Откуда вы приходите, слова,исполненные доброго доверья?По-моему, оттуда, где трава.По-моему, оттуда, где деревья.Нам переходы света и тенейза древними лесными деревамипокажутся резными теремами,возникшими из света и теней.А дальше будет глуше и темней,и тропка лисья станет неприметной.Она и вправду стала неприметной,а все-таки давай пойдем по ней,пойдем на ощупь,ветки раздвигая.Эге-ге-гей! Ну где же вы, слова?«Слова, слова!..» –вздыхают робко листья,и тропка поворачивает лисьятуда, где в листьях прячется сова.А может, так же прячутся словаза пнямии замшелыми камнями?Слова – они, наверное, корнями,как дерева,уходят в глубину.И тропка нас уводит в старину,туда, где бродит пращур волосатыйпо травам, не имеющим названья,где снег летит, не названный еще,поет еще не названная птицаи звезды,у которых нет названья,в дремучих отражаются очах.И
пращура охватывает трепет,едва доходит до его сознанья,какая тяжесть на его плечах.В нем глухо пробуждается художник,и, сладкие испытывая муки,он ждет вас, нерожденные слова.Он что-то удивительное лепит,мешая краски, запахи и звуки.Сначала это только смутный лепет,и вдруг он превращается в слова.Тогда травой становится трава,а этот сумрак зыблющийся – лесом,а этот холод падающий – снегом,а это чудо маленькое – птицей.И я беру из рук его слова.Они еще звенят, как тетиваи как стрела,что пущена из лука.Они из цвета, запаха и звука.На них еще не высохла роса.В них травы отразились и деревья.И у меня кружится голова,пока я их несу тебе –слова,исполненные доброго доверья.
«Древнее…»
Древнее, неразгаданное пространствосмотрит на землю холодно и бесстрастно.В темных глубинах маленькой светлой точкойспутник сейчас проходит орбитой точной.Чтоб заглянуть в безвестные те высоты,ни к чему ни двадцатый этаж, ни сотый.Лучик зеленый, парящий в туманных сферах,виден отчетливо в этих осенних скверах,где под грибком раскрашенным из фанерыутром играют в шашки пенсионеры,где возле булочной пахнет горячей сдобой –здесь, на земле этой будничной, строгой и доброй.А помню еще – за звездным полетомя наблюдал и в поле однажды летом.И был он так ясен в поле под черным небом,в поле, где сладко пахло печеным хлебом,где и доселе темные эти даливсё еще что-то помнили о Дедале,смутное что-то, темное об Икаре,что-то о божьем гневе, о божьей каре.Там, над обрывом, тополи шелестели,словно бы крылья в небо взлететь хотели,словно бы крылья в небо взлететь пытались,путались, расплетались, переплетались,и за ночным овином, за старой ригой,где-то за дальним лугом, над темным логом,все раздавалось – прыгай, Иване, прыгай! –все шелестело – с богом, Иване, с богом!
Женщина, которой ничего не нужно
Что вы с собой делаете? Что вы себе думаете?Ничего не делаете. Ни о чем не думаете.Пусто засыпаете. Пусто просыпаетесь.Да и то лишь кажется, будто просыпаетесь.В накуренном зеркале – ваши руки дремлющие,ваши губы дремлющие, ничего не требующие.И кровать спальная – будто место лобное.Что-то в груди треснуло. Что-то в душе лопнуло.Под упругим свитером все мертво-мертвенно.Сигарета с фильтром дымит, дымит медленно.А много ли истрачено того тепла женского?Давно война кончена, и спросить не с кого.А вы все боль копите, в вине горе топите –то ли горе топите, то ли в море тонете.Тонете, тонете, уже не просыпаетесь,и лишь на дне снится вам, что вы просыпаетесь.
«К птичьему прислушиваюсь крику…»
К птичьему прислушиваюсь крику.Вижу только море вдалеке.Море ходит. Море пишет книгу.Книгу о себе. О старике.Сети. Сеть ошибок. Сеть сединок.Медленно стихающий прибой.Что такое старость? Поединок.С берегами. С временем. С судьбой.Днища рассыхаются у лодок.Черный борт ракушками оброс.Призрачность улова. Сеть уловок.Кто кого? Неведомо. Вопрос.Как в корриде, перед мордой бычьей.Та же несущественность улик.Быть с добычей – или стать добычей.Только это. Выбор невелик.Только это. Прочее – подробности.Этим и подробности полны.Ощущенье краткости и дробности.Напряженной сжатости волны.Только волны. Волны, за которыминабегают волны, в свой черед.Это все подчеркнуто повторами.Взад-вперед. И снова – взад-вперед.Белый – синий. Белый цвет и синий.Дни и годы. Годы и века.Та же повторяемость усилий.То же повторение рывка.Поплавок неверен и обманчив.По воде расходятся круги.И тогда на свет выходит мальчик.Он глядит на свет из-под руки.Сети. Сеть ошибок. Сеть сединок.Слабенькая детская рука.Вьется леска. Длится поединок.Лишь вода – темна и глубока.
Огонь
Печной огонь.Ночной огонь на Трубной.Ручной,и неопасный потому.А он живетсвоею жизнью трудной,и незачем завидовать ему.Не то что в керогазах –в паровозахне смеет он считать себя огнем.Он всем необходим.Но в малых дозах.Чтоб суп варить.Чтоб руки греть на нем.А у негоогромные размеры,и, полумерылюто не терпя,он иногдатеряет чувство меры,стремясь полнее выразить себя.Его солдаты ярыи поджары.Едва дозорыскроются на миг –он тут как тут.Тогда гудят пожары.И разговор ведется напрямик.Одна вода,вода его тревожит.Она одна грозит ему бедой.Он все урегулировать не можетвзаимоотношения с водой.Тут он молчит.Он вынужден смиряться.Урчит печурка.Тлеет головня.И все-таки воздержимсясмеятьсянад видимой покорностью огня.
Надпись на камне
Джордано Бруно
Даже в малые истины людям не сразу верится.И хотя моя истина так проста и неоспорима,но едва я сказал им, что эта планета вертится,я был тотчас же проклят святыми отцами Рима.Вышло так, что слова мои рушат некие правила,оскверняют душу и тело бросают в озноб.И стал я тогда опасным агентом дьявола,ниспровергателем вечных земных основ.На меня кандалы не надели, чтоб греб на галере,свой неслыханный грех искупая в томительном плаванье,а сложили костер, настоящий костер, чтоб горелимои грешные кости в его очистительном пламени.Я заглатывал воздух еще не обугленным ртом.Сизоватым удушливым дымом полнеба завесило.Поначалу обуглились ноги мои, а потомя горел, как свеча, я потрескивал жутко и весело.Но была моя правда превыше земного огняи святейших соборов, которыми труд мой не признан.О природа, единственный бог мой! Частица меняпребывает в тебе и пребудет отныне и присно!Остаюсь на костре. Мне из пламени выйти нельзя.Вот опять и опять мои руки веревками вяжут.Но горит мое сердце, горит мое сердце, друзья,и в глазах моих темных горячие искорки пляшут.
«Промельк мысли. Замысел рисунка…»
Промельк мысли. Замысел рисунка.Поединок сердца и рассудка.Шахматная партия. Дуэль.Грозное ристалище. Подобьеблагородных рыцарских турниров –жребий брошен, сударь, нынче вашвыбор – пистолеты или шпаги.(Нотные линейки. Лист бумаги.Кисточка. Палитра. Карандаш.Холст и глина. Дерево и камень.)Сердце и рассудок. Лед и пламень.Страсть и безошибочный расчет.Шахматная партия. Квадратыбелые и черные. Утратывсе невосполнимее к концу.Сердце, ты играешь безрассудно.Ты рискуешь. Ты теряешь в темпе.Это уже пахнет вечным шахом.Просто крахом пахнет, наконец.А рассудок – он играет точно(ход конем – как выпад на рапире!),он, рассудок, трезво рассуждает,все ходы он знает наперед.Вот он даже пешку не берет.Вот он даже сам предупреждает:что вы, сударь, что вы, так нельзя,шах, и вы теряете ферзя –пропадает ваша королева!..Но опять все так же где-то слевараздается мерный этот звук –тук да тук, и снова – тук да тук(сердце бьется, сердце не сдается),тук да тук, все громче, тук да тук(в ритме карандашного наброска,в ритме музыкального рисунка,в ритме хореической строки) –чтоб всей силой страсти и порыва,взрыва, моментального прорыва,и, в конце концов, ценой разрывапобедить, рассудку вопреки!
«Вот мною не написанный рассказ…»
Вот мною не написанный рассказ.Его эскиз.Невидимый каркас.Расплывчатые контуры сюжета.А самого рассказа еще нет,хотя его навязчивый сюжетдавно меня томит,повелевая –пиши меня,я вечный твой рассказ,пиши меня(и это как приказ),пиши меняво что бы то ни стало!..Итак, рассказ о женщине.Рассказо женщине,которая летала,и был ее спасительный полетотнюдь не цирковым аттракционом,а поиском опоры и крылав могучем поле гравитационномземных ее бесчисленных тягот…Таков сюжет,уже который годтомящий мою душу неотступно –не оттого ль,что, как сказал поэт,я с давних пор,едва ль не с детских лет,непоправимо ранен женской долей,и след ее,как отсвет и как свет,как марево над утренней рекою,стоит почти за каждою строкою,когда-либо написанною мной?..Таков рассказ. Его сюжет сквозной.О чем же он? О женщине. Одной.(И не одной.)Навязчивый сюжет,томящий мою душу столько лет,неумолимо мне повелевая –пиши меня,я вечный твой рассказ,пиши меня(не просьба, а приказ),я боль твоя,я точка болевая!..И я пишу.Всю жизнь его пишу.Пишу, пока живу. Пока дышу.О чем бы ни писал –его пишу,ни на мгновенье не переставая.
«Не там, где сходятся…»
Не там, где сходятся,где встречаи на ромашках ворожат,где, губ не пряча,не переча,уже собой не дорожат, –совсем не там,а много позжеесть час,незнаемый тобой,где две судьбы,еще не схожих,одной становятся судьбой.А до того,в горах плутая,на крутизну,под облакатебя ведет тропа крутая,не проторенная пока.Секут дождии почву месят,грозя обвалами камней.…Который год,который месяциду к тебе,а ты ко мне.О, как тропа моя извита,и ты на нейв иные днито вдруг теряешься из виду,а то –лишь руку протяни.И снова пропасть под ногаминепостижимой глубины,и равнодушными снегамимы, как стеной,разделены.В пути застигнуты пургою.С дороги сбились.Но веснойвсе начинается другою,неповторимой новизной.И я смеюсь над буревалом,где страх меня одолевал,где я грустил,за переваломувидев новый перевал.Ломая кромку ледяную,опять бежит моя тропатуда, где сходится вплотнуюс твоей судьбоймоя судьба.
«Моя любовь к тебе – как горная вершина…»
Моя любовь к тебе – как горная вершинаили волна солоноватая морская.Все, чем я жил и чем живу, она вершила,ни на минуту от себя не отпуская.Я видел, как она растет и как шагает,то сокрушительна, а то нетороплива.Она то стужей леденит, то обжигает,пора прилива у нее, пора отлива.Она не бросит ни за что, но и не проситбежать за ней, когда за дверью непогода.Она раскинется тайгой, где нету просек,а то прикинется рекой, где нету брода.А ты все так же дорожишь лишь небом синим.Зачем ты веришь в эту ложь, не понимаю,и так растерянно дрожишь под небом зимним,и так испуганно живешь от мая к маю.
