Казаки
Шрифт:
така щира думка, що видцуравшись вид ляхив, не приста-ваты до Москвы, на ии пидмову не пиддаватыся, а славне Вийсько Запорожське нызовее: от наша надия! О, як бы мы трымалысь вси вкупи: не те, що ляхи — и москали не по-боролы б нашои козацькои сылы.
— Добра твоя ричь, — сказал судья Уласенко, — тильки, як бы рокив хоч десять по переду була проказана. Бо вже тепер Украина через нутряни свои разрухи ни на вищо звелася.
— Мы з вийськом нызовым едналысьмо, — сказал Дорошенко. — И перед кошовым прысягу цареви выконалы. Так Москва тыеи. присяги не поважае и бояре ии не ха-чуть, кажут, щоб выконалы мы прысягу перед Самойло-вычем и перед Ромоданом, а не инак. Що робыты! Не хотилось нам корытысь перед поповычем,
. на своему вику. Покаятысь при конци вику хочу. Аже кажеться: в терпинии стяжите ваши души! Маты, благо-славы!
— Абы тильки за перши зли учынки не взявся, — сказала старуха. — А на добри я благословляю.
Мать со слезами на глазах встала с своего места, сняла со стены висевший образ Спасителя в терновом венце и, осенив им склонившего перед нею голову сына, произнесла:
— Сыну мий любый, сыну первородный! За все, чим проты мене погришыв еси, я тебе прощаю и благословляю на жыття нове. Пошлы тоби, Гоподы, здоровья и счасття!
–
После этой семейной сцены, Дорошенко велел позвать привезшего Полуботков лист посланца. ,
Привели Малявку.
–
— Скажи мени правду, козаче, да тильки щиру правду, як перед Богом. Не видбрихуйся, — говорил ему Дорошенко. — А я тоби даю справедлыве слово гетманське: не буде тоби ничого злого. Ты пиймав мого Мотовылу? Не бийсь, кажи просто.
— Я, пане гетмане! — отвечал Малявка.
— Я так и думав, — сказал Дорошенко. — Бо зави-щась велыке тебе зразу так пиднеслы, що з простого рядо..,
выка хоружим сотенным учинылы. Як же ты его пиймав? Чи дав тоби кто про его зарани звистку?
— Выйшовши з Чыгирына, угледив я, що якийсь бидо-лашный старець вылиза крадькома з городу. Пидзорно мени те здалось. Я догнав ёго. Подаровав спершу ему свое одиньня и сапьянци, а у ёго взяты хотив, що на ёму було. Вин не дався. Тоди я догадався, що тут щось е, позвав козакив, розулы ёго и я з лычакив выйняв лыст.
— Кажи правду, — заговорил Дорошенко: — Мотавы-ла не посылано до московського гетмана?
— Ни. Сыдыть у Борковського за сторожею, — сказал Малявка.
— И лыста мого не посылано до московського стану? — спрашивал Дорошенко.
— И лыста не посылано, — отвечал Молявка.
— Я, — сказал Дорошенко: — пошлю Вуеховича и Та-расенка до обозу пана Самойловича и Ромодана: нехай умову подпышуть, и присягнуть обопильно. Тоди я до их прииду гетмансьтво свое сдаваты. А тым часом, поки мои вернуться, ты зостанешься аманатом. А Полуботок нехай маго Мотавыла прышле до мене и лыст той мий, що перенято. Я тоди разом с тобою до их выиду!
VIII
В казацком стане в шатре наказного гетмана Полуботка собрались все пришедшие под Чигирин полковники. Перед этим собранием, сидевшим за столом, стояли Дорашеиковы посланцы Вуехович и Тарасенко. Они объяснили полковникам, что отправка Мотовила учинена была Яненченком мимо воли и ведома гетмана, уверяли, что с Яненченком в соумышлении немного неопытной молодежи, которая сама не знает, что делает, а большинство чигиринцев заодно с гетманом стоит твердо на том, чтобы искренно, без обмана покориться. Вуехович умолял полковников поступить в этом случае по-товарищески, не сообщать о перехваченном «листе» Косагаву, простить неразумную молодежь и не думать, чтоб Дорошенко участвовал в таком коварном замысле, а Дорошенку отослать и Мотовила и взятый у него в лаптях «лист». Тогда Дорошенко немедленно приедет к ним в стан. Палубаток отвечал, что все сделается так, как желает Дорошенко, только пусть Дорошенко немедленно после отправки к нему Мотовила с листом приезжает в московский стан на реку Янчарку и там перед всеми положит свои клейноты, а потом поедет в главный обоз к Ро-модаиовскому и Самойловичу. Полковники тотчас приказали возвратить Дорошенку <<лист» перехваченный и препроводить Мотовила в Чигирин, а Вуеховича и Тарасенка отправили к Косагову, от которого те уехали в главный обоз к Самойловичу и Ромоданавскому.
Между тем новый хоружий черниговской полковой сотни сидел в доме Вуеховича, которого мать по приказанию сына угощала со всевозможным хлебосольством. К концу дня сказали Молявке, что его зовет гетман. Он вышел за ворота двора Вуеховича, но там ожидали его Яненченко и приятель последнего бывший медведовский сотник Губарь. .
Яненченко сказал Молявке:
— Ты пиймав Мотовыла?
— Я, — отвечал Малявка. — Я вже повидав самому ясневельможному.
— Чи ты козак правдывый, чи може московський шпиг? — спрашивали его.
— Я козак правдывый! — отвечал Малявка.
— Так слухай, — сказал Яненченко, — не вси у нас таки ледащи, як наш гетман, що старого бабського че-ревыка не варт. Не над козаками ёму гетмановаты, а свини пасты. Без Дорошенка знайдемо соби иншого гетмана. Чутка у нас права, що турський царь, давидавшись про Дорошенкову зраду, нарик гетманом сына славнои памьяты Богдана Хмельныцького, Юрася, пожаловав его князем Ма-лороссиискои Украины и велив одягнуть ёго у каптан, и берет ему даты. Мы до ёго прыстанем, колы зъявыться з турським незвытяжоным вийськом. Людей хоробрых, разумных и сталых нам треба. Видпокутуй вину свою, що вхопыв нашого чоловика в неволю. Приставай до нас. Зос-таваи ся з намы, видступысь от московського царя и присяг-ны служыть Богданову сыну. А колы не захочет так учыныты — свиту Божого бильш не побачыш! Тут зараз тебе и смерть постыгне.
— Не те, що до вас прыстану, — отвечал Малявка, — а намогаюсь нашых полчан черныговських и других, як прылучиться, видвернуть от регименту Самойловичевого.
— А брешеш, сучий сыну!
– — сказал Губарь. — 3 л.Я:ку за свою душу нам се ты кажеш! Видкиля се воно так сталось, що позавчора слугуючи вирне гетманови по-повычеви ты полоныв нашого чоловика, а сёгодни вже еднои думки з нами став. Брехня, брехня, не пиддурыш нас! Думаеш як-небудь вышмыгнуть вид нас, а потым до"' ведеш про нас!
— Ни, панове, — отвечал Малявка, — не хочу вас пиддурювать, з щирого серця вам кажу. Хыба вы думаете, у нас на ливому боци забулы про батька нашого Богдана? Хыба тоди про его забудуть, як уже ни одного казака там не зостанеться! Поки свит-сонця памьять атымуть и згаду-
" ватымуть ёго, и сынови его слугаваты рады будуть мало не вси. У нас як бы просто ректы: отступыться от царя, да прыставайте до турка, або до ляха, то правда — мало о знайшлось охитных. Або так сказаты: видречиться от реги-менту Самойловичевого, нехай буде вашим гетманом Дорошенко, або Ханенко, або кто инший, хоч бы кто з ваших местей, то ледве бы и на те прыстало багато. А Хмелныць-кого имено — велике то слово! Тым и я, панове, як тильки сказалы вы, що турецький царь наставляе Хмелныченка не тильки що гетманом, а ще князем, зараз Бог-зна як зрадив, и з першага слова сказав, що хочу ёму вирне слуговаты! У нас, панове, давно така гадка миж народом ходыть, що колы-небудь прийде Юрко Хмелныченко видбираты свою батькивщину, и тоди вси до ёго прыстануть, и вся Украина поеднаеться, и не буде над нами ниякого чужого пановань-ня, ни московського, ни лядського, а свое власне буде и усим лыхам кинець прийде, и счастьте Бог дасть людям своим.