Каждая мертвая мечта
Шрифт:
У Деаны не было времени задумываться, как так случилось, что она командует. Каким чудом она, по мнению остальных, не более чем болонка, пусть и окруженная любовью и культом, та, чьей задачей было лишь поднимать боевой дух, стала вождем армии. Наверное, так случилось потому, что стоящий на вершине холма Маахир притягивал любого из гонцов, который в этом хаосе и замешательстве искал штаб. Олювер завяз в центре, отбивая со своими Буйволами очередные атаки повстанческой пехоты; Сампоре, столкнувшись с совершенно новой тактикой врага, предпочитал командовать на месте, а она осталась тут в одиночестве — и вдруг все стали надеяться, что она скажет им, что теперь делать. И что самое странное, все они выполняли ее приказы.
Ситуация не была слишком уж плохой. Почти половина ее сил все еще ждала в резерве, в том числе и тысяча Буйволов, две тысячи наемников, третья часть солдат из Рода Соловья со всей добровольческой кавалерией и корпус слонов с несколькими тысячами нуавахи. Враг даже на шаг не столкнул пехоту назад, а у реки наемники все еще отчаянно оборонялись за линией повозок. Честно говоря, в этот момент угрозу представлял только подвижный лагерь рабов.
Деана призвала все знание Певиц Памяти. Рассказы о великих битвах на севере степей, между кочевниками и странствующими в караванах Фургонщиками всегда заканчивались победой кавалерии, которая расстреливала конские упряжки и заставляла врага обороняться. А потом непременно наступала осада или штурм. Но тут не было лошадей, повозки, похоже, толкали люди, а потому и обходиться с ними следовало иначе. Если бы не несколько тысяч пехоты, сопровождавшей военный караван и укрытой под защитой стрелков, дело было бы куда попроще. Но сейчас лагерь прикрывал пехоту от кавалерии, а пехота поддерживала его, когда доходило до схватки лицом к лицу.
Деана знала, что может остановить это бронированное чудище — если бросит на него все, что у нее есть. Одновременная атака Буйволов, наемной пехоты и Соловьев, вероятно, заставит лагерь встать, но она предпочитала избежать битвы на уничтожение. Такое никогда не было хорошей тактикой в ситуации, когда у врага больше людей. Кроме того, она чувствовала, что это не конец неожиданностей, резервные отряды могут ей еще понадобиться.
А потому она ждала слонов.
А те все еще готовились к битве. До этого времени лишь Маахир был облачен в броню, остальные животные стояли в лагере без тяжелого доспеха, чтобы не мучиться. «Проклятие, — Деана стиснула пальцы на рукоятях сабель, — сколько это еще продлится?»
Время. Ей не хватало времени даже на то, чтобы передвинуть машины для обстрела лагеря. Умнерес послал на помощь Соловьям нескольких чародеев, но пока что им приказали не давать о себе знать. Она использует их магию, когда слоны будут готовы.
Пусть пехота усилит этот фланг.
И пусть наконец-то прилетят птицы.
Уваре Лев отложил шест и потянулся за копьем. Берег перед ними показался неожиданно, поскольку завеса дыма оказалась куда результативней, чем они ожидали. Плот воткнулся в илистую почву, а собравшиеся с краю его воины сразу принялись бросать в грязь охапки хвороста, чтобы не завязнуть в иле по колени. Миг — и пятьдесят Уавари Нахс оказались на берегу.
Вокруг них под защитой дыма причаливали другие плоты, наполненные повстанцами. Пятьсот Уавари Нахс и два полка пехоты тихо сходили на берег в полумиле позади рядов коноверинцев. Почти пять тысяч человек. И им либо удастся посеять панику, перепугать животных, поджечь лагерь — либо они погибнут.
Справа от них, из-за стены дыма, доносились приглушенные звуки яростного боя. Пора присоединяться. Где-то впереди раздалось фырканье лошадей.
Уваре Лев улыбнулся.
Глава 41
Они спускались все ниже и ниже: один уровень, второй и третий. Проходили сквозь комнаты большие и малые, почти все лишенные мебели, что утверждало Альтсина в мысли, что корабль ограбили и убрали с него все, что не было частью живой конструкции. Убрали или уничтожили.
Чем ниже они спускались, тем тяжелее и теплее становился воздух. Местами на черных стенах проступала вода. Потолок одного из залов порос фосфоресцирующими грибами. Если корабль и был живым божеством, то — божеством больным. Слабым и умирающим.
Псы шли по следу не колеблясь, подавая сигналы, что приближаются к цели — по крайней мере, так утверждал их проводник. Это была хорошая новость, поскольку вот уже час, как они использовали четырнадцатый факел.
И тогда на их пути встали первые двери, наглухо запертые, шириной в четыре фута, массивные, словно замковые врата.
— Топоры! Быстро! — пала команда. — Берф и Нур, загасить факелы. Бережем свет.
Тяжелые топоры застучали в черные двери с такой силой, что от ударов трясся пол.
Альтсин потер потный лоб.
— Могу я о кое-чем спросить?
Офицер оглянулся и повнимательней посмотрел на вора.
— Спрашивай. Только без глупостей.
— Ты правда вернешься, когда израсходуешь половину факелов?
— Да.
— Это… удивительно рассудительно.
Лейтенант скривился так, словно комплимент его задел. Он молчал секунду, все еще нахмурившись, наконец спросил:
— Ты когда-нибудь видел метель в горах?
— Что?
— Метель, чародей. Мы говорим тогда, что Дресс ссорится с Андай’ей. Вихрь валит людей с ног, снег идет такой, что не видишь и собственной руки, а если плюнешь под ветер, то получишь в лицо кусочком льда. В горах, когда приходит весть, что кто-то завяз в пути и надо ему помочь, набрасываешь кожух и идешь на помощь. И последняя сволочь тот, кто откажет человеку в подмоге. Но если ты на половине дороги видишь, что близится метель, то поворачиваешь назад. И никто не скажет тебе дурного слова, пусть бы ты и родного брата бросил. Потому что есть разница между отвагой и самоубийством. Понимаешь? Мы делаем что можем, чтобы спасти наших людей. Но наша сила имеет пределы. А твоя?
Ха, значит, вот в чем дело в этой истории. Лейтенант все еще пытался его прощупать. И хотя Альтсина это нисколько не удивляло, он решил еще немного повалять дурака.
— Не понимаю.
Офицер вздохнул, оперся о стену, что тряслась от ударов топорами, и продолжил:
— Обрати внимание, я не спрашиваю, можешь ли ты обеспечить нам свет, Желудь, потому что если бы мог, то наверняка бы и сам его нам обеспечил. Я прав? Это позволило бы нам сэкономить факелы, дало бы побольше времени…
Альтсин пожал плечами. Еще ни разу он не пытался выколдовать свет. Не было нужды, потому что его зрение в последнее время стало удивительно хорошим. Но ему совершенно не хотелось учиться такому здесь и сейчас.
— Нет. Не сумею.
В рыжей бороде блеснули зубы, но это вовсе не была дружеская и радостная улыбка.
— Может, я сделал ошибку, подговаривая тебя, чтобы ты с нами пошел, а? Теряю время? Скажи, что ты умеешь, чародей? Поджигать? Замораживать? Размазать кого-то по стене? А может, хотя бы почувствовать поставленную ловушку? Или — только умело править маленькой лодочкой? — Голос лейтенанта стих до шепота — видимо, затем, чтобы никто кроме Альтсина не слышал очередных его слов: — Я устал, Желудь, или как там тебя зовут. Мои люди гибнут один за другим, хотя я стараюсь сохранять им жизни. Я назначил троих из них, специально чтобы охраняли твою задницу, и может статься, кто-то из них погибнет зря, поскольку ты окажешься бесполезной дешевкой. И тогда, клянусь Матерью, Быком и той ледяной потаскухой, которая устроила нам эти проблемы, я прикажу привязать к твоим ногам приличную тяжесть и вышвырну за борт. Потому скажи мне — или покажи, — что ты умеешь, а если не умеешь ничего, то мотай отсюда.