Кевларовые парни
Шрифт:
Но самый финиш начинался по вечерам — после возвращения групп с экскурсий. Надев лучшее, что у них есть, — голубые или розовые пеньюары, искренне считая их парадными нарядами, дамы с солидными бюстами дефилировали по коридорам отелей, поражая уборщиц и вгоняя в краску служащих мужчин. На ногах красовались пушистые тапочки без задников.
Хорошим тоном, свидетельствующим о тоске по родине, было пение «Калинки», «Подмосковных вечеров» и «Гимна демократической молодежи» после часа ночи. Однажды Катенька была свидетелем, как владелец отеля пытался вызвать полицию, дабы прекратить ночное исполнение патриотической песни «Едут, едут по Берлину наши казаки». К ужасу для всех, солисты не знали слов и речитативом повторяли только этот куплет, сопровождая его молодецким свистом в два пальца. Наутро возмущенный владелец долго предъявлял руководителю группы свои претензии.
Эти претензии Катенька переводила с использованием дополнительных идиом, дабы лучше дошло. На ее беду в гостинице в ту ночь находился бывший военнопленный японец, проведший в лагере под Иркутском пятнадцать лет. «Калинка» вызвала в нем бурю воспоминаний. Не зная об инциденте, он выкатил голосистым шахтерам из Горловки ящик пива, немедленно и прилюдно употребленный. Японец стал другом страны Советов, чувствующим русскую душу, а владелец отеля за глаза стал именоваться недобитым фрицем, хотя его возраст явно подкачал.
Хлебнув баварского, советские пролетарии тут же назло врагам исполнили для нового друга «Калинку» и «Трех танкистов». Особенно прочувствованно у них получились строки «и решили ночью самураи перейти границу у реки». На лице японца ликования не читалось. В нагрузку к репертуару ему вручили бутылку водки и нижнюю часть матрешки (верхняя была раздавлена в номере филейной частью шахтерской супруги).
Господи! Когда это было! «Мерседес» шуршал по ровному, как накрахмаленная салфетка, полотну автобана, и только шелест кондиционера да радиопереговоры службы безопасности нарушали комфорт.
В отеле их ждал вышколенный служащий фирмы «Шварбах» с ключами в руке. Катерине были выделены апартаменты — трехкомнатный люкс с кучей электронных примочек, двумя телевизорами, огромным холлом и двумя ванными комнатами. Зачем? По плану пребывания свободное время имело весьма относительный характер: все было расписано до минуты. Зная немецкую точность, можно было гарантировать, что в отеле они будут появляться не раньше полуночи. Следовательно, все эти «понты», как говорил Мицкевич, служили только одной цели, а именно той, ради которой «понты» и существуют: пыле-в-глаза-пусканию. На выделении апартаментов именно для Кати настоял Василь Василич, но было ясно, что бронирование второго номера тоже относилось к категории «понтов»: портплед Мицкевича уже лежал в холле люкса.
Обедали в маленьком, почти домашнем ресторане. На столе горели высокие свечи, не оставлявшие нагара. Президент фирмы Вольфганг Шварбах — пожилой мужчина с прекрасным цветом лица и тонкими пальцами — вел исключительно светскую беседу. Погода, дорога, «виды на урожай». После бокала красного вина, поданного к мясу, он впал в воспоминания. Оказывается, Шварбах воевал и чудом уцелел во время битвы под Москвой. Он был ранен, что и послужило основанием для демобилизации молоденького ефрейтора.
— Вы знаете, кто выиграл войну? — неожиданно спросил Шварбах. — Вашу войну… нашу войну выиграли раненые. Только в России люди, получившие ранения, возвращались в строй. Это невероятно.
— Почему? — заинтересовался Мицкевич.
— Раненый или контуженный человек получает не только увечье. Он получает серьезную психологическую травму. Боль остается в подсознании, она начинает диктовать манеру поведения, вселяет осторожность, человек теряет способность рисковать. Ваши солдаты… Как писал ваш поэт: «Умом Россию не понять…» Я не понимаю, как человек без ноги, без руки, после тяжелейшего ранения или контузии может снова стать в строй.
— Но ведь у вас тоже в конце войны в армию призывались и раненые, и контуженные, — вставил Мицкевич. — А также старики, дети…
— Это была агония. Их гнали насильно. Я знаю… слышал или читал, что ваши солдаты даже из госпиталей рвались на фронт. Это высочайшее сознание. — Шварбах пригубил вина. — Нет, мне многое в вас непонятно.
— А в китайцах или японцах вам все понятно? — улыбнулась Катерина.
— Они яснее, доступнее, что ли. Для понимания, я имею в виду. Они рациональны. Русские не поддаются логике. Создается впечатление, что вам для мобилизации своих сил необходимы потрясения. И тогда Россия может свернуть горы.
— Наверное, это так. Но последние годы этот тезис не подтверждается. Потрясения нас разъединяют. Мы сами создаем потрясения, и процесс приобретает обвальный характер. Мы разъединяемся, а страна катится в пропасть. Перед лицом грядущей катастрофы люди прячутся в скорлупу, теряя способность к сопротивлению. Но вы ведь именно этого и хотели.
— Немцы знают, что чем стабильнее, сильнее страна, тем проще и логичнее с ней вести диалог. Мы понимаем и другое: под развалинами СССР может погибнуть Европа.
— И тем не менее Горбачев стал немцем номер один.
— Он много сделал для Германии.
— А для России?
— Это решать вам. Я же думаю, что между Европой и Востоком должен быть мощный буфер, способный снизить многие угрозы оттуда.
— Что вы имеете в виду?
— Исламский фундаментализм. И… Китай.
— Чем Европе грозит Китай?
— Китай — великая страна. Китайцы — великая нация. Сегодня эта угроза для Германии не очень серьезна. Но наступит время…
— Вы полагаете, что…
— Для России оно уже наступило. Не пройдет и пяти лет, как экспансия китайцев распространится на восточные районы России. Приморье, Хабаровский край, Сибирь. Но посмотрите на карту — у вас есть Север.
— И что?
— Освоение Севера вы уже прекратили. Север требует огромных вложений. И материальных, и людских. В России ни того, ни другого нет.
— Вы цинично рассуждаете о моей Родине.
— Я прагматик. Я лишен идеологических шор, когда дело касается бизнеса и геополитики. Здесь нужен не просто трезвый взгляд, а математический анализ. Может быть, даже циничный. Моя это родина или ваша — разницы нет. Мы с вами европейцы. И какими бы различными ни были наши взгляды, мы воспитанники Пушкина, Шекспира, Гете. У нас другой, как у вас говорят, менталитет. Даже американцы от нас далеки.