Кесарь
Шрифт:
И как-то сразу вспомнилось, что в прошлой истории во время последнего штурма Смоленска, Михаил лично застрелил десятерых немецких наёмников, штурмующих Коломинскую башню - где воевода укрыл семью. Помимо Шеина в башне оставалось всего пятнадцать ратников... И возможно, тогда именно личная доблесть воеводы спасла его родных. Ведь не сдержи русичи первый, самый яростный штурм ландскнехтов, те просто перебили бы всех защитников вежи и укрывшихся в ней гражданских! А так ляхи, немного опомнившись, все же предложили Шеину сдаться - и в конце концов, ради спасения родных, он поступился своей гордостью и честью, сдавшись
Где его вскоре запытали до полусмерти...
– Пали!!!
Из-за спины раздался зычный крик Николы Кругова – а затем и слитный залп его стрелков, прервавший размеренный ход моих мыслей. Грохнуло и со стен – довольно плотно, но все же не так убийственно, как если бы вели огонь все четыре сотни стрельцов, собравшиеся на примыкающих к нашей веже, а также соседних пряслах!
То есть на участках стен от башни и до башни; в старину их длина равнялась полету стрелы…
И все же, несмотря на картечный выстрел, а также залп стрельцов и чуть припоздавший орудийный огонь с соседних башен (с них по панцирным всадникам ударили простыми ядрами), казаки стремительно ворвались в раскрытые ворота, на полном скаку! Часть их тут же спешилась и бросилась к запертым, укрепленным изнутри дверям Молоховской башни. Иные ринулись вдоль стен в обе стороны – но уже вскоре их встретили дружные залпы оставшихся у возов стрельцов, да картечь спущенных вниз пушек!
Ох, и знатно же внизу громыхнуло! А после по ушам буквально ударил дикий визг покалеченных картечью черкасов, да их скакунов…
Наконец, часть всадников устремилась вперед, по кривым Смоленским улочкам, в самую нашу западню! Ведь через двести, самое большое триста метров их ждут баррикады из укрепленных возов, да все та же добрая картечь…
– Фитили пали!
Теперь уже я приказываю «ореликам», в точности повторяя действия своих же команд. Наши пищали были заряжены заранее, набитые порохом полки закрыты; подпалив от заранее приготовленного факела фитиль, вымоченный в пороховом растворе, я не очень громко, но внушительно приказал:
– Фитиль крепи!
Вскоре тлеющие веревки оказались закреплены в двузубцах-жаграх на всех наших пищалях; подняв свой мушкет, я укладываю его ложем на «подоконник» стрелковой бойницы – одновременно с тем воскликнув:
– Прикладывайся!
«Орелики» повторяют мой прием; подождав еще пяток минут для верности, я обернулся к воеводе, негромко его позвав:
– Михаил Борисович, мои стрельцы готовы к бою. Казаков внизу также прибавилось; ждем вашего приказа!
Шеин без суеты, но довольно скоро приблизился к моей бойнице и посмотрел вниз – туда, где уже как минимум два десятка спешенных черкасов ломятся в трещащую под ударами их чеканов да шестоперов дверь. Также под стенами, на участке примыкающих к воротам прясел, столпилось порядка двух сотен казаков – а на обеих баррикадах, прикрывающих соседние вежи, уже вовсю идет рукопашный бой… Кроме того, неизвестное число панцирных всадников устремилось вперед, скача по перекрытым впереди улицам – а где-то недалеко уже грохнула первая пушка, скрытая от наших глаз!
Ничего не сказав, воевода лишь утвердительно кивнул – но глаза его хищно, победно сверкнули… Сняв с шеи турий рог, Михаил поднес его к губам – и гулко затрубил! И над Молоховской башней да прилегающей к ней пряслам стен поплыл низкий рев рога – подав сигнал открыть огонь уже всем стрельцам…
– Полку крой! Целься по казакам, следующим от ворот… Пали!!!
Залп двух десятков пищалей ударил в спины скачущих от Молоховской башни реестровых черкасов, в самую гущу скучившихся в узком проулке всадников! Увы, разглядеть результат нашего огня
– Пищали меняй! Десятки Митрофана и Андрея – перезаряжают, остальные – прикладывайся!
Вои послушно меняют оружие; я также принимаю сменный мушкет от десятника березовских мужиков. Между тем с соседних прясел, где ранее огонь вели чуть более сотни стрельцов, грянул оглушительный залп еще трех сотен воев! Последние, впрочем, открыли огонь с обеих сторон стены, разя как ворвавшихся в город казаков, так и спешащих к ним на выручку черкасов…
И, наконец, снизу заключительным аккордом грохнули уже обе наших пушки, заряженные картечью – да с соседних башен добавили огня многочисленные орудия, молчавшие ранее!
– Пали!!!
…Полковник Яков Зебживдовский, дальний родственник краковского воеводы, повел сотню преданных лично ему казаков в сторону каменного собора московитов. Реестровые черкасы, служившие под его началом еще в бытность пана Якова хорунжим, преданы ему без остатка – и пойдут за своим «старшиной» хоть в огонь, хоть в воду…
Нахлестывающий коня Зебжидовский оставил штурм воротной башни и примыкающих к ней стен на хорунжего Жебровского. Все одно вся слава достанется полковнику – а пан Михал молод, горяч и охоч до драки, вот пусть себя и проявит!
В свою очередь, успевшему повидать жизнь Якову не к чему рисковать собой в упорной сече с московитами, что будут драться до последнего… Тем более пан полковник разительно отличается от прочих панцирников могучим вороным конем, прочной кирасой и гусарким шлемом-шишаком – да роскошной леопардовой шкурой, накинутой на спину вместо плаща. Гордый польский рыцарь, одним своим видом внушающий врагу страх! Однако же себя стоит и поберечь – вдруг кто из вражеских стрельцов, завидя знатного всадника, решит пальнуть именно в него?
Нет, пан Яков достаточно послужил и повоевал, чтобы задумываться не только о ратной славе, но и достатке, и семейном благополучии. В конце концов, Стефании – старшей дочке – уже скоро выходить замуж, и требуется собрать достойное ее шляхетского положения приданное! А там и наследнику, подрастающему отроку Яну, требуется оставить побольше земель…
Потому-то сейчас полковник Зебживдовский и скачет с самыми верными своими казаками к каменному храму схизматиков-ортодоксов! Ведь московиты не жалеют ни злата ни серебра, ни дорогих самоцветов на украшение окладов икон и иконостасов, на драгоценную церковную утварь… В каменных храмах московитов устроены настоящий сокровищницы! И пока Михал рубится со стрельцами и детьми боярскими у ворот, сам пан полковник добудет столько злата и серебра, что наверняка удвоит свое состояние! А верные казаки смолчат о разграбление храма, не станут тому противиться – особенно, если их верность укрепить частью добычи… Пан Яков не жаден, пан Яков отдаст казакам целую треть церковных сокровищ! А после того, как верные люди обдерут и образа схизматиков, сняв драгоценные оклады, полковник заодно отдаст и их, порадовав своих верных черкасов…
Окрыленный сладостным предвкушением и грезами о будущем богатстве, пан Зебживдовский нетерпеливо подгоняет своего жеребца, увлеченный горячей скачкой… Но вдруг следующие впереди его панцирные всадники застопорили коней! Удивленный полковник хотел было возмутиться – но тут в сереющих предрассветных сумерках шляхтич разглядел возы, перегородившие улочки. Причем возы эти обшиты прочными деревянными щитами на манер возов чешских таборитов... Московиты часто строят из таких собственные вагенбурги, именуемые «гуляй-городом».