Кевларовые парни
Шрифт:
Тем не менее Олег вряд ли согласился бы ныне стоять ночами за бутылкой коньяка и вина. С детства ненавидевший очереди — высшее проявление русского коллективизма, — он мог сдохнуть с голоду, но ни за что не выстоял бы и десяти минут.
Вдалеке показались киоски курдов.
— Четыре первые машины работают по правой стороне, остальные по левой, — скомандовал Олег в микрофон.
Около киосков задние машины резко притормозили и, уловив паузу в потоке, под квакающий звук спецсигнала крутнулись через две осевые и почти юзом припарковались к тротуару.
— А ну иди сюда, — Дед заскорузлыми пальцами зацепил две ноздри
Около других киосков, оттопырив зады, уже стояли остальные «стурки».
— Ноги в сторону, голову вниз!
Через две минуты около двадцати абреков упирались руками в стенки киосков, словно пытаясь их отодвинуть подальше от проезжей части. Несмотря на неожиданность налета, они стояли вполне профессионально и четко. Регулярные проверки милицией и РУОПом приучили их не ерепениться и выполнять команды с первого раза. Интеллигентность и необычайная мягкость обращения в данном случае удивляла: как правило, их клали лицом вниз, нередко в лужу. Ребята быстро прошлись по бокам и штанинам абреков.
Несколько тесаков уже лежали на прилавках. Холодным оружием это было назвать нельзя. Не было ограничителей на рукоятках, желобков посередине лезвия и обоюдоострой заточки. Однако нож, он и в Африке нож.
Сориентировавшись в обстановке, Олег выудил из шеренги замерших в полусогнутой позе изваяний того, кого он счел старшим. Приступив к опросу под зонтиком у погасшего мангала, Олег невольно поразился своей интуиции — попал в точку.
— Фамилия, имя, отчество?
Блестя от негодования зрачками, несчастный на ломаном русском языке стал вполне профессионально давить слезу, уповая на интернациональные чувства. Он рассказал про Азербайджан, про беженцев, про отсутствие крова и документов, оставленных там, на родине. Если бы не предварительная проверка, не сведения, полученные у коллег из милиции, можно было бы «взрыднуть» на груди представителя нацменьшинства. Но было известно многое. И то, что здесь рассадник наркобизнеса и что здесь точки сбора авторитетов различных преступных группировок, сформированных по этническому признаку, и то, что здесь… Да многое происходило здесь. А потому и разговор должен быть предельно конкретным и решительным.
Боковым зрением Олег увидел, что в их сторону стремительно движется группа женщин и детей — все ясно, задача должна быть поставлена до начала спектакля с участием массовки.
— Короче. — Олег прервал декламацию ненаписанного тома «Хождения по мукам». — Сегодня у ваших киосков из машины офицера контрразведки, — интонационно это слово было выделено особо, — похитили портфель с документами, деньгами и оружием. Даю два часа срока, и чтобы все было здесь. Если не будет… Смею заметить, что ни я, ни мои товарищи шутить в рабочее время не умеют. Если оружие, — он не конкретизировал, какое, — не будет возвращено, то эта богадельня, — Олег обвел глазами стеклянные ларьки, — прекратит свое существование к утру. Слово офицера КГБ.
«Убедительно! Особенно про КГБ», — мысленно похвалил себя Олег. По растерянному взгляду абрека он понял, что попал в точку.
Переименования конторы вконец запутали обывателя, и в критические моменты было целесообразно прибегать к известной аббревиатуре. Простенько и со вкусом.
Последние слова невнятных бормотаний иноверца заглушили визгливые голоса женщин.
— Вольно, — крикнул
Эффект, произведенный группой захвата, дал потрясающий результат. Несмотря на алалакающих баб, окружающая публика горячо поддерживала действия правоохранительных органов, которые наконец-то взялись навести тут порядок.
В беседе с массами наибольшую активность проявил Зеленый, который вполне убедительно говорил о том, что нельзя огульно обвинять всех людей, прибывших с Кавказа, что среди азербайджанцев, чеченцев, ингушей много хороших людей, а национализм — самое отвратительное качество, недостойное русских.
— Хорошие, говоришь? — наскакивал на него тщедушный человек в вязаной бабьей кофте с наколотыми на груди орденскими планками. — Сопляк, кому ты рассказываешь?.. Я Крым брал! Повидал я там всяких… Ты знаешь, что там татары творили?! Правильно Сталин…
Дальше шла обычная аргументация в духе «Краткого курса ВКП(б)». Свою речь ветеран покорения Крыма закончил тривиальной фразой: «Хороших — в хорошие гробы». Наблюдая эту сцену со стороны, Олег невольно перекладывал речь старика на язык газетного репортажа со съезда черносотенцев, завершив его про себя классическим: «Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают. Звучит “Боже, царя храни”».
— …Церемонитесь, а по Москве пройти нельзя, — пытался продолжить митинг старикан, но, увидев, что его никто не слушает, недовольно бурча и звеня посудой в авоське, отправился восвояси. Последнее, что услышали бойцы, было «моб твою ять».
— А ну, поди сюда, дитя Анпилова, — поманил к себе Олег практиканта. — Еще один митинг, и…
— Понял, не дурак, — суетливо согласился Лева и юркнул за киоск.
Озадаченные «кавказцы» сбились в кучку. Они что-то гортанно выкрикивали, бурно жестикулируя и бросая косые взгляды на парней с автоматами. Снятые с предохранителей «калаши» свидетельствовали о самых серьезных намерениях.
Увидев, что митинг возмущенных аборигенов Ярославского шоссе, уставших от беспредела в своем районе, удалось пресечь, к Олегу подошел старший.
— Начальник, я всех опросил. Никто не видел, никто не знает…
— Мое условие прежнее, — сухо отчеканил Олег, добавив про себя в духе Георгия Константиновича: «Полная и безоговорочная капитуляция! Пленных будем принимать у Бранденбургских ворот». Вслух произнести не решился, дабы окончательно не запутать ситуацию. У несчастных было явно тяжело и с юмором, и с географией. Сам же факт, что абрек к Олегу все же обратился, почему-то давал робкую надежду.
Пока шел этот диалог, от группы отделилась худощавая фигура и скрылась за киосками. Боковым зрением Олег увидел еще две тени, скользнувшие вслед. Одна из них бросилась к машине. Ребята из группы прикрытия сели на хвост. «Молодцы!» — отметил про себя Олег.
ДЕД
Уставший от потрясений и вынужденного простоя, Дед праздно шатался вдоль киосков, с интересом изучая наклейки продуктов алкогольного искусства. Чувствовался взгляд профессионала, привыкшего дегустировать продукт печенью.
Некоторым пузырям он кивал, как старым знакомым, на другие смотрел удивленно, третьи вызывали мрачные воспоминания. Он почти физически осязал всю мерзость содержимого, скрытого под нарядной наклейкой.
Одна бутылка вызвала в нем бурю негодования.