Казя теперь труп
Шрифт:
– Санитаров для Алинки? – Казя была в шоке. – Зачем ей санитаров? Мне же Фёдр сам сказал, что с ней все хорошо, что она может даже в кафе помогать…
Склеп вбежал в свой склеп и с шумом захлопнул двери перед носом сокладбищников. Врываться в чужой дом было нетактично, и Казя замешкалась. А Маня вдруг разозлился.
– Эй! – Он забарабанил в дверь. – Открой немедленно!
– Не заперто! – гаркнули из-за двери.
Зло как-то гаркнули. Казе даже почудилось, что передернули затвор на ружье – хотя чего бояться, если ты уже умер?
Гм, да, но вдруг бывают ружья и на этот случай? Воображение Кассимиры подкинуло кадры из старого фильма ужасов, где жители деревни превратились в зомби и их расстреливали серебряными пулями.
Маня толкнул дверь и решительно вошел. Казя набралась храбрости и двинула следом.
Ружья не было. Хмурый Склеп Иванович сидел спиной к ним. На столе царил беспорядок с кучей недоеденных вкусностей. В иное время Маня немедленно набросился бы на деликатесы, он всегда был не дурак пожрать. Но сейчас он проигнорировал наличие хавчика, протопал к скамье и уселся напротив Склепа.
– Нам нужна правда! – твердо заявил маньяк Маня. – Правда и только правда.
– Да! – Казя села на вторую скамейку и тоже уставилась на Склепа.
Тот заерзал на стуле:
– Да ладно, расскажу. Сейчас обувь Казе подбе…
Склеп глянул на ноги Кассимиры и осекся: девушка была обута в новенькие малиновые кедики. Маня тоже перевел взгляд на Казины ноги и присвистнул:
– Ну ты даешь!
Казя только отмахнулась. Не объяснять же им, что это, скорее всего, Кузя постарался.
– Рассказывайте, Склеп Иваныч!
Деваться бедолаге было некуда, однако он юлил:
– Не знаю уж, с чего начать…
– А мы вам поможем, Склеп Иванович, – Кассимире припомнился другой фильм, и она невольно скопировала голос следователя. – Мы тоже кое-что знаем. Начните с Игната.
Маня мог бы подыграть, но не сообразил, ступил:
– Казь, а чо Игнат-то?
– А с Игната все беды начались, верно, Склеп Иванович?
– Ну-у-у… эм-м-м… – Склеп не собирался просто так сдавать позиции.
– А точнее, началось все с того, что Игнату нравилась тетя Таня, да?
Склеп кивнул.
– А, ну это да! Это нам всем было известно, – заявил Маня.
– Учтите, Склеп Иванович! Если я сама все за вас расскажу, вас посчитают сообщником…
Кто посчитает? Почему Казя так сказала? Просто вырвалось: она продолжала играть роль следователя. Однако эта дешевая ловушка сработала.
– Я не сообщник! Не сообщник! – Склеп вскочил со стула и забегал туда-сюда, от стены к стене. – Я вообще спал, когда Игнат Тане эту корову притащил, будь она неладна!
Казя понимающе кивнула. Маня о корове тоже знал, но история ее появления была ему неведома. Он считал, что корова у Тани просто так появилась. Сперва коровник, потом корова – бывает…
Склеп крякнул, махнул рукой и начал говорить.
В общем, дело было так. Игнату давно нравилась Таня, а Тане хотелось организовать ферму. И хотя все сто раз ей объясняли, что это невозможно, что это только в родовом гнезде получится, но и там животные будут не животные, а так – морок, она все же мечтала. И вот по осени, в день, когда Казя впервые уходильнила, а Лекс поступил в универ, Игнат обнаружил в куполе над кладбищем дыру. Он пролез в дыру и увидел пасущуюся на лугу корову. Недолго думая, Игнат взял и сдублил ее для Тани. И притащил потихоньку вниз.
Таня была в восторге, однако они с Игнатом быстро смекнули, что здорож Фёдр сдубленную корову отличит и от сотворенной, и от реальной. К тому же Игнат планировал пользоваться дырой, а рассказывать о том, каким образом корова оказалась под кладбищем, Фёдру не стоило. Здорож обо всем этом непременно доложит в Небесную Канцелярию, а такие серьезные нарушения закона им не простят. Что делать, они не знали.
Таня дня три прятала корову от всех, и даже пару раз подоила, и…
– Подождите! – перебила Казя Склепа. – Как можно было спрятать корову? Она же большая, ее надо кормить, и потом, коровы мычат! А ваш склеп и дом тети Тани – на одной улице! Вы не могли ничего не слышать!
Оказывается, сдубленная корова не ела, не мычала и едва двигалась, потом вовсе слегла, а в итоге пала. Нельзя дублить живые организмы. С этим очень, очень строго. Да и все равно все они быстро отбрасывают копыта (у кого они есть) и издыхают.
– А Игнат знал о запрете?
– Знал, конечно. Но это же Игнат! Изобретатель. Экспериментатор, итить его! – сплюнул Склеп. – Хоть мы и дружим, но… Молоко уже в первый день тухлятиной пахло. Я сразу просек, что это не просто сдубленное пойло с кладбища, это гадость какая-то. Но правду узнал не сразу, а когда у Танюши нашей пальцы отваливаться стали. Тогда уж мы с Фёдром и к Стасе за подмогой бегали, и чего только не пробовали…
– Так, – сказал Маня. – Шикардиссимо! Все знали, кроме меня! И кто вы после этого?
– Я тоже не знала.
– Так тебя и не было!
– Лекс ничего не знал и до сих пор не знает, – попытался утешить Маню Склеп Иваныч. – И Алинке-Малинке мы не рассказывали.
Маня все-таки встал и подошел к столу. Взял бутерброд и принялся с подозрением его осматривать:
– Надеюсь, это колбаса не из падшей коровы?
– Не-е! Это давеча мы из багажника одного дублили. Целыми пакетами. Прямиком из супермаркета еда… Говорю же, корова сразу протухла, какая из нее колбаса, какое мясо? Такое ни живым, ни мертвым есть нельзя.
– Ну молоко же вы пили – и ничего, – заметила Казя.
– Я не стал пить, – после некоторой паузы проговорил Склеп. – Попробовал и сплюнул.
– А-а-а!!! – заорал вдруг Маня.
Он отшвырнул бутерброд, бросился к Склепу и принялся трясти его, схватив за грудки.
– Я понял! Понял, что вы, сволочи, сделали! – вопил Маня. – Вы напоили тухлым молоком Таню и Малинку, так что они стали распадаться на куски, как та корова! А потом вызвали санитаров! Тане – осенью, а Алинке – на Первомай. Избавились от лишних, да?