больше мочи нет.
– Брось ты стонать, Рядно! – прикрикнул на того Терешко. – И не такое выдерживали, а пока Бога гневить нам нечего. Не бьют, и то слава Богу. Татары хуже гонят свой ясырь. Бывал я у них однажды, да удалось высвободиться быстро. Не успели далеко отогнать, дней пять потом добирался до своих.
– И что надумали с нами делать? – спрашивал сам себя Макей. – Зачем гонят в такую даль? И куда, хотел бы я знать.
Лука старался идти поближе к фуре, где ехал Яким. Он переговаривался с ним, на дневном отдыхе перевязал ему рану, промыл, понимая, что у друга может статься нагноение и тогда тот легко покинет этот свет.
После Рокруа пленных погнали на юг. К середине октября наконец пленных пригнали к городу, на окраине которого высился старый замок с двумя полуразвалившимися квадратными башнями. Длинное строение было приспособлено под тюрьму для пленных. Там уже находилось до ста австрийцев, немцев и венгров с хорватами.
– Вот и наш дом, казаки! – мрачно воскликнул Лука. – Поглядим, как тут нас устроят. Холодновато будет зимой в этих камнях.
Ему никто не ответил. Измученные долгим голодным путем казаки лишь тупо взирали на обомшелые стены тюрьмы и мечтали лишь о том, чтобы поскорее отдохнуть и попить. О еде никто больше не заикался. Ее уже давно не выдавали.
Пленных разделили на две партии и загнали в тесные каменные мешки с одним зарешеченным окном и каменным полом, где лежали охапки старой соломы.