Кес Арут
Шрифт:
С опасением и тревогой докладываю о тайных действиях этой организации. Ибо уже сегодня они спешно вооружают местное население. В особенности городских дадашей, которые известны своей необузданностью и ненавистью к армянам. Известны так же случаи умышленного освобождения из тюрем лиц мусульманского происхождения, осуждённых за тяжкие преступления. Для каких целей это делается, пока выяснить не удалось.
Полковник дождался, пока шифровка была полностью передана, и только после этого покинул комнату. В
— Ваше превосходительство, донесение от генерального консула из Эрзерума!
Зиновьев, не переставая писать и не поднимая головы, указал дежурному офицеру на стол. Положив донесение, офицер развернулся и вышел из кабинета.
Зиновьев макнул перо в чернильницу, собираясь продолжить писать, но остановился и, подняв исписанный лист, бросил взгляд на запечатанное донесение из Эрзерума. Некоторое время Зиновьев раздумывал,… затем осторожно отложил начатое письмо, наверху которого было выведено большими буквами:
«Министру иностранных дел Извольскому от русского посла в Константинополе».
И взяв донесение, быстро распечатал его. Генеральный консул в Эрзеруме писал:
«Положение в самом Эрзеруме и в Эрзерумском Вийалете целиком остаётся крайне напряжённым и опасным. Особое беспокойство вызывает тяжёлое положение коренного армянского населения. Известны многочисленные случаи ущемления армян. В частности известны факты зверских убийств, сожжения деревень, многочисленных безосновательных избиений, а так же беспричинного отбора имущества у этих людей.
Наблюдая за действиями городских властей, создаётся впечатление, что армяне для них нечто вроде скота и не более.
С опасением и тревогой докладываю о тайных действиях властей города. Ибо уже сегодня они спешно вооружают местное население. В особенности, городских дадашей, которые известны своей необузданностью и ненавистью к армянам. А так же поставляют оружие местным племенам курдов. Известны так же случаи умышленного освобождения из тюрем лиц мусульманского происхождения, осуждённых за тяжкие преступления. Для каких целей это делается, остаётся неясным».
— Остаётся неясным! — повторил Зиновьев последние слова донесения. Он свернул послание и сунул в один из ящиков массивного стола. Затем он запер ящик на ключ. А ключ сунул во внутренний карман пиджака. Зиновьев посмотрел на часы. Они показывали без четверти восемь. «Время ужина, — подумал Зиновьев, — Катенька, наверное, уже ждёт. А есть не хочется. Нужно составить доклад министру. А как это сделать, если обстановка чуть ли не с каждым днём меняется».
— Ваше превосходительство!
Зиновьев оторвался от своих размышлений и посмотрел на дверь, из которой вновь появился дежурный офицер.
— Ашот Эгоян — представитель армянской общины Константинополя — просится к вам на аудиенцию.
Зиновьев улыбнулся, услышав эти слова. Он лично знал Эгояна и глубоко уважал этого человека. Он всегда был рад встрече с ним.
— Просите!
Через несколько минут в кабинет вошёл человек приблизительно одного возраста с Зиновьевым. Эгояну исполнилось 50 лет. Это был невысокий лысоватый мужчина с густой бородой и со спокойным лицом. Эгоян был одет в незамысловатый пиджак с галстуком. В руках он сжимал шляпу.
— Господин Эгоян!
— Ваше превосходительство!
Приветливо улыбаясь, Зиновьев вышел из-за стола и пошёл навстречу Эгояну. Они крепко пожали руки друг друга. После этого Зиновьев проводил Эгояна до своего стола и, пригласив занять свободное кресло, сам прошёл к своему.
Ещё до того как разговор начался, Зиновьев ощутил лёгкое беспокойство. Что-то в облике Эгояна беспокоило посла. Что именно — он не знал, но понял, что и на сей раз предчувствие не обмануло его, едва прозвучали первые слова Эгояна.
— Уезжаю. Проститься пришёл! — коротко сообщил Эгоян, нервно теребя держащую в руках шляпу.
— Жаль, — протянул Зиновьев; ему действительно было жаль терять такого интеллигентного собеседника, спокойного и рассудительного. — Далеко собрались, господин Эгоян?
— Пока в Эрзерум, господин посол. Дальше будет видно. Я в партию «Дашнакцютюн» вступил. Буду выполнять поручения партии.
— Вы шутите? — обескураженный услышанным, Зиновьев аж привстал с кресла. — Вы учитель, человек, который всю свою жизнь призывал к миру и дружбе… вступили в ряды одной из самых экстремистских группировок!?
— Я больше не верю в мир и дружбу, — Эгоян отвечал тихо.
Зиновьев пристально рассматривал лицо Эгояна, пытаясь понять, что заставило совершенно безобидного человека вступить в ряды военизированной группы боевиков. Однако ничего на ум не приходило.
— Почему, Ашот? — Зиновьев смог задать лишь этот вопрос.
— Почему? — Эгоян поднял на него потерянный взгляд и коротко выдохнул одно слово: —«Адана».
— Адана? Что это значит?
— Так вы ничего не знаете, господин посол?
— А что я должен знать?
— Этого города больше нет!
— Как нет? — Зиновьев вскочил с места и в крайнем волнение повторил: — Как нет? Что вы говорите, Ашот?
— Город уничтожен. Всё армянское население вырезано. Вот так, господин посол. И грош цена 61 статье Берлинского договора. Правительство по- своему разобралось с «Армянским вопросом». — В голосе Эгояна чувствовалась глубокая горечь.
Зиновьев в крайне нервном состоянии вернулся на своё место. Услышанное производило тяжелое впечатление. Он вытащил из чернильницы перо и, теребя его в руках, слушал Эгояна.