Каждый за себя
Шрифт:
– Передайте ему, что нет поводов нервничать, – любезно сказал Винс. – Да и вам тоже не стоит переживать.
– Я переживаю не о вас, а о том, чтобы все необходимое было сделано четко и аккуратно. В общем, подойдите к вопросу творчески, мистер Хейли. Судя по вашей самоуверенности, вы в исходе дела не сомневаетесь. Вот и поторопитесь. Нечего там блаженствовать. Не на курорте. Времени мало.
С этими словами Эледа оборвала звонок.
Винсент вздохнул и встал под душ. Вроде бы все корпоративные змеи его уже ужалили, и можно, наконец, спокойно вымыться и настроиться на грядущий день.
* * *
Дорогу
Девушка сосредоточилась на том, чтобы не упасть и не отстать от своего спутника. Если она сейчас грохнется – это их задержит. Опять же, нет уверенности, что после падения сумеешь подняться. А Керро ведь тоже устал. Лицо у него было застывшим, каменным. Вроде он знал, что Айя тащится рядом, а вроде бы и забыл про неё совсем, погрузился глубоко в себя.
Минувший день опустошил, выжал Айку досуха. Поход к Гершелю, схватка на улице, душевные метания, смерть Алисы, погоня, стрельба, взрывы, бег, прощание с кролями, доктор Куин, глядящая с болью и жалостью на своих друзей… Происходящее уже не казалось сном, не казалось чем-то невозможным. Оно… просто происходило. И Айя Геллан отрешенно наблюдала, чувствуя, как душа от усталости и ужаса пережитого перестает отзываться на случившееся. Не осталось ни тоски, ни страха. Только равнодушное отупение. Идти и не упасть. Шаг за шагом. Когда-то ведь они придут. И остановятся.
Удивительно, но голова не болела. Лишь иногда будто спадала с глаз мутная завеса, внезапное удивление, очнувшись, вскакивало на мягкие лапы, щекочуще топталось в груди: что это? Где я? Но тут же никло, вдохнув дурманной мглы безразличия, и в сонном тумане оставалась живой лишь одна назойливо жужжащая мысль: «не упасть, не упасть, не упасть...»
Конечно, всё рано или поздно заканчивается. Завершился и путь по серым ноябрьским сумеркам. Правда, когда и где, Айя не поняла – она включилась, лишь оказавшись в знакомой комнате. Той самой, которую покинула прошлым утром. И комната эта не изменилась – по-прежнему лежал на полу спальник, стояла в углу печь и стол с двумя стульями неподалеку, дверь в кладовку была чуть-чуть приоткрыта, а на полках там лежали стопы консервов. Но Айе не хотелось есть. Не хотелось умываться. Не хотелось раздеваться. Она привалилась к стене и с ужасом думала: неужели прошли всего лишь неполные сутки? Не может этого быть! Не могут сутки длиться дольше года, дольше целой жизни.
А теперь вдруг между Айей вчерашней и Айей нынешней, которая стоит на дрожащих ногах и глядит в пустоту, пролегла пропасть, глубокая и бескрайняя, словно океан. Сквозь пелену усталости девушка смотрела, как Керро медленно и даже чуть неуклюже – неуклюже! Керро! – наливает в пустую консервную банку горючее, ладит фитиль, зажигает его, а затем достает из внутреннего кармана куртки небольшую плоскую фляжку и стопку, после чего наполняет крохотный стаканчик, ставит его по ту сторону огонька и замирает, глядя на мерцающий фитиль.
Язычок пламени дрожал и колыхался, выхватывая оцепеневшего мужчину, сидящего за столом один на один с темнотой и своим горем. Айя неслышно приблизилась, чтобы не нарушить повисшую в комнате тишину, и опустилась на свободный стул.
Казалось, во всем мире остались только маленький огонек и тускло поблескивающая стопка за ним. А еще мерещилось, будто вот сейчас из полумрака выступит Алиса и сядет напротив. Сложит перед собой тонкие руки, блеснет бездонными глазищами… И три человека в тёмной комнате скорбно застынут, прощаясь навсегда.
Но Алиса не вышла. Только темнота стала ещё плотнее, а огонек задрожал мелко-мелко… Керро, словно очнувшись, медленно поднес фляжку к губам и сделал трудный глоток, а затем, не глядя, протянул флягу Айе. Она взяла, опрокинула её в себя. Горло обожгло что-то терпкое, согретое теплом человеческого тела. Девушка судорожно вздохнула, а мужчина перегнулся через стол и перевернул стоящую напротив стопку прямо на фитиль. Голубое прозрачное пламя взметнулось над банкой и осело.
После этого Керро задул огонек, и комнату накрыла темнота.
Айя опустошенно смотрела в эту темноту и думала только об одном: куда мужчины девают слезы?
* * *
На узкой улице царили привычные уже грязища и разруха. С неба сыпался густой мокрый снег, а ветер дул резкий и пронизывающий. Однако Винсент, несмотря на унылые виды, пребывал в самом приподнятом настроении. К полудню, конечно, усталость нагонит, но это ерунда. Полчаса сна, пара ампул из доковой аптечки, и до вечера снова бодр и свеж. А вечером видно будет.
Главное, чтобы сейчас всё прошло чётко. По сути, срывы маловероятны. С Ушлым подробности оговорены еще вчера. Люди его готовы. Кроме того, бонза выделил одного из наиболее толковых и проверенных, который поможет впарить приманку быкам Бивня. А когда те наживку заглотят и главарь их ломанется к заказчикам, начнется самое интересное. То, за что Винс особенно любил свою работу.
По сути, всё последующее – просто дело техники: прийти на сигнал, поданный приманкой, вломиться на точку конкурентов, освободить подсадную утку, взять старших конкурентной группы. Ну и по возможности устранить всех остальных, чтобы не путались под ногами, не мешали работать. Жаль, конечно, что о них ничего неизвестно. Кто вообще такие? Секторальные бойцы, секторальные рейдеры или группа враждебной корпорации? Когда не знаешь, против кого выходишь – риск возрастает. Но на стороне Винса и его людей – внезапность, а еще прикрытие в количестве скольких-то рыл, выделенное Ушлым. Ну и в случае совсем уж полной жопы – штурмовики, которые прилетят по сигналу и сделают всё, чтобы вечеринка не вышла унылой.
Перешагивая через лужи, Винс с удовлетворением признал, что связисты выделили ему в прикрытие очень толковых ребят. За полчаса дороги рейдер заметил «хвост» только однажды, да и то потому, что парень, видать, оступился в жидкой грязи и чуть высунулся из-за угла.
Квартал сменялся кварталом. На улицах стало совсем пусто. Пелена метели сделалась ещё плотнее, видимость сократилась до двадцати метров, не больше. Снег падал на черную землю, но сразу же таял, превращаясь в хлюпающую под ногами кашу.