Казнь по кругу
Шрифт:
Витольд Германович с трогательной внимательностью осмотрел разновысокие окрестности и признался задушевным голосом:
— Боже, как я люблю вот такую Москву!
— Итак? — повторил не романтичный Сергей Львович.
41
В огромном окне занимался вялый, не раскочегарившийся еще рассвет. В накинутом на плечи легком халате она стояла у окна и смотрела на лужайку и близкий бор. Еще в похоронной черноте пребывала растительная зелень. Он подошел сзади, обнял
— Пойдем, Света? — нерешительно предложил убийца и мертвец Никита Горелов.
— Не пойдем, а ляжем, — Светлана развернулась в его объятиях, отодвинула на расстояние вытянутых рук, рассмотрела, оценила: — Из хорошей семьи, а зверь, потный зверь!
— Ты опять обижаешь меня, Светлана, — грустно обиделся он.
— Дурачок, ты мне за это и нравишься.
— За то, что потный?
— И за то, что зверь.
На этот раз потный зверь был почти целомудренно осторожен. Он готовил ее и готовился к соитию в страстной замедленности, заторможенно лаская ее тело от мелких стройных пальцев на ноге до крутого ушка. Тихо содрогаясь под его ладонями, она старалась соответствовать его нежности.
Потом все было как всегда. Она отдалилась от него, отдалилась, и главным для нее стала только часть его тела, совершающая в ней нужные движения. Партнер был всего лишь членом, членом из порнолавки. Кончив, он лежал на спине и горестно думал об этом. Но она не дала ему задуматься всерьез. По-щенячьи терлась лбом в его шею, заставила его посмотреть на себя и встретила его взгляд исподлобья, как девочка. Он забыл про то, что он член из порнолавки, и влюбленно забормотал:
— Света. Света. Света.
— Что — Света? — бессмысленно, но игриво спросила она.
— Что мне сделать, чтобы мы с тобой были всегда и навсегда? — задал риторический вопрос ласковый и нежный, по определению Лотяну, зверь. Кинорежиссер, к сожалению, пропустил одну деталь: потный.
— Помочь мне, — подсказала она. И он сразу догадался, чем он может и бесповоротно должен помочь ей, и продолжил за нее:
— …Убить Сырцова.
— Не помочь мне убить его, а сделать так, чтобы его убили.
— Как же я ненавижу его! — заорал Никита.
— Вот видишь! — обрадовалась Светлана.
— Он был твоим любовником!
— Мало ли кто был моим любовником, — хладнокровно осадила его Светлана. — Надеюсь, ты не принял меня за девицу? И я не из тех дам, которые под последним по очереди мужиком страстно воют: «Ты у меня второй!»
— Я все понимаю, Света. Понимаю и то, что ты его еще любишь. Вот за это я его и ненавижу. Только за это.
— Я тебя не узнаю, Никита, — Светлана начала сердиться. — Нет его, и нет ни твоей ненависти, ни моей так называемой любви.
— Он мне не по зубам, Света, — честно признался Никита.
— Я не прошу, чтобы это сделал ты. Но это надо сделать.
— Понимаю… Но я не могу, не имею права. Витольд мне башку оторвет и правильно сделает. Это последний наш резерв и последняя возможность спастись в случае провала.
— Не будет никакого провала, не будет никакого провала, — утешительно шептала она и сползала по нему, скользя вспухшими сосками. — Ты это сделаешь, ты это сделаешь.
Доползла и в порядке поощрения принялась возводить обелиск. Он, потихоньку уходя от реальности, сдался:
— Да. Да. Да.
42
В разлюбезной своей китай-городской пивной Сырцов ждал агента. В первый раз неточно рассчитал время и оказался здесь за двадцать минут до встречи. И то хорошо: пожить чуток вне расписания. Взял два пива, сосисок (вдруг почувствовал, что голоден) и устроился у окна: как раз двое продавцов из фирменного магазина электроники под двусмысленным названием «Партия» место освобождали. Прочитав все на их нагрудных визитках, Сырцов провозгласил, бодря их на прощание:
— Есть такая партия!
— Господи, все одно и то же! — сказал один другому, и они удалились. Огорчился Сырцов до невозможности: думал, что неожиданную и свежую шутку отмочил, а оказывается — в ряду.
— Так ты против партии? — угрожающе поинтересовался поддатый сорокалетний шкаф в усах — не чета сырцовским фраерским полоскам.
— Это смотря какой, — миролюбиво откликнулся Сырцов.
— У нас одна партия! — напомнил шкаф.
— Ты так считаешь? — неосторожно и с подначкой спросил Сырцов.
— И ты скоро так считать будешь!
Вот ведь в расслабке вляпался! Не светиться же, не морду ему чистить. А просто так — не отвяжешься. Согласиться — значит, с кружкой подойдет, рядом встанет, бесконечно будет рассказывать, какие сейчас мерзавцы наверху, как их надо к ногтю. Не согласиться — скандал, шум, треск, и опять он, Сырцов, в центре внимания выпивающей общественности.
— Ряшку-то отъел, демократ вонючий! — деликатно выразился про физиономию Сырцова шкаф. — Подожди, и до тебя доберемся! Так прижмем, что только попердывать будешь!
Из кулис пивной неспешно прибыл второй шкаф. В белой куртке. Он сонно посмотрел на первого и томно осведомился:
— Выступаешь, Петро?
— А чего тут всякое говно кочевряжится?
— Не нравятся тебе наши посетители?
— Мне вот этот козел не нравится!
— Как думаешь, ты ему нравишься?
— А мне насрать! Пусть продрищется!
— Как в свое время сказал про Аденауэра Никита Сергеевич Хрущев, — вспомнил обрадованный пивной шкаф и, левой рукой взяв борца за партийное дело за шиворот, а правой подхватив за портки, повел его к выходу. Находясь почти на весу и волей-неволей перебирая ногами, партийный шкаф, жалуясь миру, безнадежно вопил: