Казань
Шрифт:
Она имела большие, красивые, по-восточному слегка раскосые светло-карие глаза, излучавшие какую-то, как показалось Платону, необыкновенно-просящую нежность.
Длинные, почти до пояса, густые, крепкие, почти прямые, но слегка волнистые, спело-каштановые роскошные волосы вместе с глазами придавали её облику какую-то колдовскую таинственность.
В меру худощава и необыкновенно стройна, длиннонога в коротковатой юбочке, специально обнажающей её сладко-красивые стройные девичьи ножки, она приводила всех глазеющих на неё мужчин в необыкновенный трепет.
В её колдовские сети попался и Платон.
Она дала глазами «косяка» на симпатичного гостя, исподволь рассматривая его и прислушиваясь к их с начальницей разговору.
Разглядев его и поняв, кто это, она решила повысить интерес московского гостя к своей персоне.
Девушка встала из-за стола и медленно, величаво, как на подиуме, от бедра работая длинными ногами, проследовала к высокому шкафу у противоположной стены, будто бы за каким-то документом.
Она остановилась около него, потягиваясь к верхней полке и высоко поднимая руки. При этом её короткая юбка невольно обнажила и без того, сверх привлекательные ножки, но уже почти до самых ягодиц.
Платон не мог оторвать от них своих ярко горящих, восхищённо-алчных глаз.
Его естество восстало твердью под узкими и тесными джинсами, да так, что толстая пачка денег в набедренном кармане аж впилась в его бедро и стала от того выделяться ещё рельефней. Платон невольно прикрылся папкой с документами, но не в самый подходящий момент.
Главбух – ядрёная женщина средних лет, попросила его показать ей какую-то бумагу. Платон вынужден был открыться.
Но чтоб как-то прикрыть свою срамоту, нарочно уронил папку на пол, приседая при этом, якобы чтобы её поднять. При этом ему удалось несколько убрать восвояси своё, не в меру восставшее, начало.
Девушка, широко и с видимым удовольствием улыбаясь от произведённого эффекта, повернулась к нему, не глядя беря пачку бумаг с верхней полки шкафа, и тут же, скорее всего нарочно, с оханьем выронила её на пол. Ворох бумаг сразу же веером рассыпался по полу, призывая их хозяйку низко наклониться над ними.
Главбух коротко, но глубоко вздохнула, поглядывая с интересом и укоризной попеременно, то на Платона, то на свою хитрую сотрудницу.
Покачивая слегка головой, с ехидной улыбочкой она обратилась к девушке:
– «Ну, молодёжь! Что-то у Вас в руках ничего не держится!».
Поднимая свои спасительные бумаги, Платон невольно взглянул на перешагнувшую через рассыпанную охапку и стоящую уже к нему спиной, согнувшуюся к полу девушку, и в раз обомлел.
Она, стоя лицом к шкафу, не сгибая колен своих длиннющих слегка расставленных ножек, наклонилась низко к полу, собирая упавшие листы, при этом украдкой, скосив глаза, наблюдала через плечо за реакцией Платона. В этот момент уже совершенно оголились её ягодицы, плотно обтянутые белыми полупрозрачными трусиками, через которые явственно проступил цветной рельеф её девичьей чести. Платон от растерянности и изумления не отрывал от её заветного места своих жаждущих глаз, автоматически шаря при этом рукой по пустому полу, ища уже поднятые с него бумаги.
Главбух, удивившись такой сверх смелости и наглости молодой и круто начинающей сотрудницы, каким-то невнятным тембром сразу севшего голоса не то пропищала, не то проскрипела:
– «Розалия! Повернись!».
Та резко повернулась, словно спохватившись, при этом нарочно поддав ногой оставшуюся кипу бумаг в сторону Платона, как бы приглашая его себе в помощь. Тот на время полностью потерял дар речи и контроль над собой.
Не распрямляясь от нестерпимой натянутости в паху своих джинсов, согнувшись в поясе, он почти пополз на карачках, не касаясь руками пола, в направлении своей соблазнительницы, вызвав при этом прилив заливистого смеха у Главбуха.
Партнёры по несчастью, а скорее всего по счастью, начали приближаться друг к другу, то жадно и трепетно глядя глаза в глаза, то стеснительно отводя их на пол, то невольно глядя на интересные части тела нежданного партнёра. Глаза Платона невольно впились в её оголившуюся в декольте грудь с уже неожиданно быстро набухшими, почему-то коричневыми сосками. Она была, как многие теперешние шустрые девушки, которым есть, что показать, без бюстгальтера. Платон, оторопев, чуть ли не теряя сознание, в каком-то тумане, продолжил своё роковое движение, в конце концов, столкнувшись лбами с Розалией.
К тому времени, всё таки едва сдерживающая смех главбух, не выдержала и разродилась наконец-таки гомерическим хохотом, пытаясь прикрыть руками свой, пляшущий в гримасе, рот:
– «Ну…! Ну, Вы…и…даёте же!».
Столкновение и хохот вмиг вернули парочку к реальности.
Розалия резко прижала руку с кипой бумаг к груди и выпрямилась.
Платон также встал, невольно прикрывая свой пах также пачкой поднятых бумаг. Оба, раскрасневшись, опять впились в глаза друг друга.
Девушка оказалась почти такого же роста, что и Платон.
Они несколько мгновений молчали, взаимно наслаждаясь красотой, цветом и разрезом глаз друг друга. Затем смущённо обаятельные улыбки озарили их восторженные лица.
Розалия совершенно нежным и мелодичным голоском выдавила из себя:
– «Спасибо, Платон Петрович!» – при этом слегка присев, сделав что-то вроде книксена.
Она робко, медленно, но настойчиво жаждуще протянула свою длинную и узкую ладонь, с длинными, весьма нежными, изящными пальчиками, к бумагам, прикрывающим пах Платона.
От этого её вызывающего движения плоть Платона восстала так, что он уже не мог скрыть сути, происходящего в его штанах, действа.
Он вынужден был, с трудом сдерживая себя, резко отвернуться от Розалии и, прижав второй рукой уже смятый ворох бумаг к паху и слегка согнувшись, поплестись мелкими шажками на своё прежнее место.
Розалия, не останавливая своё колдовское действо, завораживающе-певучим голоском продолжила:
– «Давайте… я у Вас… поддержу! А то… отпадёт ещё!».