Казаки
Шрифт:
— Геть! — крикнула Ганна не своим голосом: — Лип-ше убий мене на сим мисти, а я на грих с тобою не пийду! Я честного роду дытына, дивкою ходывши дивоцьства свого не втеряла и ставши замужем, своеи доброи славы не по-каляю! Геть! Нехай тоби лыхо!
— Что ты говоришь о доброй славе, да о грехе! — сказал воевода более и более воспламеняясь страстью. — Какая тут недобрая слава? Какой тут грех! Ты мне так по сердцу пришлась, что я тебя, за себя замуж хочу взять!
— Неправда! Замуж ты мене не визьмеш, а тильки ду-рыш, хочеш як бы улестыть мене. Як таки тоби, такому значному царському
— А я говорю тебе, что твое венчанье не в венчанье. . Не по закону веннать тебя разрешил владыка. Над вашим
владыкою есть другой владыка постарше, патриарх. Он твоего венчанья не вменит в венчанье и разрешит тебе выйти за меня замуж!
— Я, — говорила с более смелым и решительным видом Ганна: — вже тоби сказала, що я чужа жона, мене повинчалы. Да хоч бы и ваш патриарха, як ты кажет, розришыв, то я бы за тебе не пийшла. Люблю я свого Яць-ка и ни на кого в свити ёго не проминяю.
— А меня, стало быть, не любишь! — сказал воевода с зверскою яростью.
Ганна молчала, переминаясь.
Воевода еще раз спросил:
— А меня, стало быть, не любишь? Не хорош я для тебя? '
— Не люблю! — сказала смело Ганна. — Як я любы-тыму такого, що ёго вперше бачу?
— Я сказал тебе, кто я такой, — промолвил воевода. — Коли не веришь, спроси у кого хочешь: все тебе скажут, что я царский воевода, в Чернигов прислан!
— Да будь ты не те що воевода, будь ты самый найпер-ший, як там у вас зов^ться, князь, чи що, хоч самого царя сын — я за тебе не пийду, а гриха творыть не стану ни з ким!
— Так-таки не пойдешь за меня? — спрашивал воевода, которого черты лица принимали все более и более зверское выражение.
— Так-таки не пийду! — отвечала Ганна.
— И не любишь меня? — спрашивал дико воевода. Ганна остановилась ответом. Воевода повторил вопрос.
— А сам знаеш! — отвечала она, потом, разразившись рыданием, бросилась в ногам его и говорила: — Витпусты мене, боярине, Хрыста рады витпусты до батенька и до матинки!
— Ну нет, девка! — сказал воевода: — Не на то я тебя сюда велел привести, чтоб ничего с тобой не сделавши, да отпустить. У нас говорят: кто бабе спустит, тот баба сам. Хоть плачь, хоть кричи — ничего не пособишь. Тут, окро-мя меня, никто тебя не услышит. Ты теперь в моих руках и от меня не вырвешься. Коли не хочешь добром, ласкою, так будет по-моему силою!
— Боярину! — вопила Ганна. — Витпусты мене! Ба-течку! Голубчику! Пажалий мене сырату бидну! Я никому не скажу, що зо мною диялось, ни батькови, ни матери, никому! Витпусты! Бог тоби за те нагородыть усяким добром. Голубчику! Пошануй! Витпусты!
— Нет, девка красавица! Не отпущу! — говорил воевода: — Больно ты мне приглянулась, к сердцу мне пришлась!
— Пане воевода! — промолвила Ганна, поднявшись и ставши с выражением собственною достоинства: — У мене есть чоловик. Вин узнас и заступыться за мене. Вин до самого царя дийде и суд на тебе знайде!
— Ого, девка! — сказал воевода со злобною усмешкою: — Ты еще пугать меня своим козаком! Он до царя самого дойдет! Вот какой большой человек у тебя, что до самого царя дойдет! Э! Далеко ему до великого государя, как кулику до Петрова дня! Что твой козак? Наплевать на него! Что он мне сделает? Я царев воевода. Мне больше поверят, чем какому-нибудь хохлачу козачишке. Не боюсь я его, дурака. Что хочу, то вот с тобой и учиню. Полюбилась ты мне зело, девка!
Он схватил ее поперек стана.
— Я розибью викно, кынусь; убьюсь! На тоби грих буде! — кричала Ганна.
— Окно узко! Не пролезешь! — сказал воевода...
Ганна барахталась. Напрасно! ..
Утром другого дня сидел воевода в своем доме. Перед ним стоял холоп его Васька, один из ухвативших в тайнике Ганну, парень лет двадцати слишком, с нахальными глазами, постоянно державший голову то на правую, то на левую сторону, часто потряхивая русыми кудрями. Воевода говорил:
—, Васька, хочешь жениться?
. — Коли твоя боярская воля будет, — отвечал Васька.
— У тебя зазнобушки нет? — спросил воевода. Правду отвечай мне.
— Нету, барин! — ухмыляясь, ответил Васька.
— Найти невесту тебе? Хочешь найду, красавицу... ух! — говорил воевода.
Васька только поклонился.
— Вон ту девку, что вы с Макаркою подхватили? Хочешь? — сказал воевода.
'— Помилуй, государь, — сказал Васька. —- Моему ли холопскому рылу такие калачи есть! Она просто краля писаная!
— Так вот на этой крале я хочу женить тебя, — продолжал воевода. — Хочешь, али нет?
— Ведь она повенчанная, боярин, — сказал Васька.
— Это не в строку, — перебил воевода. — Развенчаем. В пост их венчали; такое венчанье не крепко!
— Венчать в другой раз, пожалуй, не станут! — заметил Васька.
— Вы повезете ее в мою подмосковную вотчину: там вас отец Харитоний обвенчает. Он все так сделает, как я захочу. А я напишу ему с вами: вот он вас и обвенчает. Только вот с чем, Вася, — как меня из Чернигова выведут, тогда я тебя с женою в Москву вызову: ты будешь пускать жену свою ко мне на постелю.
— Не то что пускать, сам ее к тебе приведу, — отвечал Васька. — За большое счастье поставлю себе.
— А я тебя, Васька, за то озолочу, — говорил Чоглоков. — Первый у меня человек станешь. Коли захочешь — и приказчиком тебя над всею вотчиною сделаю. И платье с моего плеча носить будешь, и есть-пить будешь то, что я ем-пью!
— Как твоя милость захочешь, так и будет! — отвечал Васька, кланяясь. — Мы все рабы твои и покорны тебе во всем должны быть. Ты нам пуще отца родного, кормилец наш, милостивец!
Чоглоков говорил:
— Запряжете тройку в кибитку, посадите в нее хохлушку, закроете кожами и рогожами и повезете из города тайно в полночь. Держите ее крепко, чтоб не выскочила и не кричала, пока уж далеченько от города уедете. Ничего с, ней не говорите о том, что с нею станется и куда ее везете. А привезете в нашу вотчину — тотчас отцу Хари-тонию мое письмо подадите: он вас обвенчает. Будешь с женою жить у меня во дворе в особой избе, а я напишу приказчику, чтоб выдавал вам помесячно корм во всяком довольстве