Каждая минута жизни
Шрифт:
Мое долгое молчание настораживает генерала.
— Вы считаете, что операция нужна? — спрашивает он. Мои колебания он расценивает по-своему: в нем пробуждается панический страх. Как все-таки палачи дрожат за свою шкуру! Поэтому он хочет повлиять на меня чисто по-генеральски. — Моя благодарность вам, вы понимаете?.. Сразу же будет послано письмо в Берлин, в канцелярию рейхсминистра. И все подозрения с вас будут немедленно сняты. Полностью все! — Фон Дитрих тяжело поднимается на постели, берет меня за руку, легонько пожимает ее.
— Обещаю,
Вот оно что! Значит, жандармы явились неспроста. Значит, гестапо уже наложило на меня свою лапу. И спасло только вмешательство генерала Дитриха! Генерал узнал от кого-то, — может быть, от Рейча? — что я учился у знаменитого Нимеера, что я ученик великого мага медицины, и это меня спасло. Вот и доставили русского врача к бригаденфюреру под строжайшей охраной. Сижу около генеральской кровати, нащупываю его пульс, снова и снова осматриваю немощное, пожелтевшее тело.
Я еще не сказал своего решения, но уже само мое присутствие, как я замечаю, вселяет в него надежду, поднимает его настроение, делает его болтливым. Он сам — берлинец, говорит на чистом «хох-дойч», сыплет шутками из своих студенческих времен. Он уже целиком и полностью доверяет мне. Вдруг вспоминает, что я, наверное, не завтракал…
Тут же появляется молоденький адъютант.
— Мой гость голоден. Немедленно — из моих берлинских запасов… Господин доктор предпочитает коньяк или вино? А может, наш добрый немецкий шнапс?..
За брезентовой стеной гудит зуммер. Адъютант выходит к телефону. Слышу его властный, твердый голос. Знакомые названия сел: Крутеевка… Шаблово… Мое родное Шаблово! Все во мне напряглось. Адъютант отдает приказ генерала: две танковые роты в Шаблово. Там бандитское гнездо… Операция завтра ночью.
Я лихорадочно прикидываю в уме: до Шаблова отсюда всего километров двадцать. Наши ничего не знают. Как сообщить им, что будущей ночью начнется карательная операция? Из города ведь уже не успеть…
Вдруг перед палаткой раздается громкий окрик часового: «Хальт! К генералу нельзя, генерал не принимает».
Адъютант быстро выходит из палатки.
— О господи! — фон Дитрих словно ищет у меня сочувствия. — Когда мы были студентами, мы ездили на Плетцензее — помните? — под самым Берлином. У нас был маленький спортивный «мерседес-бенц», жестяная коробка с плохим мотором. Но внутри! Мой друг Пауль Фукс, владелец «бенца», оклеил салон своего авто фотографиями немецких кинозвезд. Это было время, доктор, когда один вид обнаженной женской ножки вызывал у нас приступ безумия и рыцарского порыва.
— Я слышал, что в войсках СС культ арийской женщины стоит так же высоко, как и культ памяти нибелунгов, — осторожно вставляю я.
— Да, доктор… Но я предпочитаю просто хорошую шлюху… — Генерал подмигивает мне. — Пусть даже цыганской породы. Шлюха есть шлюха, ей не нужно свидетельство о чистоте арийской расы. Не так ли?
— Абсолютно с вами согласен, генерал.
И тут на пороге появляется доктор Рейч. Он идет напрямик, отстраняя адъютанта, который пытается преградить ему дорогу. При этом показывает какой-то бронзовый жетон, нечто похожее на гестаповский значок. Бог знает, какими правами обладает племянник берлинского дядюшки.
— Герр генерал, вы забыли обо мне? Разрешите? — с искренне обиженным видом останавливается на пороге доктор Рейч. При этом он демонстративно прячет свой гипнотический жетон в нагрудный карман френча и с заметной тревогой смотрит на меня.
— Герберт, дорогой, заходите! — генерал вяло машет рукой. — Я никогда не забываю своих друзей, а тем более вас. Что случилось?
— Я приехал просить вашего заступничества, герр генерал.
— Вас всегда рад защитить, Герберт.
— В данном случае я прошу не за себя. Речь идет о прекрасном хирурге докторе Богуше, в целительном умении которого вы, герр генерал, сможете убедиться. В нашем госпитале лечился некий обер-лейтенант Шульце, я вам, кажется, рассказывал, герр генерал, который возомнил себя великим сыщиком, а сам в состоянии полнейшего опьянения покончил с собой…
— Большой дурак, раз он это сделал, — убежденно говорит фон Дитрих. — Абсолютный дурак!
— В конце концов, за это он сам ответит перед богом, но… Сегодня я узнал, что доктора Богуша арестовали и доставили к вам. Как вы понимаете, герр генерал, теперь тень падает и на меня, поскольку именно я настоял в свое время взять доктора Богуша в наш госпиталь. Как вам это нравится? Нет, они совсем посходили с ума! Вместо того чтобы вылавливать красных бандитов, они хватают преданных рейху людей, причем именно тех, кто делом давно доказал свою преданность.
— Идиоты, — генерал взмахом руки подзывает адъютанта. — Рихард, объясните этим болванам, что они ошибаются. Пусть не суют нос не в свое дело… Да, Герберт, я обещаю, что они умерят свой пыл. Вот так. Я благодарен тебе за совет пригласить доктора Богуша. Я решил доверить ему свое здоровье… Вы слышите, доктор? — обращается он ко мне. — Благодарю за установленный диагноз. Кажется, у вас неплохой глаз. Я уже чувствую себя лучше, увереннее. Помните, мое здоровье принадлежит фюреру! И если потребуется… словом, я полагаюсь на ваши руки, доктор.
— Будем надеяться, что надобность в этом не возникнет, — с предупредительной вежливостью говорит Рейч.
— Хорошо, хорошо, Герберт. Через несколько дней я загляну к вам. Еще раз проверюсь, — генерал протягивает мне руку. — Вы свободны, доктор.
Мы выходим из палатки. Уже светло. Перед входом стоит закамуфлированный «опель». Шофер и охранник вмиг оживают. Мы устраиваемся на заднем сиденье. Едем. Шлагбаум, проверка документов, в кустарнике танки. Дорога перепахана танковыми гусеницами. Во мне все еще не остыло нервное возбуждение. Рейч снова помог мне. Хотя на этот раз судьба оказалась милостивой ко мне еще до его вмешательства.