Кентавр на распутье
Шрифт:
– Что за гадость? – кашляя, выдавила Мальва.
– Питательная смесь. А ты думала, виски?
– А воды нет?
– Слышишь? – вскинул я палец. – Где-то капает.
– Ага – в море. Вот сам и пей!
Может, и в море – мы копошились недалеко от него, судя по моей карте. Но почему тогда тут настолько сухо? Как в египетской пирамиде, ей-богу. Идет Великая Суш-ш-шь…
– А пожрать ничего нет? – спросила Мальва.
– Как насчет крыс, жаренных на костре? – предложил я. – Еще не поздно вернуться.
Чтобы нарваться на теплую встречу. Отведать крысятины и умереть – предел мечтаний!.. Да и отведать
– И что такого? Мясо – оно и в Африке мясо.
Ну да, смотреть на крысок мерзко, слышать их – мороз по коже, а вот вкусить… Как бы в отместку, да? Кто-то же должен кого-то есть – уж так устроен мир.
– Все-таки иди вперед, – велел я. – Еще забуду про тебя – ищи потом!
– Фигушки! – Мальва даже отступила на шаг. – А если там крысы?
– А если они сзади, бегут по следу?
С опаской она оглянулась в темноту, затем возразила:
– Это ж не волки? Вот из засады сигать – это да!
– Если тебе хочется этого, еще не значит, что так и есть, – заметил я. – Наши зубастики своего не упустят, будь спокойна. Так что не удивляйся, если схватят за пятку, и не спрашивай: «Кто там?» А скорее сразу отхватят ступню. Ты разглядела их зубы?
Настращав девчуху как следует, очередной раз оглядел ее сверху донизу, даже подумал, не подцепить ли к пупковому колечку тросик, чтобы тащить за собой, точно норовистую козу.
– Ну, взбодрилась? – спросил. – Тады вперед.
Но ушли недалеко, упершись в тупик, – напрасно я тратил на Мальву дефицитный порох. Кабель убегал в стену, сперва показавшуюся мне глухой. Приглядевшись, обнаружил в самом верху ряды узорных отверстий, похожих то ли на сеть, то ли на искомую решетку.
– Повернись-ка спиной, – велел Мальве. – К лесу передом, ко мне задом.
Кстати, «задом» звучит лучше, чем «спиной». Хотя о такую попку можно уколоться. Ее даже выпуклостью назвать сложно – так, некое сглаживание тазовых костей. Но, похоже, именно это считается тут главной ценностью и оберегается «пуще глаз». Пущеглазое достояние!
– Зачем? – сейчас же спросила кроха. – Ты чё задумал?
Хоть что-то она выполняет без комментариев?
– А как думаешь? Давай-давай, шевелись!
Нехотя Мальва повиновалась, с подозрением на меня оглядываясь. И в чем подозревает, интересно?
– Теперь подними лапки перед собой.
Наконец! Исполнила! Молча!
Протянув над ее плечами свои руки, я в одну ее сухощавую кисть вложил игломет, в другую – включенный фонарик. Сказал:
– И не оборачивайся, пока не скажу. Заметишь что – стреляй без раздумий. Родные тут не ходят. Все ясно?
Закусив губу, она кивнула. Все ж на ее спину трудно глядеть без слез: острые лопатки грозят прорвать кожу, и каждый позвонок вырисовывается, и все ребрышки. По ней бы скелет изучать.
– И боже упаси тебя крутиться! Замечу, что направляешь на меня, могу обидеться, причем смертельно. Поняла?
Мальва кивнула вторично. Ну, слава всевышнему!
Отвернувшись от нее, я стал взбираться к потолку, упираясь в боковые стены бронированными предплечьями и ступнями, пока не поднялся к самым отверстиям. Это впрямь оказалось решеткой, хотя странной, похожей на паутину, что украшала здешние стены. За нею проглядывал квадратный тесный ход, и черт знает, куда он уводил. Но отступать уже не хотелось.
Ткнув в решетку пальцами, я чуть не осыпался с постыдным грохотом. Потому что чудная перегородка вдруг раздалась по сторонам, втянувшись в камень. А я думал, опять придется ломать.
Упершись на край лаза рукой, сказал Мальве:
– Так, а теперь опусти пушечку дулом вниз и осторожно подай мне.
Как ни странно, девчуха проделала это без пререканий – видно, истомилась сторожить тылы. Спрятав игломет, я ухватил ее за вскинутую руку и с натугой подтянул к лазу, зацепив пальцами за кромку. Потом, не дожидаясь, пока те разожмутся, подхватил ее под ягодицы – они как раз уместились в мою ладонь, – и впихнул внутрь норы. Мальва лишь хрюкнула возмущенно.
– Помалкивай, – пробурчал я. – И освободи место: я не железный!
Действительно, рука уже затекала под моей тушей и всем тем, что я на себя нагрузил. Но дуреха не спешила отползать глубже в нору, решив, видно, что мне тут самое место. Наконец она убрала пыльные подошвы от моего носа, и я смог забраться следом. Вытянувшись во всю длину, перевел дух.
– Теперь ты поползешь первой, – сказал затем. – Иначе не гарантирую целостность ног. А если атакуют спереди, успею тебя накрыть.
Хотя звучало это двусмысленно, у Мальвы хватило соображения меня понять. К тому ж я мало выгадывал от смены диспозиции. Идти за ней приятно – такой обзор! Но ползти? Это ж не морские купания, где все сияет.
По пути пришлось пронизать еще парочку таких же диафрагм, разделяющих лаз словно бы на шлюзы. И с каждым переходом атмосфера менялась: уходила затхлость, тускнели странные запахи, сменяясь привычными. Зато крысиный дух тянулся до последнего.
К счастью, пластунская наша практика длилась недолго. Уже за первым поворотом, который я едва одолел, извернувшись питоном, лаз кончился решеткой, на сей раз обычной, составленной из двух стальных створок, к тому же на мощных петлях и с массивным замком, встроенным по центру. Сразу за узкими щелями разливалось сияние, окрашивая комнату в теплые тона. Откуда-то сбоку приглушенно, словно бы из-за двери, звучали звонкие голоса, изредка перемежаемые сдержанным баритоном. А напротив помещался многоэкранный пульт, целиком утопленный в стену.
– И что делать теперь? – с сарказмом спросила кроха. – Говорила ж!
– Хватит ора! – Хотя она едва шелестела, щадя натруженные связки. – Лучше пусти-ка дядю вперед.
– А крысы как же?
Прониклась наконец.
– Ну, тогда опустись на пол и не дергайся, если сделаю больно.
Этой угрозы Мальва не поняла либо не испугалась. Послушно приникла к полу, поджав под себя руки, даже легла на него подбородком, почти уткнувшись носом в решетку, – будто тоскующий в неволе зверь. И тогда я ее «накрыл». То есть наполз поверх, шкрябая доспехами о потолок и опираясь на локти да колени – по самым углам лаза. Нельзя сказать, что я вовсе не касался Мальвы, но, во всяком случае, нигде не давил. Когда она лежала подо мной вот так, сжавшись в полоску, сведя худенькие лопатки, трогательно скосолапя вытянутые ступни, я ощущал себя панцирем черепахи – массивным, прочным, оберегающим нежную плоть от живодеров. И если попытаются меня расколошматить, буду возражать – очень сильно и, надеюсь, по существу.