Казус бессмертия

Ересько Сергей

Отрядом казаков командовал мелкий военачальник. Зачем ему было требовать выкуп, если можно и так все забрать у беззащитных людей? Что и было сделано. А так как замок не сдавался и был казакам явно не по зубам, то надо было сорвать злость. На ком? Ясное дело – на евреях. Детей и стариков отделили, отвели к реке Икве, и решили утопить. Я, как старик, тоже не избежал этой участи.

Агасфер погасил окурок в пустой банке из-под консервов и, упершись взглядом в стол, стал говорить очень тихо, на пределе слышимости:

– В толпе, впереди меня, стоял маленький мальчик лет семи со своей

бабушкой. Они шептались. Старая женщина говорила: «Видишь, маленький, нам повезло. Нам разрешили переплыть речку и уйти. Возле замка она широкая, а здесь – всего двадцать шагов. Надо только сильнее нырнуть, и мы сразу окажемся на середине. А там – совсем немножко останется до того берега». Мальчик отвечал: «Но я не умею плавать». Бабушка говорила: «Ничего страшного. Видишь, казаки привязывают детей к взрослым? Это чтобы они не потерялись, когда взрослые будут плыть. Главное – набрать в грудь побольше воздуха и хорошо нырнуть. Не успеешь оглянуться, как мы будем на том берегу. Ты больше никогда не увидишь этих страшных людей. Ты будешь видеть только добрых и хороших»… «А папа с мамой?». «Они нас обязательно догонят». «Бабушка, я боюсь»! «Не бойся маленький. Все случится быстро. Ты ведь – мужчина. Иисус Навин ничего не боялся. Ты же хотел быть похожим на него»…

Агасфер налил себе сразу полстакана чачи и залпом выпил. Шенгеле сказал:

– Где-то я уже слышал подобный разговор. По-моему, в лагере.

– Жизнь везде одинакова, - произнес печально Агасфер. – Что сейчас, что триста пятьдесят лет назад. От любой войны страдают в первую очередь невинные дети…

– Ой, ли? – жестко спросил Шенгеле. – Эти семилетние мальчики впоследствии вырастают и превращаются в бездушных и безжалостных кредиторов, торгующих ключами от храмов и выгоняющих детей на панель!

Агасфер встрепенулся:

– Дети становятся теми, в кого их превращают родители или другие воспитатели. Возможно, ростовщика, торгующего ключами от церкви, убить и не жалко. Но мальчики и девочки еще не делали этого! А сделают ли?! Ведь все люди разные. И родители тоже разные… Вот ты рассказываешь об Умаре Мансурове. Уже понятно, какой человек из него получится, хотя, может, еще не поздно и, попади он в другое окружение… Вон, старший сын Шамиля, которого зовут Османом, с детства собирал цветные стеклышки и глядел через них на солнце. Никто ему в этом не мешал. А отец даже телескоп небольшой подарил. Теперь он сидит по ночам и рассматривает звезды, обложившись старыми советскими учебниками по астрономии. Думаешь, он станет в последующем кожу с людей сдирать?

– И что было дальше? Тебя утопили?

– Нет, - ответил Агасфер. – Казаки начали связывать стариков и детей, привешивая к связкам большие камни, но потом им это надоело. Сзади их товарищи веселились более интересно, и им хотелось побыстрее присоединиться к развлечению. Поэтому они просто выхватили сабли и посекли всех на куски, а останки выбросили в реку. Мальчику с бабушкой не пришлось нырять… Ну, и мне в том числе.

Агасфер вытер глаза пальцами и закончил рассказ:

– Матерей и девушек на глазах мужчин изнасиловали толпой, а потом рассадили по кольям. После этого мужчин покололи пиками и порубили саблями. Изувеченные женские

трупы торчали на кольях еще несколько дней, пока не ушли казаки. Я это видел…

Старик молча налил в стаканы. Они выпили, и Йозеф сказал:

– Вот видишь, везде и всегда ярость людская оборачивается против твоего народа. И, заметь, небезосновательно… У моего отца в родном городе была небольшая мебельная фабрика с магазином. Он производил красивые и добротные изделия. В двадцать девятом году некий Шауэрман открыл в городе большой мебельный магазин, и стал торговать тем же, что и мой отец. Только его товары привозились - черт знает откуда, качество их было хуже, но зато и стоили они на порядок дешевле. Уже через год мой отец еле сводил концы с концами, а Шауэрман открыл еще несколько подобных магазинов в соседних городках.

Агасфер хитро прищурился и сказал:

– А кто мешал твоему отцу сделать то же самое еще раньше? Покупал бы готовую мебель там, где она дешевле, и перепродавал бы ее у себя.

– Дело заключается в обычной немецкой добропорядочности. Мой отец, как честный человек, не мог торговать дерьмом. Ему было нужно, чтобы люди с уважением смотрели на него. Мебель Шауэрмана через несколько лет разваливалась, и все ругали его, - на чем свет стоит. А ему это обстоятельство было – до фонаря. Самое, правда, интересное, что как бы его ни ругали, но покупать новые изделия вместо развалившихся люди все равно шли к нему. Дешевле ведь…

– Ну, и чем закончилось это противостояние?

Шенгеле довольно рассмеялся:

– Известно, чем. В тридцать восьмом году штурмовики резко обанкротили Шауэрмана. Они разгромили его магазины, попутно набив морду, и отправили его в концлагерь. По-моему, в Дахау, но точно не помню. Зато помню, что дела у отца пошли хорошо, и ничего, кроме благодарности, он к штурмовикам не испытывал…

Агасфер заметил:

– Вот она, рыночная экономика по-нацистски.

Шенгеле, улыбаясь, демонстративно развел руками. Агасфер вдруг помрачнел и спросил:

– А правда, что у детей, прибывших в твой лагерь, отбирали игрушки?

– Да, - ответил Шенгеле.

– Зачем?

– Во время войны вся промышленность была переориентирована на выпуск продукции, необходимой фронту. Игрушки там не нужны, поэтому они и не выпускались.

– И что делали с отобранными?

– Распределяли их в немецкие семьи.

Агасфер страдальчески улыбнулся и тихо сказал:

– Вот ведь как… Игрушка, помнившая тепло рук ребенка, находила руки следующего. Выходит, игрушки не могут существовать без детских рук, как клинок не может обойтись без крови…

Он опять налил одному себе, выпил залпом, вытер бороду рукой и тяжелым взглядом уперся в Йозефа. Агасфер был уже основательно пьян и Шенгеле понял, что пора уходить. Он встал, задвинул под стол табурет и сказал:

– Спасибо тебе за угощение, пошел я спать.

– Стой! – крикнул Агасфер. – А правда, что у погибших от твоих опытов детей ты вынимал глаза и прикалывал булавками у себя в кабинете? И коллекция занимала целую стену?!

– Нет, - соврал Шенгеле и вышел из домика.

Часть четвертая