КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
— Матвей, — таким же шепотом спросила я. — Скажи, ты женат?
— Нет.
— И никогда не был?
— Никогда.
— Это хорошо.
— Почему?
— Потому что такие люди, как ты, Матвей Тополев, не должны размножаться. Даже после моей смерти…
32
Волендам. Отель «Дам»
31 декабря 1977 года
Никогда не спорьте, если в вашем обществе вдруг заговорят о маниакальном кокетстве всех без исключения женщин на свете. Потому что промахнетесь. Потому что это святая правда, если таковая вообще существует в нашем изолгавшемся мире. Я поняла это на собственной
Возможно, к тому моменту я уже просто устала бояться и мой измочаленный организм в знак протеста перестал вырабатывать адреналин. Как бы там ни было, вместо мыслей о вечном и нетленном, вместо лихорадочного обратного отсчета оставшихся на мою горькую долю минут и секунд, я думала только об одном: как объяснить Юджину столь двусмысленную ситуацию — я на диване, помятая и без косметики, а рядом пышущий жаром, шепчущий что-то невнятное Тополев… Мне почему-то казалось, что, появись Юджин в номере, Матвей тут же спрячет пистолет, примет непринужденную позу и скажет какую-нибудь глупость, чем сразу придаст трагической ситуации пошловато-будуарный оттенок. Смешно, но о более реальной перспективе — появлении Витяни со всеми вытекающими последствиями — я даже не помышляла. Бывалые люди, возможно, заметят, что перед смертью в голову лезут всегда невероятные глупости, но я тогда страшнее именно такого развития событий ничего себе представить не могла. Воистину, женщина зачата в кокетстве, и путь ее — от девичьего зеркальца до холодного отражения в патологоанатомическом скальпеле…
— А ты везучая, Мальцева, — шепнул прямо мне в ухо Матвей.
— Этим я могла бы поделиться даже с тобой, говно в мундире, — пробормотала я. — Не жалко…
— А что, разве нет?.. — Тополев продолжал шептать, как начинающий суфлер, не опуская пистолет и не отрывая взгляд от двери. — По моей прикидке, ты уже получила в подарок как минимум месяц жизни. И какой!
— Господи, — вздохнула я. — Если бы я действительно была везучим человеком, ты бы, Тополев, чаще посещал дантиста…
— Грезишь, Мальцева? Это запах смерти.
— Не ври, подполковник: это запах трех или четырех кариесных зубов, истосковавшихся по врачу-еврею и мятной пасте за семнадцать копеек. Так что запомни, урод, мое слово: вместе с пистолетом в кобуру нужно класть не бутерброд с балтийской килькой, а зубную щетку. И пользоваться ею. Если не знаешь, как чистят зубы, попроси инструкцию в кремлевской аптеке. И не сопи так! Это просто совет незамужней женщины. Мотай на ус, пока я жива…
— Ты знаешь, — Тополев придвинулся еще ближе и практически запечатал влажными губами мое ухо, — порой, когда я представляю себе, сколько же вас развелось в России, скольких вы успели обдурить, обсмеять, оболгать, мне становится по-настоящему страшно…
— Ты не оригинален, Тополев. Гитлеру тоже было страшно.
— Он был идиотом.
— Он был таким же, как ты, Матвей. То есть мерзавцем и психом. Разница между вами лишь та, что у него власти было побольше…
— Но и моей власти, Мальцева, хватит с избытком, чтобы ты навсегда заткнулась.
— Ну и что? Моя смерть приведет к развалу мировой системы сионизма? Евреи перестанут поступать в вузы и повалят в ПТУ? Доклады Брежневу будет писать Расул Гамзатов?..
— Тсс! — Мой рот, нос и часть подбородка мгновенно оказались погребенными под горячей ладонью Тополева. Конечно, с широкой дланью незабвенного бровеносца Андрея его руку сравнить нельзя было, однако сила, с которой мне зажали рот, вызывала уважение.
В дверь коротко стукнули.
— Я же говорил, что ты везучая, — буквально прошелестел над моим ухом Матвей. — Бог дарит тебе еще несколько минут. С таким счастьем лотерейные билеты покупать надо.
— Как же! — прошипела я. — Выиграешь у нашего государства!
— Ответь!
Этот приказ Тополев сопроводил болезненным тычком ствола в мои ребра.
— Кто? — сварливо осведомилась я.
— Это я, Аркадий! — тихо откликнулся легионер.
Матвей встал и передернул затвор пистолета.
— Почему вернулся?
— Открой, кое-что случилось…
— Сейчас… — Тополев рывком поставил меня на ноги и резким движением перерезал веревку на руках. Я уже разинула было рот, чтобы возмутиться этим произволом, но буквально наткнулась на змеиный шип Тополева:
— Ни звука! Одно слово — и пуля у тебя в затылке!
— Но там же свои! — напомнила я.
— Свои дома сидят. Иди открывай. И без фокусов…
От дивана до двери было шагов восемь-девять. По всей вероятности, последних шагов в моей жизни, ибо я достаточно ясно понимала, как ничтожно малы шансы живца-приманки с инвентарным номером КГБ, если в нее вот-вот готова вцепиться здоровенная рыбина, а ту, в свой черед, подстерегает пара опытных рыболовов. Я и мысли не допускала, что Аркадий нарушил приказ, самовольно явившись, вместо поисков Витяни и разогрева машины, туда, где его никто не ждал, — в мой номер. Следовательно, за дверью творилось то же, что и по эту сторону: Аркадий, как попка-дурак (или как В. В. Мальцева), повторял то, что велел ему сзади человек с пистолетом. А поскольку я уже утратила после инцидента в вагоне слабую надежду увидеть тело Виктора Мишина с подвязанным подбородком, то могла смело ставить несколько оставшихся мне секунд жизни против самых дорогостоящих туалетов парижского дома «Коко Шанель» на то, что за спиной Аркадия стоит Витяня. Конечно, это был шанс для меня, но очень уж призрачный. Особенно если учесть, что и Тополев наверняка предвидел этот вариант и занял во всех отношениях удобную позицию — строго за моей спиной. Впрочем, если вдуматься без паники и предвзятости, все мужики, даже самые лучшие, в экстремальных ситуациях прячутся за спины женщин. А Тополев был далеко не из лучших…
До двери оставалось не более двух шагов, когда силы окончательно покинули меня. Ощущение было такое, словно к каждой моей ноге была цепями прикована стокилограммовая гиря.
— Ну?! — прошипел Тополев. — Открывай!
— Я не могу.
— Считаю до двух. Если не откроешь, то…
— А почему не до трех? — вопрос был как раз из тех, какие задает душа, наполовину покинувшая тело. — В кино обычно считают до трех…
— Раз, два…
— Идиот! — крикнула я так, что плафоны гостиничной люстры качнулись во тьме. — Я действительно не могу, понимаешь, кретин подоночный?! У меня ноги отнялись от страха!..
В этот момент за моей спиной раздался страшный грохот. Такой стеклянно-скрежещущий эффект могло вызвать лишь прямое попадание легкоатлетического молота в «горку», заботливо набитую коллекционным хрусталем. И почти сразу я услышала:
— А ведь она не лжет…
Дальнейшее произошло настолько стремительно, что, даже обернувшись на родной голос через какую-то долю секунды, я увидела лишь окончание действия — чью-то взметнувшуюся руку, хруст и какое-то расчлененное, словно снятое в «рапиде» падение Матвея Тополева прямо к моим ногам. Юджин — улыбающийся, растрепанный, в распахнутой синей куртке, стоял на фоне вдребезги разбитого оконного стекла, как доброе новогоднее привидение, а мягкие хлопья снега, усыпавшие его плечи и волосы, только усиливали этот эффект.