Казанскй треугольник
Шрифт:
Сейчас ситуация изменилась, и он полюбил другую женщину, с которой хотел бы связать судьбу.
— Представь себе, сейчас я говорю с тобой и боюсь. Боюсь одного, что ты будешь как-то бороться за семью и постараешься использовать мое теперешнее положение. Ты знаешь, что в обкоме очень трепетно относятся к семье, и если ты начнешь писать туда, то просто сломаешь мне служебную карьеру. Но запомни, что бы ты ни делала, я все равно люблю ее.
Светлана стояла у стола и не знала, что ответить. Услышанное было столь неожиданным, что она, хоть и думала об этом постоянно, сейчас растерялась.
Она уже давно считала, что этот человек не способен на подобный шаг, и вдруг…
Сергей Иванович все говорил и говорил, не давая возможности возразить. Она пришла в себя, когда он стал рассуждать о том, что готов приобрести ей кооперативную квартиру в центре при условии, что она не будет поднимать скандала.
Когда муж выговорился, ей показалось, что он как-то уменьшился в размерах, съежился, его плечи опустились, и огонь, еще минуту назад пылавший в глазах, потух.
Светлана долго ждала этого разговора, и если бы не инициатива Ермишкина, то она сама рано или поздно подняла бы этот вопрос. Тот вариант, который предложил он, вполне устраивал ее. Дальше жить с нелюбимым становилось тяжелее каторги.
Выждав паузу, Светлана ответила:
— Я тебя, Сережа, хорошо понимаю. Жить с нелюбимым невозможно. Видеть его каждый день, ежедневно испытывать антипатию, разговаривать, действительно очень трудно. Я не против того, чтобы разойтись, держать тебя не буду. Единственное, что хочу, — приведи ее сюда только после того, как я уеду. Чем быстрее ты сделаешь мне квартиру, тем лучше. А пока ты будешь спать на диване, а я на кровати.
Свои вещи будешь стирать сам, я к ним больше не прикоснусь. И пока я живу здесь, ты будешь меня содержать, будешь давать мне столько денег, сколько и раньше. На другие условия я не согласна.
Ермишкин слушал не перебивая. Он был несказанно рад, что все так хорошо произошло, без всяких слез и битья посуды. И пообещал, что квартиру приобретет буквально на днях.
Утром к Светлане приехал Максим. Он был очень обеспокоен. Беда была близка как никогда.
Выходя из дома, он видел незнакомого мужчину, который пристально рассматривал его. Недалеко стояли «Жигули» шестой модели. Максим медленно направился вдоль улицы, стараясь каким-то образом распознать среди прохожих оперативных работников. То, что они на хвосте, он чувствовал всей своей кожей. Накануне вечером мать сказала, что звонил Алмаз и предупредил, что за ним слежка.
Максим на общественном транспорте доехал до центра и пошел по Баумана в сторону гостиницы «Казань». Он шел медленно, не пропуская ни одного магазина. Зайдя в спорттовары «Динамо», долго выбирал себе футболку. Делая вид, что полностью сосредоточен на покупке, парень заметил, как вслед за ним вошел тот же человек, которого он видел у дома. Мужчина, остановившись неподалеку, стал рассматривать спортивную обувь, периодически бросая взгляд в сторону Максима.
Ничего не купив, тот побрел дальше. Напротив Дома печати Максим нагнулся завязать шнурок и метрах в тридцати вновь увидел своего преследователя. «Сколько их, трое или четверо?»
Поравнявшись с гостиницей «Казань», он вошел туда. Пройдя по коридору, оказался в зале ресторана и присел за крайний столик. Это место позволяло хорошо просматривать не только зал, но и перекресток улиц Баумана и Чернышевского. Прошло минут пять, и в зал зашел тот самый человек. Оглядев присутствующих, он быстро нашел Максима. Заметив на его столе всего один столовый прибор, оперативник вышел.
Максим сделал заказ, встал и направился на третий этаж. В окно, выходящее на улицу Баумана, было видно, как около магазина «Кристалл» стоят уже знакомые «Жигули», а около них, делая вид, что просто болтают, стояли трое, среди них — все тот же оперативник.
«Значит, их четверо, водитель и трое, которые ведут меня», — прикинул Максим.
Он достал из кармана блокнот, записал номер машины и спустился в ресторан. Официант как раз принес заказ, и Максим как ни в чем не бывало поел. В ресторане он был уже более часа. За это время туда поодиночке зашли все оперативники.
После обеда вся честная компания направилась в сторону кинотеатра «Родина». Там шел новый советский боевик «Пираты ХХ века», народу было много, и на ближайший сеанс все билеты были проданы. Максим принялся искать лишний билетик. Ему сразу повезло, и, схватив билет, он быстро вошел в кинотеатр. На ходу он видел, как оперативники бросились искать билеты.
Максим купил сливочное мороженное и в сторонке наблюдал за попытками преследователей найти билеты. После долгих усилий одному из них это удалось.
Парень вошел в кинозал после третьего звонка. Место у него было крайнее. У оперативника же — наоборот, пункт наблюдения оказался проигрышным: объект сидел значительно выше и недалеко от выхода.
Закончился киножурнал и начался фильм. Максим дождался начала и потихоньку вышел из кинозала. По лестнице он направился в будку киномеханика и попросил выпустить его через служебный вход. Киномеханик был крайне удивлен подобному посещению, но не стал спорить и открыл уличную дверь.
Спустившись по лестнице, Максим оказался на улице Островского. С оглядкой вышел из подворотни, поймал такси и поехал к Светлане.
Доехав до ее дома и убедившись в отсутствии хвоста, вошел в подъезд.
Увидев не на шутку разволновавшегося Максима, Светлана поняла, что происходит что-то серьезное.
— Может, тебе лучше уехать? У тебя есть родственники в деревне или где-нибудь подальше от Казани?
Максим отказался от этой затеи, он был уверен, что его машина уже объявлена в розыск, а любая попытка вырваться за пределы города может обернуться трагическим случаем. Он уже знал о гибели Андрея и не хотел, чтобы его жизнь оборвалась так же нелепо.
Он выпил чая и, увидев в глазах Светланы слезы, стал ее успокаивать:
— Не беспокойся и не плачь, я еще на свободе. Я не дурнее милиции, и они меня просто так не возьмут. Можешь отвернуться от меня и забыть. Я не вправе обижаться. И так благодарю Бога, что он свел меня с тобой. В тебе есть то, чего нет ни в одной другой женщине. И мне не так страшна тюрьма, сколько то, что все это время я не буду видеть тебя. А без тебя я уже не могу.
Он говорил с такой страстью, что она не могла не поверить в его искренность.