Кевларовые парни
Шрифт:
— Да, но как я могу это использовать без приобщения? Как они к вам попали? При каких обстоятельствах…
— Обо всем этом вам расскажет мой коллега, который и получил данные материалы. Я со своей стороны хотел бы почерпнуть у вас кое-какую информацию. Дело в том, что…
— Дело в том, что я не вправе предоставлять вам никакой информации. Вы не являетесь процессуальным лицом, а потому я не могу раскрывать перед вами тайны следствия. Несмотря на ваше звание и чин.
«Государственный преступник» начал тихо свирепеть. Он, как дурак, приперся через всю Москву, чтобы по-человечески… А здесь его посылают к едрене фене, несмотря на его «звание и чин». Олег уже готов был хлопнуть дверью и сформулировать всем, кто ему говорил про «толкового, честного и неподкупного», что он думает по этому поводу, как… Очкастый тип обворожительно улыбнулся и тихо произнес:
— Да нет никаких тайн следствия. Мы с этим убийством в полной жопе. А про процессуальное лицо… Я пошутил.
Это было до того неожиданно, что Олег растерялся. Больше всего его ошеломило, что про тайну следствия и про жопу следователь слово в слово произнес фразу, заготовленную им самим.
Все вокруг Мицкевича было каким-то калейдоскопом. Кружились и сплетались в причудливые узоры осколки цветных стеклышек, появлялись и исчезали в сознании различные фигуры, образы людей, обрывки воспоминаний, блеклые картины улиц, пейзажей, встреч.
Он плохо воспринимал окружающее, был рассеян, подавлен. Немецкие коллеги с трудом узнавали в этом неожиданно поблекшем человеке энергичного и волевого Мицкевича. Внезапный отъезд Екатерины к подруге как-то не вязался с реальностью. И хотя немцы не проявляли настойчивости, что называется, в душу не лезли, в глазах у них этот вопрос все-таки стоял.
Утром условленного дня Мицкевич был на ногах чуть ли не с рассвета. Не сомкнув глаз, он прокручивал в голове десятки комбинаций, каждая из которых имела множество составляющих.
Что за люди, так нагло вторгшиеся в его жизнь? Какую цель они преследуют и почему избрана непременно такая форма влияния? Почему это произошло именно в Германии, а не в России? Какую роль они играют в гибели Бориса?
Ни на один вопрос ответа не было.
Около десяти раздался звонок.
Звонил Гюнтер Виндерштайн, он сообщил, что похороны Энгельсгарда прошли уже вчера, их известили об этом факсом. Причины, по которым Мицкевича не проинформировали, не указывались. Гюнтер передал привет от Шварбаха и справился о приезде Екатерины Васильевны. Виндерштайн говорил на отвратительном русском языке и потому отсутствие переводчицы его волновало особенно. Накануне он уже пытался переводить с немецкого на полурусский и был буквально измочален.
— Екатерина Васильевна еще не приехала… Я с ней разговаривал по телефону. Она обещала вернуться очень быстро. Скорее всего, это произойдет уже сегодня, — держался легенды Мицкевич. — Кстати, если можно, я просил бы вас отменить сегодняшнюю программу, я плохо себя чувствую…
Гюнтера это вполне устроило. Для приличия поинтересовавшись самочувствием гостя и предложив прислать врача, он повесил трубку.
Через двадцать минут позвонил незнакомец.
— Доброе утро, господин Мицкевич, как спалось?
— Спасибо, нормально…
— У вас крепкие нервы. Это радует. Надеюсь, вы о многом подумали?
— Прекратите паясничать! Что вам надо? — Мицкевич стал распаляться.
— Ну, ну… Не горячитесь. Вам шлет привет дражайшая Екатерина Васильевна. Кстати, по непонятным причинам она находится в состоянии ипохондрии… Не спит совсем. Плачет.
— Что вам надо?
— Это вам надо, — паясничал собеседник. — Вам надо получить свою любимую, нам надо… Нам надо немного, а именно — хорошее ваше расположение. И тогда всем нам станет значительно лучше жить.
— Короче!
— Короче будет так. От отеля наискосок есть маленькое уютное кафе. Ровно через час вы пройдете туда и займете третий столик слева. К вам подойдет наш человек и выскажет наши условия. Не делайте глупостей! Ведите себя достойно, тем более он человек старый. После некоторых формальностей вы сможете получить вашу даму сердца… Ферштейн?
Рысь поставил чайник на плиту. Оголодавший Зеленый листал книгу о вкусной и здоровой пище пятьдесят первого года выпуска. Аппетитные окорока и индюшки гнали желудочный сок, который надо было хотя бы разбавить чаем, тем самым снизив его опасную концентрацию.
От этих занятий их оторвал телефонный звонок.
— Не трогай! — Рысь буквально на лету срубил рванувшегося к трубке Зеленого. — Это может быть проверка.
После десятого гудка телефон замолк, но через полминуты зазвонил снова. Голод улетучился. Еще восемь звонков нарушили тишину.
— Будем ждать гостей, — резюмировал Рысь.
Три щелчка, и патрон вошел в патронник. Электрошок «Ласка» и наручники «Нежность» легли на стол. Рысь покосился на лежавший на стуле бронежилет представительского класса «Модуль-С», буквально навязанный Адмиралом. Одевать, не одевать? Махнул рукой.
— К окну! — скомандовал он Зеленому.
Время тянулось бесконечно долго. Наконец тренькнул звонок в прихожей. Рысь бесшумно скользнул по полу и заглянул в глазок.
«О’кей!» — показал он один палец. Зеленый помотал головой и, показав два пальца, изобразил, как крутят руль. Двое на машине.
Звонок выдал еще одну трель. В скважину мягко вошел ключ, сделал два оборота в нижнем замке и легко его отомкнул. Затем ключ вошел в верхнюю скважину…
«Ну, милый, не подведи», — умолял Рысь.
Замок дважды щелкнул. Дверь мягко открылась.
Дальнейшее было делом техники. Точный удар в солнечное сплетение. Неожиданный посетитель скорчился пополам. Глаза его полезли из орбит, и он стал судорожно глотать воздух. Вторым ударом по шее Рысь завалил гостя на пороге и, схватив за шиворот, быстро втянул в квартиру. Наручники плотно охватили запястья.
— Тихо, хлопец! — Рысь прижал палец к губам. Ствол автомата точно лег между выпученными глазами. — Тихо!
Подхватив очумевшего от теплого приема парня, Рысь с Зеленым втащили его в комнату. На вид ему было лет двадцать пять. Под кожаной курткой угадывались крепкие бицепсы — если бы не неожиданность, ребятам пришлось бы туго. Оружие, конечно, давало некоторое преимущество, но исход рукопашной предугадать было трудно.