Каждый твой взгляд

Томас Шерри

Она покачала головой, как будто надеялась вытряхнуть лишний груз. Ах да, рукопись Дэвида. Лучше убрать ее подальше, пока не пришли слуги. Однако одного взгляда в изножье кровати оказалось достаточно, чтобы увидеть: ни пюпитра, ни рукописи там уже нет. Дэвид предусмотрительно позаботился и об этом.

И все же странное, тревожное недоумение не проходило. Может быть, оно связано с работой, с фирмой «Фицхью и К°»? Забыла отправить в типографию важную корректуру? Или, отослав в газету рекламу новых изданий, пропустила какое-нибудь название?

Гнетущая

растерянность немного отступила, когда выяснилось, что в памяти наконец-то восстановился образ Милли. На сердце сразу потеплело. Милая, добрая Милли! Как все они к ней привязались и как она умела удивлять! Они с Фицем всегда были гостеприимными родственниками и заботливыми хозяевами, неизменно собирали в своем поместье самые веселые компании.

Ну и конечно, Хелена и Дэвид не пропускали ни одного из этих дружеских сборищ и ни на миг не прекращали пикироваться.

— Не смотрите на него так.

— Как хочу, так и смотрю.

— Но он моложе вас.

— Что за ерунда!

— У него маленькие ноги.

— Отлично. Можно сэкономить на обуви.

— Разве вам не известно, что говорят о мужчинах с маленькими ногами?

— Известно. Они менее нахальны.

— Он для вас слишком мягок. Вам нужен стальной мужчина, мисс Фицхью. А этот похож на птичье гнездышко: сделан из прутиков и пуха.

— Откуда этот болезненный интерес к моим отношениям с другим человеком, Гастингс? Если немедленно не смените тему, решу, что ревнуете.

— Право, мисс Фицхью, что за смешное подозрение! Вы же прекрасно знаете: чтобы привлечь меня, женщине необходимо обладать полноценным бюстом. Так что интерес к вашей персоне следует считать сугубо гуманитарным. Запомните мои слова: скоро будете мечтать о мужчине с большими ногами и крепким… позвоночником.

Эндрю! Они говорили об Эндрю Мартине!

Хелена в ужасе попятилась и наткнулась на кровать. В этот миг она не чувствовала ничего, кроме холодного, безысходного отчаяния.

Эндрю, неизменно готовый обсудить все книги на свете, деликатный и уважительный в разногласиях и возражениях. Эндрю, убедивший ее в успехе издательского дела, в то время как родные встретили замысел с нескрываемым скепсисом. Эндрю, который каждое утро оставлял у ее двери букет полевых цветов, но стеснялся спрятать в нем карточку — до тех пор, пока она не застала его на месте преступления.

— Если любите, положите завтра еще один букет, — сказала она и наутро обнаружила сразу три.

Какое это было восхитительное, необыкновенное время!

А когда он с рыданиями просил прощения за то, что увлек ее, изначально зная, что должен жениться на другой, она, тоже обливаясь слезами, ответила, что не винит, не сердится, не обижается. Больше того, благодарит судьбу за высокие чувства и светлые воспоминания.

А на самом деле хватило одного удара по голове, чтобы моментально все забыть.

В комнате стало нестерпимо душно. Хелена вернулась к окну, рывком его открыла и жадно вдохнула прохладный утренний воздух. Бедный,

бедный Эндрю. Как же он, должно быть, страдал во время недавних встреч, когда она обращалась с ним как с чужим, случайным человеком!

Что бы почувствовала она, если бы однажды проснулась и обнаружила, что тот, кого любила вечно, внезапно охладел?

Кто-то подошел сзади, положил руки на плечи и поцеловал в шею.

— Отгадай, что принесла утренняя почта? Нашу специальную лицензию на брак. Может быть, уже пора рассылать все эти скандальные приглашения?

Боль в сердце почернела, распухла и взорвалась. Хелена сбросила руки, увернулась и отошла от окна.

— Не прикасайтесь.

— Понятно, — послышалось после долгого молчания.

Взглянуть на него она не находила сил. Но еще тяжелее было смотреть на кровать и вспоминать собственное бесстыдство. Если бы вина заключалась лишь в похоти, она могла бы себя простить. Но разговоры о свадьбе, о медовом месяце? Обязательства на всю жизнь?

Единственным оправданием, пожалуй, можно было бы считать тот факт, что среди множества слов до сих пор так и не прозвучали главные — «я люблю тебя»… но только потому, что их хотелось произнести во время настоящей брачной ночи.

Собственное предательство прожигало душу каленым железом. Отвратительное, невыносимое чувство! Она ненавидела и себя, и те унизительные минуты, когда с готовностью раздвигала ноги и приглашала, умоляла его овладеть собственным телом.

— Хелена…

Она стремительно обернулась.

— Как вы могли поступить подобным образом? Я потеряла рассудок. С трудом осознавала, что происходит, совершенно ничего не помнила и не могла ответить за собственное поведение. Настоящий джентльмен взял бы себя в руки и убедил подождать. Потребовалось бы всего несколько недель, так неужели тот, кто клялся, что любит всю жизнь, не мог потерпеть еще чуть-чуть?

— Я просил подождать. — Дэвид выглядел обиженным, опустошенным, а глаза светились искренностью, которую она предпочла бы не заметить. — Не уставал повторять, что лучше было бы потерпеть.

Правда горьких слов терзала душу.

— Вы же знали о моих чувствах к мистеру Мартину. Знали, как давно я его люблю, лучше всех понимали, что никогда не соглашусь предать возникшее между нами доверие. Но видели рядом похотливую дурочку и не могли отказать себе в развлечении, так ведь?

— Хелена!

Во взгляде появилась жесткость, и от этого она окончательно взбесилась.

— С чего вы взяли, что в состоянии когда-нибудь занять в моем сердце место мистера Мартина? Откуда такое самомнение? Может быть, вы тоже потеряли рассудок?

Гастингс не повторил ее имя и не посмотрел в лицо. Хелена затаила дыхание: очень хотелось, чтобы он позвал ее своим волшебным, бархатным голосом, начал уговаривать, убеждать, доказывать, что весь этот хаос не больше чем нелепое заблуждение.

Наконец виконт поднял глаза, и сердце радостно дрогнуло. Но он лишь ехидно ухмыльнулся.