Казя теперь труп
Шрифт:
– «Ангелы» – такое же условное название, как «отель» и «больница», – сказал Лекс. – Потустороньковские ученые предпочитают называть их спутниками, и их появление нисколько не зависит от вероисповедания и вообще от представления каждого человека об устройстве мироздания. Некоторые умершие сразу видят спутников, условный туннель, свет в его конце и всякое такое. Многих за порогом жизни немедленно окружают родственники. Это кому как повезет.
– Опять ты о везении!
– Меня, например…
– А меня…
– А я…
Фёдр демонстративно скрестил на груди руки и вытянул ноги. Склеп Иваныч достал из кармана хлопушку и выстрелил. Из нее посыпались конфетти. Все нехотя умолкли.
– А почему меня никто не встретил? – спросила Казя. – Часто бывает, что тебя вообще совсем никто не встречает?
– Нет, – сказал Лекс.
– Нет, – сказала тетя Таня.
– Нет, – сказал Маня, – разве что ты маньяк, сгинувший в непроходимой тундре. Маньяк, от которого даже ангелы отказались. Маньяк, про которого…
– Тундра ты непроходимая! – фыркнул Лекс. – Мох с ягелем непролазным. Ангелы, то есть спутники, ни от кого не отказываются! Ни. От. Кого!
– Суки они, – проскрежетал то ли зубами, то ли костями Маня.
«А есть ли у нас теперь зубы и кости, если нет печенки и селезенки?» – подумала Казя, но всерьез озадачиваться этим вопросом не стала.
– Еще часто бывает так, что детей никто не встречает, – сказал Фёдр. – Нам всем это кажется несправедливым и диким, но многое в природе дико и несправедливо.
Далее все опять заговорили одновременно. «Сборище безумцев, а не тихий загробный мир!» – подумала Казя. Понять что-либо в этом гомоне было решительно невозможно.
– У каждого взрослого человека есть незримый спутник, а то и два.
– Ангел-хранитель, что ли?
– Ну, в первом приближении можно и так назвать.
– Да я ж тебе говорил, никакие это не ангелы, называй их спутниками.
– Не путай деваху, хранители – не спутники.
– А вспомни того дитенка, который в обнимку со своей любимой пожарной машиной три дня стоял потеряшкой, пока за ним не явились.
– Так дети – другое, а Казя взрослая!
– Ну ты даешь, это когда было, в девяностые годы!
– И что, что в девяностые?
Фёдр встал, поднял руку, галдеж слегка стих.
– Я буду говорить. Короче. Детей часто опекают умершие родственники, и бывает так, что они недоглядят или отвлекутся, бац – и ребенок при семи няньках без глазу. Или угодил внезапно под автобус, попал на тут-свет, а рядом никого… Такое, правда, редко бывает, но случается.
– На тут-свет? – переспросила Казя.
– Люди бы сказали «на тот свет», но для нас он «тут-свет», – вставила свои пять копеек тетя Таня.
– А. Ясно.
– Но когда ребенок растет, рано или поздно у него появляется спутник. В восемнадцать уже у каждого гарантированно есть хоть один спутник.
– Будь он неладен… – процедил Маня.
– Конечно, и спутник может отвлечься…
– Не может!
– Может!
– Так ее даже отпевали, алё! Отпевали, оплакивали, а она тут одна-одинешенька!
Все вновь принялись галдеть. Казя начинала улавливать в этом хаосе полезную для себя информацию. Самое важное: ее новым знакомым было совершенно непонятно, почему за ней, самой обычной совершеннолетней девушкой, после ее смерти никто не явился, ибо встречали всех: и внезапно погибших, и тяжело болеющих, и убийц, и алкашей, и сирот, и… Одним словом, всех, не являющихся какими-то непонятными «одноразиками» – но в тех случаях и встречать было бы некого, так что про одноразиков можно сразу забыть, Казя – не одноразик, что бы это ни означало.
Конечно, теоретически могла произойти ошибочка, хотя о такого рода ошибках ни Фёдр, ни остальные слыхом не слыхивали – никогда прежде подобного не было. Но, даже теоретически, это не в Казином случае, поскольку ее отпевали.
Дурдом и сплошные непонятки.
– У меня вопрос! – сказала Казя. – Я его уже, кажется, задавала, но то ли мне не ответили, то ли я пропустила что-то. Так или иначе, некоторые – вот вы, например, – не попали ни в отель, ни в больницу, а остались тут. А сколько таких, как вы?
– Не вы, а мы, себя тоже включай, – поправил ее Склеп Иваныч. – Да кто ж знает, сколько нас по всему миру! Много.
– Ну, о,кей, а на нашем пущинском кладбище сколько?
– Двадцать восемь, – ответил Фёдр. – И, с гордостью замечу, все очень милые личности. Посетителей не пугают, пробле…
– Я не милый! – взвился Маня. – Я маньяк!!!
– Да маньяк ты, маньяк, – успокоил его Фёдр. – Прости. У нас, Казя, один маньяк и двадцать семь славных остальных.
Пока они пререкались, тетя Таня пригнулась и прошептала Казе в ухо:
– Не все милые. Разные. А Фёдра бывшая – вообще сволочуга, как по мне – лучше б уж она сгинула. К счастью, она редко появляется.
– Я маньяк, и попрошу относиться к этому со всей серьезностью! – продолжал бушевать Маня.
Он теперь стоял, выпятив грудь и молотя кулаками воздух. Смотрелось это нелепо. Связываться с ним никто не собирался. Казя отвлеклась на Маню, подавила улыбку и посетовала:
– Жаль, я не знала, что вас… Нас так много. Наверное, надо было всех пригласить на вечеринку?
– А они не пришли бы, – дружно успокоили Казю покойники.
Выяснилось, что еще постоянно на кладбище находятся старая-престарая травница и ворожея Стася Острожина, отшельница, да девушка-игроман Алинка-Малинка, годами не вылезающая из своей могилы по причине крайней степени депрессии.
– Не знала, что мертвые могут страдать от депрессии… – пробормотала Казя. – А остальные?
– А остальные – ходильники.
– Кто-о?! Холодильники?
– Не холодильники, а ходильники. От слова «ходить». Они ходят по тут-миру, путешествуют, домой редко заглядывают. Когда возвращаются, рассказывают много чего интересного. Об отелях и больницах мы в основном от них знаем. И о куче других мест. Это на Земле в реале все ограничено одним маленьким шариком-планетой. А тут совсем другое дело, они не скучают!