Кьеркегор за 90 минут
Шрифт:
Совершенно очевидно, что «этик» уже неподвластен случайному и бессознательному. "В своей жизни" он "выражает универсальное". Поступая так, он входит в область фундаментальных категорий, таких, как добро и зло, долг и так далее. То, как Кьеркегор аргументирует переход «этика» от «абсолютной» субъективности к этому "универсальному образу жизни", едва ли выглядит убедительным. Он допускает, что мы автоматически признаем в этическом высшее, и что мы от природы стремимся к нему. Как уже отмечалось, психология XX века усомнилась в этом. Следствия, вытекающие из этого допущения, включают старейшую из моралистических уловок: "если мы признаем что-то благом, мы стремимся поступать в соответствии с этим".
Фундаментальное различие, которое
Таким образом, этический образ жизни также оказывается неудовлетворительным. Выход из создавшейся трудности Кьеркегор находит с помощью диалектического метода. Так появляется третья мировоззренческая установка, которая синтезирует две предыдущие: эстетическую и этическую. Кьеркегор называет ее религиозной. Ее описанию посвящена его следующая книга "Страх и трепет" (изданная под псевдонимом Иоанн де Силенцио).
В этой работе Кьеркегор исследует понятие веры. Он называет ее последним субъективным актом. Она иррациональна — это «прыжок» по ту сторону всех возможных рациональных доказательств. Она не имеет ничего общего с этикой или добродетельным поведением. Этическая жизнь, с ее понятиями самосозидания и ответственного выбора, не способна до конца вместить в себя "прыжок веры". Эта "высшая иррациональность" находится за пределами этического, которое предполагает рациональное поведение. Вера приводит человека к чему-то высшему, которое само по себе есть квинтэссенция всего этического. По Кьеркегору, этическая жизнь связана в основном с социальным аспектом религии, религиозная же стадия требует "преодоления этического теологическим". Другими словами, необходимо отбросить наши этические стандарты для того, чтобы превзойти их и достигнуть более глубоких целей.
Кьеркегор считает, что религиозное может быть представлено как диалектический синтез эстетического и этического. Оно объединяет внутреннюю и внешнюю жизнь, достоверность и недостоверность: прыжок веры находится по ту сторону всякой достоверности.
Кьеркегор иллюстрирует религиозную стадию с помощью библейской легенды об Аврааме и Исааке. Чтобы испытать силу веры Авраама, Господь приказывает ему принести в жертву своего сына Исаака. С этической точки зрения такой поступок, вне всяких сомнений, считался бы злом — но истинная вера, которая является необходимым условием религиозной стадии, включает божественный замысел, который превосходит все простые этические требования.
Авраам собирается исполнить божественное указание, несмотря на все свои колебания. Этим он возводит свою жизнь на религиозную стадию, которая превосходит этическую, так как содержит в себе веру в Бога, из которой та происходит.
Многие не без оснований увидят в этом опасное безумие. Ведь именно так во все века вели себя религиозные фанатики. Более того, такую мораль проповедовали все диктаторы и тираны. Ключом к решению проблемы является психология. Кьеркегора можно оправдать только тем, что он говорит не о публичном, а о внутреннем диалоге человека. Достаточно взглянуть на Авраама и Исаака как на различные элементы внутри личности, чтобы это стало не только понятным, но и вполне убедительным. Жертвы необходимы, если только мы действительно хотим чего-то добиться. Обычно эти жертвы иррациональны и могут вступить в конфликт с нашими представлениями о добре и зле. На субъективном уровне мы часто открываем цель нашей жизни с помощью иррационального прыжка веры, который имеет мало (или вообще ничего) общего с этическим. Кьеркегор говорит о религии. Но именно таким способом — "верой в себя" —
Нетрудно догадаться, почему Кьеркегор подробно останавливается на легенде об Аврааме и Исааке. Она вновь напомнила ему о разрыве с Региной. Он представлялся Кьеркегору «неподобающим» с этической точки зрения, но необходимым для того, чтобы вести религиозную жизнь. Кроме того, здесь можно увидеть отголосок его отношений с отцом. В последний момент Господь остановил руку Авраама, и Исаак не был убит. Всевластие отца почти довело Кьеркегора до духовной смерти, в последний момент отец умер, чтобы сын смог «реализоваться».
К 30 годам Кьеркегор почти полностью посвятил свою жизнь творчеству. Он перестал общаться со своими студенческими друзьями и жил совсем один. Он выходил из дома только для того, чтобы совершать свои долгие прогулки по улицам Копенгагена, и его необыкновенно странный облик сразу привлекал внимание прохожих. Худая, сутулая фигура; высокая шляпа; узкие брюки, одна штанина которых неизменно была короче другой. Всегда смотрясь старше, чем он был на самом деле, сейчас Кьеркегор выглядел на 40 или 50 лет. Время от времени он останавливался, чтобы поболтать с маленькими детьми. Он дарил им разные мелочи, а они были в восторге от странного юмора этого молодого и в то же время старого человека.
По выходным Кьеркегор нанимал карету и ехал в городской парк или за город. Он внимательно относился к своему статусу сына одного из богатейших купцов Копенгагена. Но семья Ольсен была возмущена его поведением в отношении Регины и добилась того, что его перестали принимать в порядочном обществе.
По воскресеньям он посещал церковь. Среди других прихожан часто замечал там Регину. А она, конечно же, замечала его. Они не разговаривали, но были хорошо осведомлены о жизни друг друга. Хотя он глубоко ранил ее (а себя еще глубже), между ними оставалась незримая связь. Несмотря на глубокое и правдивое исследование собственной личности, Кьеркегор странным образом оставался склонным к иллюзиям. Он не мог перестать надеяться, что наступит день, когда он и Регина будут вновь объединены, вероятно, особыми духовными узами. Зная, что это невозможно, он не переставал мечтать об этом. Кьеркегор постоянно вспоминал и анализировал их отношения. И это только еще более углубляло его самопознание. Теперь он слишком хорошо знал бесконечные уловки, к которым прибегает рассудок. То, что начиналось как чисто личная трагедия неадекватности, позволило ему увидеть универсальную неадекватность природы человека. Субъективность сама по себе была невозможна, но ее необходимо было пережить.
Тем временем он продолжал писать. В течение следующих двух лет (1844-46) издал полдюжины книг под разными псевдонимами, такими, как Иоанн Климакус (что значит "тот, кто продвигается вверх"), Вигилиус Хауфниенсис ("смотритель навозной кучи"), Хилариус — Переплетчик Книг (здесь, слава Богу, обошлось без шуток) и Фратер Тацитернус ("отец молчания" — довольно странный выбор для такого плодовитого автора). К этому моменту, как он и надеялся, литературный Копенгаген уже понял, кто является этим молчаливым весельчаком, желающим карабкаться вверх по навозной куче.
Идеи Кьеркегора развивались параллельно выходу его литературных трудов. Его анализ понятия существования оказался ключевым для последующего развития экзистенциализма. Для Кьеркегора существование «иррационально». (В математике иррациональными называют такие числа, которые невозможно представить в виде обыкновенной дроби, например, число Пи.) По мнению Кьеркегора, существование — это то, что не может быть подвергнуто анализу. Это то, что остается, когда мы удаляем все, что только может быть удалено. Существование — это чистое «здесь». Кьеркегор сравнивал его с лягушкой, которую вы вдруг обнаруживаете на дне своей пивной кружки после того, как выпили все пиво.