Кьеркегор за 90 минут

Стретерн Пол

Неожиданно, почти в одночасье, жизнь Кьеркегора-старшего изменилась: дядя вызвал его в Копенгаген и устроил работать к себе на фирму по производству шерстяных товаров. Мальчик оказался отличным продавцом, он в любую погоду обходил всю округу, торгуя чулками и свитерами. Наконец у юноши хватило денег, чтобы жениться и завести свой дом. Когда дядя умер, Кьеркегор-старший наследовал уже прибыльное дело. Он продолжал развивать его и со временем стал одним из богатейших купцов в Копенгагене. Иногда к нему на обед наведывались даже члены королевской семьи. Все пять домов, которыми владел отец Кьеркегора, пережили артиллерийский обстрел Копенгагена британским флотом в 1803 году, когда большая часть города была уничтожена. 10 лет спустя, когда экономика Дании перенесла жесточайший кризис, Кьеркегор-старший был одним из тех немногих, кто мало пострадал от него, вложив свой капитал в первоклассные ценные бумаги.

Но теперь человек, некогда проклявший Бога, чувствовал, что он сам проклят. Его первая жена умерла, и он женился на служанке. Из семи его детей выжили лишь двое. Затем умерла и вторая жена.

Серен Кьеркегор был его младшим сыном, родившимся, когда отцу было уже 56 лет. Детство Серена было отмечено регулярными смертями в семье. Когда Серен родился, Кьеркегор-старший уже был человеком религиозно экзальтированным и подавленным судьбой, со временем же он стал настоящим тираном, постоянно погруженным в депрессию. Он отошел отдел и предался затворнической жизни в полумраке фамильного особняка. Отец быстро распознал в Серене талант и занимался с ним больше, чем с другими детьми. В любой другой семье такое положение было бы завидным для ребенка, но только не у Кьеркегоров.

Когда Серену было семь лет, отец стал учить его логике по своей собственной методе: все суждения юного Кьеркегора подвергались рассмотрению, ему приходилось защищать каждое свое слово.

Отдых был такой: "заграничные путешествия", которые определялись познаниями отца о других странах. Юный Кьеркегор, бывало, подолгу слушал, как отец старательно описывал архитектурные и культурные достопримечательности таких удаленных от дома мест, как Дрезден, Париж и Флоренция. А затем и сам Серен пускался в "великое путешествие" по комнате, принуждаемый отцом во всех деталях описывать то, что только что «видел»: палимые солнцем склоны Фьезоле и купола с башнями Флоренции на их фоне (каждый из памятников должен был быть назван и описан). Результатом этой моральной тирании стало то, что и без того умный мальчик развил в себе как необыкновенный логический склад ума, так и прекрасное (хотя и несколько сухое) воображение. Подобно многим современным авторам путеводителей, отец Кьеркегора никогда в действительности не видел те удаленные и овеянные романтикой точки на карте, которые он описывал. Он совершал свои путешествия всецело между обложками книг, но, несмотря на это, его описания изобиловал и достоверными деталями. Позже, в своих философских трудах, Кьеркегор проявит экстраординарную способность представлять себя в ситуациях (особенно в библейских и психологических), о которых у него было только лишь образное представление. Такой опыт происходит как раз от участия в тех путешествиях, которые отец Кьеркегора совершал, не вставая с кресла.

Кьеркегор-старший, кажется, стремился подавить сознание ребенка, навязывая ему свой ограниченный взгляд на мир. Он не был похож на властного отца, которому доставляет удовольствие навязывать своему сыну те цели, которых он сам достиг (или, что бывает чаще, не смог достигнуть). Кьеркегор-старший чувствовал себя гонимым, у него не было никаких целей. Он казался себе проклятым, погряз в полном отчаянии. Именно это отчаяние, вызванное проклятием, он сознательно или бессознательно и стремился навязать сыну. В своих поздних дневниках Кьеркегор-старший открыто пишет о человеке, который однажды, пристально посмотрев на его сына, сказал: "Бедное дитя, ты живешь в безмолвном отчаянии". Возможно, этот эпизод автобиографичен (или, может быть, эти слова были постоянным рефреном в отношении отца к сыну).

Ничего удивительного, что в школе Серена считали странным. Его поведение было таким же старомодным, как и застегнутый на все пуговицы сюртучок, с которым он не расставался. Учителя называли его "маленьким старичком". Он не был блестящим учеником, хотя, несомненно, превосходил всех своих одноклассников по уровню развития. Отец научил его не привлекать внимание к своему интеллекту: в классе он был только третьим. Маленькому Серену приходилось быть вежливым и почтительным, а это требовало даже большего напряжения сил, чем учеба: каждому будущему гению хочется быть первым.

По мере того, как Кьеркегор взрослел, становилось очевидно, что странность его касалась не только выбора одежды. Его фигура была высокой и угловатой, к тому же он был немного горбат. У него не было друзей, и наверняка он служил постоянным объектом насмешек одноклассников. Вскоре он научился защищаться с помощью своего саркастического остроумия. Этот сарказм Серен затем стал использовать столь агрессивно, что провоцировал других мальчиков на ответную реакцию. Такая особенность поведения отличала Кьеркегора на протяжении всей его жизни.

Как и многие рано ставшие интровертами люди, Кьеркегор был склонен считать себя центром вселенной. Он, несомненно, привык к тому, что был центром внимания своего отца, а потрясающая интенсивность его собственной внутренней жизни означала то, что он сам был центром своего внимания. Провоцируя других, даже если и приходилось страдать от этого, Серен укреплял иллюзию, что мир вращается вокруг него. В дальнейшем этот комплекс мученика стал важнейшей чертой его психологического облика.

По окончании школы Кьеркегор поступил в университет Копенгагена, чтобы изучать теологию. Быстро прославившись благодаря своей широчайшей эрудиции и язвительному остроумию, он считался едва ли не знаменитостью в студенческих кругах провинциального Копенгагена. Вскоре юноша забросил теологию и занялся философией. Особенно его интересовала философия Гегеля, которая в то время со скоростью эпидемии распространилась по всей Германии и достигла уже куда менее философичных уголков Европы. Кьеркегору пришлись по душе серьезность и честность Гегеля, его идеалистический взгляд на мир. В соответствии со всеобъемлющей системой Гегеля мир развивается по диалектической схеме. Из начального тезиса появляется его антитезис, оба они объединяются в синтезе (который, в свою очередь, сам является тезисом для следующей триады, и так далее). Вот классический пример такой триады:

Тезис: Бытие (или существование).

Антитезис: Ничто (отсутствие какого бы то ни было существования).

Синтез: Становление.

Согласно такой диалектике получается, что все движется в направлении возрастания самосознания и, в конечном счете, к Абсолютному Духу, который, познавая сам себя, объемлет все существующее в этом процессе. Этот всепоглощающий Абсолютный Дух включает в себя даже религию, которая рассматривается как более ранняя стадия развития философии (а последней, самой совершенной, философской системой является, конечно, гегелевская). Понятно, почему такая философия понравилась интроверту Кьеркегору — не в последнюю очередь из-за его эдипова и религиозного комплексов и нарциссизма.

Хотя Кьеркегор и отрекся впоследствии от своего увлечения Гегелем, его отношение к последнему с самого начала было противоречивым. Он любил и в то же время ненавидел его. Собственная антигегелевская философия Кьеркегора была полна гегелевскими понятиями — ее можно даже назвать кьеркегоровской версией диалектики. Тем не менее, куда более важно то, что с самого начала Кьеркегор сомневался в Абсолютном Духе и его самопознании. По его мнению, самопознание должно происходить на субъективном, а не на объективном уровне. Он настаивал на том, что для личности субъективное имеет гораздо большее значение, чем какой бы то ни было Абсолютный Дух. Субъективная сфера нашей собственной жизни — вот что нас беспокоит больше всего. Некоторые изобретательные комментаторы увидели в этом неосознанное влияние отношения Кьеркегора к отцу. Неудивительно, что вскоре этот новорожденный субъективный элемент обнаружил, что находится в оппозиции к своему родителю — Абсолютному Духу.

Примерно в это же время в отношениях Кьеркегора с его отцом произошел драматический переворот. Чтобы избежать родового проклятия, Кьеркегор-старший признался сыну в том, что мучило его уже долгие годы. Он рассказал, как проклял Бога когда-то давно, на ютландском холме. Говорят, что тогда Кьеркегор в ужасе отпрянул от отца и с тех пор начал много пить и вести распутную жизнь.

Некоторые проницательные комментаторы предположили, что за всем этим кроется нечто большее. В самом деле, в это время Кьеркегор, по всей видимости, начал искать предлоги для того, чтобы освободиться от властного влияния отца. Вполне возможно, что откровения набожного старого человека не были чисто теологическими. Он мог также признаться в том, что прелюбодействовал, занимаясь любовью со служанкой (будущей второй своей женой, матерью Кьеркегора), в то время как его первая жена лежала на смертном одре. Это могло бы объяснить драматический — или излишне им самим драматизированный — поворот в поведении Кьеркегора, который был вовсе не таким развращенным, каким ему хотелось бы казаться. Некоторые, однако, полагают, что признания отца содержали кое-что посерьезнее, чем детское богохульство и любовные грешки, в которых он теперь искренне раскаивался. По мнению критика Рональда Гримсли, секретные записи в дневниках Кьеркегора говорят о том, что его отец посещал бордель, где заразился сифилисом, который даже мог передаться по наследству сыну. По крайней мере, все последующее поведение Кьеркегора не исключает этой страшной возможности.