Каждый его поцелуй
Шрифт:
Дилан моргнул пару раз, затем прищурился, вглядываясь в расплывающееся лицо Хэммонда.
– Мне нужно знать чёртово время.
– Проклятье, Дилан, – вмешался третий голос, которого он не слышал довольно долгое время, и в котором звучало явное раздражение. – Какая разница?
– Я хочу, чтобы моё время записали в книге ставок, – сказал Дилан виконту, игнорируя тот третий голос. – И я заставлю Плаурайта отказаться от своего обвинения при свидетелях.
– Я прослежу за этим. – Хэммонд выпрямился и исчез из виду. Его место тут же занял другой мужчина и неодобрительно посмотрел на Дилана. Дилан пожалел, что уже
– Йен, – поприветствовал он. – Разве ты не должен быть в Венеции?
– Я пришвартовался в Дувре сегодня утром. – Брат с тяжелым вздохом покачал головой. – У меня дела в Девоншире, и я намеревался сразу же отправиться туда, но потом передумал и решил остаться на ночь в Лондоне и нанести тебе визит. Ума не приложу зачем, ведь даже после шестимесячного отсутствия я вижу, что ничего не изменилось.
Дилан попытался улыбнуться, но лицо, казалось, застыло, будто на него намазали клей и оставили высыхать.
– Обнадёживает, да?
Йен не ответил, и молча опустился рядом с ним на колени.
– Ты совершил множество глупых, безрассудных поступков за свою жизнь, – сказал брат, помогая Тремору осматривать Дилана, – но этот превзошёл их все.
– Мне нужно поддерживать репутацию.
Йен ничего не сказал и посмотрел на герцога напротив себя.
– Ваша светлость.
– Ваше превосходительство, – ответил Тремор. – Поздравляю с успешными переговорами в Венеции.
– Спасибо.
– Что ж, Мур, – проговорил герцог через несколько мгновений, – думаю, ты ничего себе не сломал. И всё же тебя должен осмотреть врач.
Прежде чем Дилан успел ответить, в поле его зрения снова появилось лицо Хэммонда, на этот раз перевёрнутое. Дилан приподнял подбородок, чтобы получше разглядеть друга позади себя.
– Ну? – спросил он. – Как долго я продержался?
– Двадцать две минуты и семнадцать секунд, ублюдок ты этакий. – Хэммонд покачал головой, рассмеявшись вместе с Диланом. – Но твой рекорд не единственная новость, члены клуба заставили Плаурайта отказаться от обвинений тебя в трусости.
– В трусости? – одновременно переспросили Тремор и Йен.
– Он назвал меня трусом, – подтвердил Дилан, надломленным голосом, который звучал так же скверно, как он себя чувствовал. – Потому что я не боксирую.
Йен застонал.
– И поскольку ты самый упрямый, раздражающий и противоречивый человек в Англии, тебе было просто необходимо доказать, что он неправ.
– И Дилан сделал это весьма успешно, – сказал Хэммонд. – Пока мы разговариваем, друзья перевязывают сэра Джорджа, как тушку рождественского гуся. Они считают, что у него сломано ребро.
– Чёрт возьми, – выдохнул Дилан, рассмеявшись, несмотря на боль. – Ручаюсь, это попадёт в светскую хронику. – Он глубоко вздохнул. – Джентльмены, помогите мне подняться.
– Думаю, лучше тебя отнести на руках, – посоветовал Йен.
– Понесёте меня на руках, когда я скончаюсь. – Прежде чем Йен успел возразить, Дилан сел. Боль пронзила всё тело, и он втянул воздух сквозь зубы. Дилан досчитал до трёх и заставил себя подняться на ноги, затем обхватил одной рукой плечи Тремора, а другой – Йена. – Ещё одна выходка для моих будущих скандальных мемуаров. – Дилан улыбнулся брату.
– Мемуары? – пробормотал Йен, пока они шли к элегантному экипажу с эмблемой Тремора. – Только через мой труп.
По краю покрывала были вышиты двадцать четыре бутона роз. Грейс знала это, потому что пересчитала трижды, различая их в темноте кончиками пальцев на ощупь. Помимо бутонов она нащупала восемнадцать распустившихся роз и тридцать шесть листочков.
Грейс разочарованно вздохнула и откинула покрывало, подумывая зажечь лампу и немного почитать. Ей казалось, что она пролежала в темноте несколько часов, считая бутоны, листья и даже овец, но заснуть так и не получилось.
И всё из-за Мура. Из-за этого гадкого человека и его поцелуев. Её тело всё ещё горело огнём везде, где он к нему прикасался.
"Я питаю слабость к добродетельным женщинам".
Грейс прикусила губу. Она не была добродетельной. Ничуть.
Когда-то она считала себя таковой. Грейс так гордилась тем, что была хорошей девочкой, надёжной старшей сестрой, которая любила присматривать за шестью младшими братьями и сёстрами, хорошей подругой, которая хранила секреты и помнила дни рождения, ученицей, которая всегда делала уроки, вдумчивой дочерью, которая никогда не доставляла родителям ни минуты беспокойства. "Милая, уравновешенная девушка", как отзывались о ней жители Стиллмута, их одобрение тешило её самолюбие сильнее, чем любые комплименты внешности. Она пела в церковном хоре. Занималась благотворительностью. Читала молитвы перед сном. Грейс самоуверенно считала, что она хороший и добродетельный человек, хотя её доброта и добродетельность никогда не подвергались испытанию.
А потом в Корнуолл приехал сумасбродный французский художник с глазами цвета синего неба. Из всех мест в мире Этьен Шеваль выбрал Стиллмут, крошечную деревушку на утёсах Лэндс-Энда, куда никогда не приезжали чужаки, где никогда ничего не происходило и не составляло труда хорошо себя вести.
В семнадцать лет она встретила на склоне холма великого Шеваля, и в это мгновение весь её мир изменился. Этьен был старше Грейс на десять лет и знал о жизни всё, а о любви – и того больше. Семнадцать лет ответственной и рассудительной жизни испарились в одночасье, как только он её рассмешил. Свою добродетель Грейс подарила ему вместе с первым поцелуем. Неделю спустя Грейс Энн Лоуренс, милая, уравновешенная, рассудительная девушка, которой все восхищались, сбежала с французским художником сомнительной репутации и без гроша за душой. В тот момент её жизнь изменилась навсегда.
Первые два года совместной жизни с Этьеном стали самыми счастливыми. Два года сладостной, всепоглощающей любви и необузданных занятий любовью. Но потом всё изменилось. В безрадостном, мрачном настроении, когда Этьен был не в состоянии рисовать, он винил в этом Грейс. День ото дня он становился всё мрачнее, она перестала смеяться, и любовь умерла.
Грейс обхватила руками подушку. Как можно сохранить любовь и счастье? За те первые два радостных года она заплатила слишком высокую цену. За годы, проведённые вдали от Англии, никто из членов её семьи не ответил ни на одно письмо. Когда прошлой осенью Грейс вернулась в Стиллмут, то обнаружила, что родители умерли, а брат унаследовал поместье и бремя её скандала. Любимая девушка Джеймса разорвала с ним помолвку, и он женился на женщине, значительно ниже себя по положению. Сёстры так и не вышли замуж. Все пятеро остались старыми девами, потому что Грейс запятнала честь семьи.