КГБ в смокинге. Книга 1

Мальцева Валентина

— Самая конспиративная из всех — наше посольство.

— За что такая честь?

— Умерь свои амбиции, Вэл, — усмехнулся Юджин. — У парадного подъезда нас никто не ждет. Увы, мы с тобой не дипломаты…

— И, наверное, никогда ими не станем?

— С нашим-то сомнительным прошлым? — фыркнул Юджин.

— Можно подумать, что у всех дипломатов безукоризненное прошлое.

— Вэл, мы приехали…

Я вдруг почувствовала, что у меня отнялись ноги.

— Что с тобой?

— Мне страшно. Ты ничего не хочешь сказать мне?

—

Я буду рядом.

— Как и все мужчины, Юджин, ты самонадеян.

— Как и всем женщинам, Вэл, тебе это нравится. Пошли…

Согнувшись пополам, Юджин вылез, обошел «лимузин», открыл мою дверь и протянул руку.

Он сказал правду: небольшая дощатая калитка была совсем не похожа на парадные ворота посольства США в Аргентине. Юджин толкнул ее, и мы прошли по тропинке в низкое подвальное помещение, уставленное стеллажами. Потом было несколько ступенек наверх, длинный полуосвещенный коридор, еще одна лестничная площадка, другой коридор, уже покороче, и выкрашенная белой масляной краской дверь без таблички. Юджин постучал.

— Come in! — пророкотал чей-то бас.

Ориентируясь на этот густой голос, я рассчитывала увидеть очередного здоровяка-янки и потому не сразу заметила маленького человека в черном свитере, из-за горловины которого выглядывал почему-то один угол воротника рубашки неопределенного цвета. Он сидел в шикарном кожаном кресле за столом, заваленным множеством папок. Кабинет был скупо освещен люминесцентным светильником и не имел окон. Тишина там стояла могильная, под стать моим предчувствиям.

Увидев нас, человек слегка приподнялся, и я убедилась, что рост его вряд ли превышал сто шестьдесят сантиметров — маленький тщедушный мужичок с пегими седыми волосами, неопрятными, свисающими на плечи космами и дряблой желтоватой кожей. На вид ему было лет пятьдесят пять — шестьдесят, а на деле, возможно, и все сто. В таких случаях судить о возрасте человека можно только после того, как он откроет рот и скажет что-нибудь. А этот говорить не торопился и рассматривал меня, как подозрительное произведение абстрактного искусства, нагло затесавшееся в достойное общество фламандских мастеров.

— Сэр, это мисс Мальцева, — напомнил мне о моем существовании Юджин. Напомнил вовремя, потому что я начала терять присутствие духа под этим пронзительным взглядом.

— Много слышал о вас, мисс, — пророкотал хозяин кабинета на весьма сносном русском языке и показал на стул. — Прошу садиться.

Я села. Юджин остался стоять у дверей, прислонившись к стене.

— Итак? — Уолш уставился на меня внимательно и серьезно, как патологоанатом.

Я беспомощно оглянулась.

— Это сказал я, мисс, а не тот господин, который подпирает стены моего кабинета! — брюзгливо проскрипел Уолш. — Извольте смотреть на меня.

— Я слушаю вас.

— Нет уж, мисс, это я вас слушаю!

— Право, я не знаю…

Я чувствовала себя полной идиоткой. Уолш совсем не походил на типичных американцев:

не острил, не улыбался, не делал попыток похлопать меня по плечу и вообще как-то расположить к себе. Совершенно не к месту я вдруг подумала, что Уолш чем-то похож на моего школьного учителя рисования со странной фамилией Голгофов и ущербной привычкой подрифмовывать к именам и фамилиям учеников всякие обидные словечки. Меня, например, он величал не иначе, как «Валентина-дубина», а в хорошем расположении духа — «Валя-краля». Если бы Уолш сказал что-нибудь подобное, я бы не удивилась. Но он молчал и ждал. Я же никак не могла понять, чего хочет от меня таинственный шеф Юджина, карающая рука ЦРУ, человек-судьба Валентины Мальцевой. В голове у меня пронесся вихрь вариантов:

…грохнуться в ноги и зарыдать: «Кормилец ты мой!»

…рвануть на груди блузку с воплем: «Стреляй, гад!»

— Вы что-то хотели мне сказать? — вернул меня к действительности Уолш. — Во всяком случае, этот господин, — он кивнул в сторону Юджина, — намекал именно на такое развитие событий.

— Да. Я хотела сказать, что… — в горле у меня пересохло, и я с ностальгией вспомнила молчуна-водоноса Вирджила. — Я хотела бы что-нибудь выпить…

Ничуть не удивившись, Уолш отъехал на своем роскошном кресле куда-то вправо, нагнулся над маленьким столиком, уставленным стаканами и бутылками, и, не поднимая головы, спросил:

— Виски? Мартини? Водку?

— Простую воду, если можно.

— А чем угощал вас Бердсли?

— Ничем… Он был слишком занят беседой со мной.

— Беседа записывалась? — Уолш вернулся в исходное положение и протянул мне высокий стакан с толстым дном. Кивком поблагодарив, я жадно напилась и тут же испытала жуткое желание повторить эту процедуру, но постеснялась и осторожно поставила стакан на краешек стола.

— Да. У Бердсли был диктофон.

— А где кассета с записью вашей беседы?

— Ее забрал Витяня… ну, Мишин.

— Вместе с диктофоном?

— Нет, просто вытащил бобину.

— Вы можете сформулировать в нескольких словах задание, которое получили от… — Уолш бросил короткий взгляд на блокнот перед собой, — …от Габена?

— Изложить свою версию и ждать, когда вы меня перевербуете.

— Что вы и сделали, — сухо сказал Уолш.

— Что я и сделала.

— А потом что-то произошло?

— Да.

— Что же? Почему вы вдруг решили прекратить выполнение задания? Поняли, что вам никто не поверил, и решили сыграть ва-банк?

— Если вы сами намерены отвечать на собственные вопросы, зачем вам я?

— Повернитесь, пожалуйста! — несмотря на волшебное слово, слова Уолша прозвучали как команда. — Вот так, прекрасно! А теперь задайте свой последний вопрос этому молодому человеку у стенки. Я жду!

— Зачем вам я? — голова моя была совершенно ватной и тупой. Вели мне Уолш повторить слова детской считалки или параграф из устава КПСС, я бы тут же повиновалась.