Казус бессмертия

Посреди небольшого кабинета стоял крепкий деревянный стул. На нем сидел худощавый пожилой человек среднего роста с обритой наголо головой, одетый в спортивный солдатский костюм-трико синего цвета, состоящий из брюк, растянутых в области коленок и футболки с длинными рукавами. На ногах его желтели банные тапки-шлепанцы. Стул был неудобным. Спинка по отношению к сидению имела угол в девяносто градусов. Для того, чтобы прислониться к ней лопатками, приходилось сползать тазом на самый краешек стула. Но находиться долго в таком положении было нельзя, потому что начинала ныть поясница, и приходилось возвращать тело в первоначальное состояние, в котором сидящий человек походил на проглотившего лом страуса. В этой позе также не удавалось долго просуществовать. Поэтому пожилой постоянно ерзал на стуле и не находил себе покоя. За его движениями с удовольствием наблюдали двое.

Один из них – человек лет сорока с узким иезуитским лицом и такими же хитрыми и пронзительными глазами - располагался в кресле за тяжелым деревянным столом напротив пожилого и улыбался тонкими язвительными губами. Второй – молодой человек лет двадцати пяти, коротко стриженый - сидел на удобном стуле справа от первого и с холодным интересом смотрел на мучения обритого. Оба были в штатском, но от них за версту разило военной выправкой и холеным офицерским превосходством.

Кабинет был полуподвальным. Лишь небольшое квадратное оконце, забранное железной решеткой, находилось над столом, но оно было темным, потому что за ним чернела ночь. Кабинет заливал тусклый, угнетающе-желтый свет. На столе стояла мощная настольная лампа. Она не работала. Пока. Пожилой знал, что ее включат и направят пучок света ему в глаза. Но не сейчас. Позже. Обязательно…

Сорокалетний негромко начал говорить. Молодой принялся бойко переводить русскую речь на испанский язык. Пожилой замер в неудобной позе и стал внимательно слушать.

– Я – полковник Фролов, - представился сорокалетний, - переводит лейтенант Сухов.

Фролов указал рукой на молодого человека, и тот кивнул головой. Полковник продолжил:

– Я полагаю, вам известно, где вы находитесь.

Пожилой сделал головой утвердительный жест.

– Мы представляем страну, которая называется Союзом Советских Социалистических Республик. Поскольку вы незаконно оказались на нашей территории, то мы от лица государства осуществляем в отношении вас определенные действия.

Полковник встал и принялся ходить по кабинету. Холодные бледно-голубые глаза пожилого внимательно следили за ним. Фролов рассказывал:

– Итак, двадцатого июня в одесском грузовом порту при вскрытии подозрительного ящика с бразильскими мясными консервами был обнаружен неизвестный человек, который находился внутри тары и, получается, тайно и незаконно проник на территорию страны. Он, естественно, был задержан и допрошен нашими одесскими коллегами. Оказалось, что с испанским языком он знаком лучше, чем с португальским и поэтому все общение, по его же просьбе, осуществляется на первом из них. Согласно его показаниям, он – гражданин Парагвая и к Бразилии никакого отношения не имеет, хотя в контейнер с консервами залез именно в бразильском порту. Далее из его слов следует, что по национальности он является испанцем, сбежавшим из Парагвая от произвола, чинимого кровавым режимом Стресснера, и зовут его Педро Гонсалесом. Документы у него украли, поэтому он нищенствовал в Сан-Паулу. Забрался в деревянный ящик с консервами потому, что решил уехать из Бразилии в Испанию. Попал в Советский Союз нечаянно. Партию консервов перепутал. Выехать из страны можно было только таким способом, так как у него не было ни денег, ни документов. Так?

– Да, господин полковник, - утвердительно кивнул головой Гонсалес.

Он занервничал и скороговоркой продолжил:

– Какими бы странными мои действия не казались, все это является правдой. Более того, я клянусь, что у меня и в мыслях не было бежать именно в вашу страну…

– Но ведь вы - борец с кровавым режимом!

– Но не до такой степени, чтобы хотелось жить в коммунистической стране, извините. Прошу вас выслать меня обратно в Бразилию, или любую другую страну мира, на ваше усмотрение. За исключением Парагвая, естественно. Я согласен даже на запечатанный ящик с консервами, чтобы ваше государство излишне не тратилось на приобретение билетов и не увязло в дипломатических переговорах.

Сухов рассмеялся. Фролов улыбнулся и сказал:

– А вы, я вижу, шутник. Но все не так просто. Одесские сотрудники КГБ заметили, что вы никоим образом не похожи на испанца. А на латиноамериканца – тем более. После того, как они остригли ваши длинные волосы на голове и сбрили бороду, подозрения их усилились…

– Господин полковник, в Парагвае живут люди многих национальностей. Они давно перемешали свою кровь. Неизвестно, с кем таскалась моя прабабушка…

– Странное отношение к предкам для испанца, вы не находите?

– Ничего странного. Я хорошо образованный человек и – враг всяких условностей и суеверий.

Гонсалес смотрел на Фролова с вызовом. Тот усмехнулся, уселся в кресло и сообщил:

– Наши одесские коллеги также сообщили, что в вашей испанской речи присутствует легкий акцент.

– В Парагвае большинство населения общается между собой на языке гуарани. Отсюда – не совсем чистое произношение.

– Возможно, возможно…

Фролов включил настольную лампу, повернул ее нужным образом, и яркий луч света хищно впился в лицо Гонсалеса. Тот зажмурился и отвернул голову вправо. Полковник взглянул в какую-то бумагу, лежавшую на столе, и продолжил разговор:

– Как бы там ни было, но мы заинтересовались вами и приказали доставить сюда, в Москву. И, как считаю я, правильно сделали. А почему, сейчас объясню.

Он подвинул к себе пачку бумажных листков и принялся рассказывать, постоянно заглядывая в нее и сверяясь с информацией:

– Итак, я говорю, а вы слушаете. Парагвай не имеет дипломатических отношений с Советским Союзом. Более того, в это государство вообще запрещен въезд «советикос» из любой страны мира. Но, смею вас заверить, господин Гонсалес, КГБ известно все. На то он и КГБ. На протяжении всего своего правления господином Стресснером проводится планомерный и целенаправленный геноцид в отношении коренного индейского населения страны. Уже сейчас чистокровных индейцев племени гуарани осталось не более пяти процентов. У других племен дела еще хуже. Подавляющая часть граждан – метисы. Испанцы – один процент. Другие национальности – шесть процентов. Из этих последних одна половина – немецко-фашистские недобитки, скрывшиеся от справедливого возмездия после второй мировой войны. Вторая же состоит из белогвардейцев, сбежавших из России еще ранее, и их потомков. Потрясающий контингент, вы не находите?

Гонсалес кивнул, не поворачивая головы, и переменил положение, съехав тазом на край сиденья. Фролов вещал дальше:

– Испанцы (впрочем, и фашисты тоже) имеют в стране самое привилегированное положение. Ни один из них не работает веником и на паперти не сидит. Что же вам не понравилось в режиме Стресснера, господин Гонсалес?

Тот молчал. Полковник повысил голос:

– Сколько вам лет?

– Шестьдесят, - ответил испанец.

– А выглядите лет на пятьдесят. Получается, что целых двадцать лет вас устраивал режим Стресснера, а потом, вдруг, перестал? Странно. Вообще в вашем деле больше странностей, чем нормальных, логически сообразных вещей. Эта чертовщина с отпечатками пальцев, например… Ладно. Спрашивать о чем-либо сейчас вас бесполезно. Завтра расскажете нам все.