Казанскй треугольник
Шрифт:
Говорили он недолго, и, быстро распрощавшись, девушка направилась к выходу.
Проводив ее взглядом, я поднялся и пошел к Светлане.
— Позволите присоединиться?
— Пожалуйста, рада видеть тебя, Абрамов!
Официант перенес с моего стола водку и закуску. Я предложил выпить за неожиданную встречу в этот холодный зимний вечер. Мы чокнулись и выпили. Водка обожгла мне горло и теплом растеклась внутри. Вдруг мне стало так хорошо, будто ничего и не произошло.
— Давай выпьем еще по одной? — предложил я и стал наливать ей вино.
Мы выпили и принялись за закуску. Беседа текла так естественно и благодушно, что мне вдруг захотелось сделать для нее что-то очень хорошее.
В ресторане заиграла музыка, и я пригласил Светлану на танец. Мы медленно кружились по залу, и я, как в юности, стал терять чувство реальности. Запах ее тела и духов кружили мне голову, она о чем-то говорила, но я плохо слышал ее. Возникшая во мне страсть нарастала неудержимо.
Нам обоим было ясно, что годы безвозвратно разлучили нас, но чувство неразделенной любви вновь вспыхнуло во мне с огромной силой.
— Хочешь, я спою для тебя? — спросил я ее.
— Не нужно, ты ведь не работаешь певцом? Как люди расценят это? Завтра тебе будет стыдно, — стала отговаривать Света.
Я подошел к музыкантам и спросил у них разрешения. Один из них снял гитару и протянул мне.
«У берез и сосен, тихо бродит осень, Облака плывут большие. Ничего не скажешь, ничего не спросишь, Словно мы, словно мы, словно мы с тобой чужие».Я пел о любви, о дорогах, которые развели двух людей, о времени, которое не смогло стереть и уничтожить эту любовь.
Когда песня закончилась, я сел за стол и посмотрел на Светлану, желая понять, что она чувствует. Ее глаза были полны слез. Она поблагодарила меня за песню и стала собираться. Я проводил ее до выхода и, лишь когда она села в такси, вернулся в зал.
Она ушла, а вместе с ней исчезло и мое романтическое настроение. Чувство одиночества вновь овладело мной и я, расплатившись, направился на выход.
Максим спал, ему снился родной дом и покойная мать. Мать была такой молодой, что он, как ни старался вспомнить, когда он видел ее такой, так и не вспомнил. Разбудило его прикосновение чьей-то холодной руки. Максим открыл глаза и увидел парня, приложившего палец к губам.
— Слушай сюда. Тебя ждут в каптерке, надо поговорить. Пошли.
Максим осторожно встал и пошел вслед за ним. Парень остановился перед каптеркой и постучал условным стуком. Дверь открылась, и они один за другим протиснулись в приоткрытую кем-то дверь.
В каптерке, усевшись на разбросанные матрасы, сидели трое заключенных. Максим видел их впервые и не знал, кто и за что позвал его на этот сходняк.
— Какое у тебя погоняло? — спросил один.
— Шило.
— Шило, кто ты по жизни? Смотрю на тебя, вроде бы, не мужик, но и не вор, это точно. Я про такого вора не слышал.
— Я не знаю, кто ты и кто твои друзья. И что здесь происходит? Что вам надо от меня? — спросил Максим.
— Ты фильтруй базар и не быкуй, не на профсоюзном собрании! Здесь авторитетные люди, и они хотят знать, кто ты по жизни? Вор или черт! Здесь «красная» зона, и каждый второй здесь или мужик, или пидар-общественник. Нас здесь осталось мало, и нам не надо, чтобы нас здесь заколбасили. Слышали от братвы, что ты бросил лопату и, судя по твоим делам, ты сиделец с понятиями. За понятия уважаем.
— Если я уважаемый сиделец, то почему я стою, а вы сидите? Выходит, я ниже вас? Не люблю и не уважаю тех, кто не уважает меня, — с вызовом сказал Максим.
— Я — Могила, если ты вор, то должен знать это погоняло, — ответил старший. — По его команде парень, сидевший на одном из матрасов, тут же соскочил и предложил Максиму присесть.
Максим присел.
Кто-то протянул ему пачку сигарет и предложил перекурить, но Максим отказался.
— Кто тебя знает в нашем мире, и кто за тебя может вписаться? — спросил Могила.
— За меня может вписаться настоящий вор. Его погоняло — Резаный. Я с ним чалился на больничке в Казани. Пробейте его по своим каналам. Именно он и назвал меня Шилом.
— Шато Резаный — вор авторитетный и всем известный. Он не будет подтягивать себе фраеров. Если ты не гонишь пургу, то наш человек. Резаный с разным фуфлом связываться не будет. А если вписывается за кого-то, то это по правилам и законам. Пока мы тебя не пробьем, встречаться больше не будем! Могу посоветовать — лишний раз в трубу не лезь. Здесь менты только и мечтают задушить нас, и твоя бравада здесь не канает. Тебе повезло, что не забили, как мамонта. Ты видел, сколько крестов на кладбище? Все они хотели что-то кому-то доказать, а теперь лежат в мерзлой земле и молчат. Ты тоже мог пополнить их ряды, но, видно, Бог помиловал. Ладно, Шило, бывай! — напоследок сказал Могила, и они по одному, словно привидения, растворились в коридорах здания.
Максим вернулся в свой отряд и лег. «Правильно я себя вел? — думал он. — Может, стоило косить под простого мужика, вкалывать, давать норму и ждать звонка. Выйти на волю с чистой совестью, а потом устроиться на завод слесарем. И пахать, пахать?…» Улыбка расплылась по его лицу.
Но было не до смеха, Марков прекрасно понимал, что малейший прокол равносилен смерти. Его не пощадят ни те, ни другие, но азарт делал свое дело, и Максим решил идти до конца.
Светлана занималась переоформлением квартиры, доставшейся от матери Максима. Ей понадобилось много времени для сбора всевозможных справок. И если бы не старые связи бывшего мужа, этот процесс мог бы затянуться на годы. Она знала, что это дело хлопотное, и, не стесняясь, раздавала взятки чиновникам. Взятки, в конце концов, и решили всю проблему. Семья Мустафиных вскоре въехала в квартиру матери Максима.
Бабушка была так счастлива, что все не могла поверить, что квартира теперь ее.
— Света, всю оставшуюся жизнь буду молиться за тебя! Видно, сам Аллах послал тебя нам, — твердила она.
Светлана забрала кое-какие вещи, напоминавшие ей о матери Максима, а вся остальная мебель была безвозмездно передана Мустафиным.
Вечером она зашла к ним в гости. Встретила ее Фая и без всяких слов потянула в зал, где уже стоял накрытый стол и ждала бабушка. Когда они расселись, Фая сбегала на кухню и принесла бутылку шампанского. Они весело выпили за новоселье. Бабушка, никогда не знавшая вкуса шампанского, на радостях тоже пригубила.